Халкинская богословская школа

Халкинская богословская школа тур. Rum Ortodoks Ruhban Okulu греч. Ιερά Θεολογική Σχολή της Χάλκης
Главное здание Халкинской школы
Международное название	Theological School of Halki
Год основания	1844
Конфессия	православие
Церковь	Константинопольская
Ректор	Елпидифор (Ламбриниадис)
Расположение	о. Хейбелиада, Турция
Юридический адрес	Ümit tepesi No 5, 34973 Heybeliada, Istanbul, Turkey
Сайт	[www.greece.org/themis/halki2/index.html www.greece.org]

К:Учебные заведения, основанные в 1844 году

Ха́лкинская богосло́вская шко́ла (или Духовная семинария на Халки, тур. Rum Ortodoks Ruhban Okulu, греч. Ιερά Θεολογική Σχολή της Χάλκης) — недействующее среднее специальное учебное заведение Константинопольской православной церкви, расположенное на территории Свято-Троицкого мужского монастыря на вершине холма Надежды (тур. Ümit Tepesi) острова Хейбелиада, в Турции.

До момента своего закрытия в 1971 году, школа являлась единственным учебным заведением, готовящим клириков для Константинопольского патриархата. В настоящее время рассматривается вопрос о её возрождении.

История

Первая попытка основания богословской школы принадлежит патриарху Григорию VI, который в 1839 году основал её на Фанаре. За недостатком средств школа вскоре была закрыта.

Патриарх Герман IV

1 октября 1844 года на вершине холма в зданиях Свято-Троицкого монастыря на острове Халки по инициативе патриарха Константинопольского Германа IV при материальной поддержке бывшего Константинопольского патриарха Константия I была основана Халкинская богословская школа.

На содержание школы выделялись обязательные ежегодные отчисления со стороны Константинопольского патриарха и епархиальных архиереев, а также перечисление 2 тыс. рублей (золотом) от Святейшего Синода Русской православной церкви.

В административном плане школа подчинялась непосредственно Константинопольскому патриарху и Синоду через отдельную ефорию, состоящую из четырёх человек под председательством одного из членов Синода, который назначался патриархом сроком на один год.

Ректор (схолар) избирался из лиц, обладавших светским и духовным образованием (преимущественно в сане архимандрита). Преподаватели назначались из лиц с высшим богословским образованием, полученным в российских духовных академиях или заграничных университетах.

По уставу 1867 года число учащихся в школе не должно было быть менее 60 человек (в 1886 их было 80, а в 1897 — ок. 100 человек). Обучение продолжалось восемь лет, а воспитанники получали звание «дидаскала православного богословия». Кроме того, все учащиеся восьмого года обучения обязаны были принимать монашество и на выпускном акте давать торжественную присягу посвятить себя служению православной церкви. Летние каникулы продолжались два месяца (июль и август).

Ректором архимандритом Константином (Типалдосом) в школе было введено изучение славянского языка, преподавателями которого выступали иноки болгарского монастыря св. Иоанна Рильского.

В 1850 году выпуск отсутствовал из-за отстранения ректора турецкими властями по причине отсутствия у него турецкого подданства; в 1865 году возникшие беспорядки в школе воспрепятствовали как выпуску, так и набору учеников; не состоялись выпуски учеников как в 1870, так и в 1883 годах.

«Прекрасный храм, который раньше воздвигнул сонм архиереев для небесной мудрости, обрушившийся при землетрясении, снова создал щедрый муж по велению сердца своего Павел Стефановик, подарив его священной матери, которой он есть чадо; посему и вы, обитающие в этом доме небесной музы, питайте такое же стремление к мудрости, какое и он, строитель, питает»

эпитафия на фасаде семинарии

В июне 1894 года, во время землетрясения, все здания Троицкого монастыря и семинарии за исключением церкви XVII века были разрушены. Восстановление комплекса было произведено архитектором Периклисом Фотиадисом. Среди жертвователей были: Константинопольский патриарах Анфим VII — 250 турецких лир, грек Леонид Зарифис — 700 турецких лир, Святейший Синод РПЦ — 3 тыс. рублей золотом (также был издан циркуляр о повсеместном сборе средств в России в пользу Халкинской школы).

По просьбе грека Павлоса Стефановика семинария была восстановлена на его личные средства (ок. 200 тыс. рублей), а собранные пожертвования от других лиц и организаций поступили в отдельный фонд, предназначенный для дальнейшего финансирования духовного образования. Семинария была вновь открыта 6 октября 1896 года.

Собрание монастырской библиотеки было положено в XVI веке благодаря коллекции патриарха Константинопольского Митрофана III, в связи с чем библиотечный фонд на начало XX века насчитывал более 120 тысяч томов и был крупнейшим собранием греческого мира в Османской империи.

Здание школы в конце XIX века

В 1971 году сторонники Народной Республиканской партии с целью закрытия школы, обратилась в высшую инстанцию — Конституционный суд, который на основании статьи 130 и 132 Конституции Турции, принял решение о закрытии семинарии в связи с запретом на частную образовательную религиозную деятельность. Константинопольский патриархат со своей стороны не пожелал продолжить деятельности Халкинской богословской школы в качестве подразделения одного из светских университетов Турции, что по мнению руководства Константинопольской православной церкви потребовало бы внесения определенных изменений в программу обучения, а соответственно привело к потери контроля над учебным заведением.

Вопрос возобновления

Патриарх Константинопольский Варфоломей I неоднократно привлекал внимание мировой общественности к вопросу возобновления деятельности школы. По его словам, запрет на ведение образовательной деятельности является нарушением Лозанского Соглашения (ст. 40), Конституции Турецкой Республики (ст. 24) и Европейской Конвенции о правах человека (ст. 9).

Тем не менее, в 2006 году Парламент Турции высказался против возобновления на территории Турции частных религиозных учебных заведений

В феврале 2010 года депутаты ПАСЕ призывали правительство Турции позволить Константинопольскому патриархату возобновить богословскую школу, зарегистрировав её как отделение богословского факультета Галатасарайского университета.

2 июля 2011 года министр иностранных дел Германии Гидо Вестервелле — первый из зарубежных министров — посетил семинарию, отметив значение семинарии как «великого культурного наследия» и одновременно подчеркнув роль религиозной свободы, которая, «является частью нашей европейской жизни».

Митрополит Елпидифор (Ламбриниадис) в интервью Greek Reporter подчеркивал, что, если духовная школа откроется, она будет принимать студентов разных национальностей, а обучение будет вестись не только на греческом, но и на английском. В начале 2012 года профессура Университета Аристотеля в Салониках заявила, что готова оказывать будущей Халкинской школе всемерную поддержку. Сообщалось, что Халкинская богословская школа возможно могла бы получать финансовую поддержку от США и ЕС.

В начале июля 2012 года президент директората по делам религий Мехмет Гёрмез, посещая Фанар, высказался против увязывания правительством Турции вопроса об открытии школы с вопросом о положении турецкого меньшинства в Западной Фракии.

10 января 2013 года Совет Генерального управления вакуфами Турции в Анкаре принял решение о возвращении лесных угодий площадью 190 стремм монастырю Святой Троицы на острове Халки, а 28 января газета «Hürriyet» сообщила о желании премьер-министра Турции Реджепа Эрдогана ускорить процесс открытия богословской школы.

В сентябре 2013 года турецкие власти не включили вопрос об открытии Халкинской богословской школы в «пакет демократизации», что отодвигает открытие на неопределёное время.

Ректоры (схолары)

• 1839—1840 — Варфоломей Кутлумушский
• 1844—1864 — Константин (Типалдос), архимандрит
• 1865—1868 — Анфим (Чалыков), архимандрит
• 1868—1897 — Герман (Григора), архимандрит
• 1897—1899 — Михаил (Клеовул), архимандрит
• 1899—1901 — Апостол (Христодулу), архимандрит
• 1906—1907 — Ириней (Пандолеондос), митрополит
• 1908—1922 — Герман (Стринопулос), архимандрит
• 1932—1932 — Александр (Зотос), еп. Трахийский
• 1932—1942 — Емилиан (Пападиметриу), еп. Милетский, митр. Филадельфийский
• 1942—1950 — Хризостом (Коронеос), архимандрит, митр. Неокесарийский
• 1950—1950 — Иоанн Панайотидис, преподаватель Евангелия
• 1950—1951 — Еммануил Фотиадис, митрополичий протонотарий
• 1951—1955 — Иаков (Стефанидис), митр. Иконийский
• 1955—1971 — Максим (Репанеллис), митр. Ставропольский
• с 2011 — Елпидифор (Ламбриниадис), митрополит Прусский

Преподаватели

• Василиос Георгиадис, профессор древнееврейского, герменевтики, Ветхого и Нового Завета.
• Никифор (Гликас) (1866—1872), догматическое, пастырское и нравственное богословие; хронология.
• Серафим (Соболев), догматическое богословие (1920-е)

Выпускники

См. также Выпускники Халкинской богословской школы

Все учащиеся (за исключением очень немногих) в конце обучения принимали монашество, а отказавшиеся — лишались диплома. Выпускники носили звание дидаскала православного богословия и при содействии Святейшего Синода Русской православной церкви принимались в духовные академии Российской империи, а часть продолжала образование на богословском факультете Афинского университета или других европейских университетах.

С 1844 по 1899 годы состоялось 47 выпусков, а число окончивших полный курс семинарии составило ~ 350 человек.

В 1906 году из-за нехватки средств, семинария выпустила лишь 13 студентов (из них троих в сане диакона).

Из более чем 990 студентов, завершивших обучение в семинарии за всё время её существования, 16 стали патриархами, а более 260 — епископами Константинопольской, Иерусалимской, Александрийской, Синайской, Элладской, Сербской и других православных церквей.

Ссылки

• На Викискладе есть медиафайлы по теме Духовная семинария на Халки
• [patriarchate.org/patriarchate/monasteries-churches/halki The Holy Theological School of Halki]
• [stambul4you.ru/2009/12/adalar-heybeliada-halki-seminary/ Православная семинария на острове Хейбелиада]
• [www.ec-patr.gr/mones/chalki/greek.htm ΙΕΡΑ ΘΕΟΛΟΓΙΚΗ ΣΧΟΛΗ ΧΑΛΚΗΣ]
• [www.impringiponnison.org/pnisia_xalki_triados.htm ΜΟΝΗ ΑΓΙΑΣ ΤΡΙΑΔΟΣ]

Отрывок, характеризующий Халкинская богословская школа

Но, ослепленные силой движения, люди долго не понимали этого.
Еще большую последовательность и необходимость представляет жизнь Александра I, того лица, которое стояло во главе противодвижения с востока на запад.
Что нужно для того человека, который бы, заслоняя других, стоял во главе этого движения с востока на запад?
Нужно чувство справедливости, участие к делам Европы, но отдаленное, не затемненное мелочными интересами; нужно преобладание высоты нравственной над сотоварищами – государями того времени; нужна кроткая и привлекательная личность; нужно личное оскорбление против Наполеона. И все это есть в Александре I; все это подготовлено бесчисленными так называемыми случайностями всей его прошедшей жизни: и воспитанием, и либеральными начинаниями, и окружающими советниками, и Аустерлицем, и Тильзитом, и Эрфуртом.
Во время народной войны лицо это бездействует, так как оно не нужно. Но как скоро является необходимость общей европейской войны, лицо это в данный момент является на свое место и, соединяя европейские народы, ведет их к цели.
Цель достигнута. После последней войны 1815 года Александр находится на вершине возможной человеческой власти. Как же он употребляет ее?
Александр I, умиротворитель Европы, человек, с молодых лет стремившийся только к благу своих народов, первый зачинщик либеральных нововведений в своем отечестве, теперь, когда, кажется, он владеет наибольшей властью и потому возможностью сделать благо своих народов, в то время как Наполеон в изгнании делает детские и лживые планы о том, как бы он осчастливил человечество, если бы имел власть, Александр I, исполнив свое призвание и почуяв на себе руку божию, вдруг признает ничтожность этой мнимой власти, отворачивается от нее, передает ее в руки презираемых им и презренных людей и говорит только:
– «Не нам, не нам, а имени твоему!» Я человек тоже, как и вы; оставьте меня жить, как человека, и думать о своей душе и о боге.

Как солнце и каждый атом эфира есть шар, законченный в самом себе и вместе с тем только атом недоступного человеку по огромности целого, – так и каждая личность носит в самой себе свои цели и между тем носит их для того, чтобы служить недоступным человеку целям общим.
Пчела, сидевшая на цветке, ужалила ребенка. И ребенок боится пчел и говорит, что цель пчелы состоит в том, чтобы жалить людей. Поэт любуется пчелой, впивающейся в чашечку цветка, и говорит, цель пчелы состоит во впивании в себя аромата цветов. Пчеловод, замечая, что пчела собирает цветочную пыль к приносит ее в улей, говорит, что цель пчелы состоит в собирании меда. Другой пчеловод, ближе изучив жизнь роя, говорит, что пчела собирает пыль для выкармливанья молодых пчел и выведения матки, что цель ее состоит в продолжении рода. Ботаник замечает, что, перелетая с пылью двудомного цветка на пестик, пчела оплодотворяет его, и ботаник в этом видит цель пчелы. Другой, наблюдая переселение растений, видит, что пчела содействует этому переселению, и этот новый наблюдатель может сказать, что в этом состоит цель пчелы. Но конечная цель пчелы не исчерпывается ни тою, ни другой, ни третьей целью, которые в состоянии открыть ум человеческий. Чем выше поднимается ум человеческий в открытии этих целей, тем очевиднее для него недоступность конечной цели.
Человеку доступно только наблюдение над соответственностью жизни пчелы с другими явлениями жизни. То же с целями исторических лиц и народов.


Свадьба Наташи, вышедшей в 13 м году за Безухова, было последнее радостное событие в старой семье Ростовых. В тот же год граф Илья Андреевич умер, и, как это всегда бывает, со смертью его распалась старая семья.
События последнего года: пожар Москвы и бегство из нее, смерть князя Андрея и отчаяние Наташи, смерть Пети, горе графини – все это, как удар за ударом, падало на голову старого графа. Он, казалось, не понимал и чувствовал себя не в силах понять значение всех этих событий и, нравственно согнув свою старую голову, как будто ожидал и просил новых ударов, которые бы его покончили. Он казался то испуганным и растерянным, то неестественно оживленным и предприимчивым.
Свадьба Наташи на время заняла его своей внешней стороной. Он заказывал обеды, ужины и, видимо, хотел казаться веселым; но веселье его не сообщалось, как прежде, а, напротив, возбуждало сострадание в людях, знавших и любивших его.
После отъезда Пьера с женой он затих и стал жаловаться на тоску. Через несколько дней он заболел и слег в постель. С первых дней его болезни, несмотря на утешения докторов, он понял, что ему не вставать. Графиня, не раздеваясь, две недели провела в кресле у его изголовья. Всякий раз, как она давала ему лекарство, он, всхлипывая, молча целовал ее руку. В последний день он, рыдая, просил прощения у жены и заочно у сына за разорение именья – главную вину, которую он за собой чувствовал. Причастившись и особоровавшись, он тихо умер, и на другой день толпа знакомых, приехавших отдать последний долг покойнику, наполняла наемную квартиру Ростовых. Все эти знакомые, столько раз обедавшие и танцевавшие у него, столько раз смеявшиеся над ним, теперь все с одинаковым чувством внутреннего упрека и умиления, как бы оправдываясь перед кем то, говорили: «Да, там как бы то ни было, а прекрасжейший был человек. Таких людей нынче уж не встретишь… А у кого ж нет своих слабостей?..»
Именно в то время, когда дела графа так запутались, что нельзя было себе представить, чем это все кончится, если продолжится еще год, он неожиданно умер.
Николай был с русскими войсками в Париже, когда к нему пришло известие о смерти отца. Он тотчас же подал в отставку и, не дожидаясь ее, взял отпуск и приехал в Москву. Положение денежных дел через месяц после смерти графа совершенно обозначилось, удивив всех громадностию суммы разных мелких долгов, существования которых никто и не подозревал. Долгов было вдвое больше, чем имения.
Родные и друзья советовали Николаю отказаться от наследства. Но Николай в отказе от наследства видел выражение укора священной для него памяти отца и потому не хотел слышать об отказе и принял наследство с обязательством уплаты долгов.
Кредиторы, так долго молчавшие, будучи связаны при жизни графа тем неопределенным, но могучим влиянием, которое имела на них его распущенная доброта, вдруг все подали ко взысканию. Явилось, как это всегда бывает, соревнование – кто прежде получит, – и те самые люди, которые, как Митенька и другие, имели безденежные векселя – подарки, явились теперь самыми требовательными кредиторами. Николаю не давали ни срока, ни отдыха, и те, которые, по видимому, жалели старика, бывшего виновником их потери (если были потери), теперь безжалостно накинулись на очевидно невинного перед ними молодого наследника, добровольно взявшего на себя уплату.
Ни один из предполагаемых Николаем оборотов не удался; имение с молотка было продано за полцены, а половина долгов оставалась все таки не уплаченною. Николай взял предложенные ему зятем Безуховым тридцать тысяч для уплаты той части долгов, которые он признавал за денежные, настоящие долги. А чтобы за оставшиеся долги не быть посаженным в яму, чем ему угрожали кредиторы, он снова поступил на службу.
Ехать в армию, где он был на первой вакансии полкового командира, нельзя было потому, что мать теперь держалась за сына, как за последнюю приманку жизни; и потому, несмотря на нежелание оставаться в Москве в кругу людей, знавших его прежде, несмотря на свое отвращение к статской службе, он взял в Москве место по статской части и, сняв любимый им мундир, поселился с матерью и Соней на маленькой квартире, на Сивцевом Вражке.
Наташа и Пьер жили в это время в Петербурге, не имея ясного понятия о положении Николая. Николай, заняв у зятя деньги, старался скрыть от него свое бедственное положение. Положение Николая было особенно дурно потому, что своими тысячью двумястами рублями жалованья он не только должен был содержать себя, Соню и мать, но он должен был содержать мать так, чтобы она не замечала, что они бедны. Графиня не могла понять возможности жизни без привычных ей с детства условий роскоши и беспрестанно, не понимая того, как это трудно было для сына, требовала то экипажа, которого у них не было, чтобы послать за знакомой, то дорогого кушанья для себя и вина для сына, то денег, чтобы сделать подарок сюрприз Наташе, Соне и тому же Николаю.
Соня вела домашнее хозяйство, ухаживала за теткой, читала ей вслух, переносила ее капризы и затаенное нерасположение и помогала Николаю скрывать от старой графини то положение нужды, в котором они находились. Николай чувствовал себя в неоплатном долгу благодарности перед Соней за все, что она делала для его матери, восхищался ее терпением и преданностью, но старался отдаляться от нее.
Он в душе своей как будто упрекал ее за то, что она была слишком совершенна, и за то, что не в чем было упрекать ее. В ней было все, за что ценят людей; но было мало того, что бы заставило его любить ее. И он чувствовал, что чем больше он ценит, тем меньше любит ее. Он поймал ее на слове, в ее письме, которым она давала ему свободу, и теперь держал себя с нею так, как будто все то, что было между ними, уже давным давно забыто и ни в каком случае не может повториться.
Положение Николая становилось хуже и хуже. Мысль о том, чтобы откладывать из своего жалованья, оказалась мечтою. Он не только не откладывал, но, удовлетворяя требования матери, должал по мелочам. Выхода из его положения ему не представлялось никакого. Мысль о женитьбе на богатой наследнице, которую ему предлагали его родственницы, была ему противна. Другой выход из его положения – смерть матери – никогда не приходила ему в голову. Он ничего не желал, ни на что не надеялся; и в самой глубине души испытывал мрачное и строгое наслаждение в безропотном перенесении своего положения. Он старался избегать прежних знакомых с их соболезнованием и предложениями оскорбительной помощи, избегал всякого рассеяния и развлечения, даже дома ничем не занимался, кроме раскладывания карт с своей матерью, молчаливыми прогулками по комнате и курением трубки за трубкой. Он как будто старательно соблюдал в себе то мрачное настроение духа, в котором одном он чувствовал себя в состоянии переносить свое положение.


В начале зимы княжна Марья приехала в Москву. Из городских слухов она узнала о положении Ростовых и о том, как «сын жертвовал собой для матери», – так говорили в городе.
«Я и не ожидала от него другого», – говорила себе княжна Марья, чувствуя радостное подтверждение своей любви к нему. Вспоминая свои дружеские и почти родственные отношения ко всему семейству, она считала своей обязанностью ехать к ним. Но, вспоминая свои отношения к Николаю в Воронеже, она боялась этого. Сделав над собой большое усилие, она, однако, через несколько недель после своего приезда в город приехала к Ростовым.
Николай первый встретил ее, так как к графине можно было проходить только через его комнату. При первом взгляде на нее лицо Николая вместо выражения радости, которую ожидала увидать на нем княжна Марья, приняло невиданное прежде княжной выражение холодности, сухости и гордости. Николай спросил о ее здоровье, проводил к матери и, посидев минут пять, вышел из комнаты.
Когда княжна выходила от графини, Николай опять встретил ее и особенно торжественно и сухо проводил до передней. Он ни слова не ответил на ее замечания о здоровье графини. «Вам какое дело? Оставьте меня в покое», – говорил его взгляд.
– И что шляется? Чего ей нужно? Терпеть не могу этих барынь и все эти любезности! – сказал он вслух при Соне, видимо не в силах удерживать свою досаду, после того как карета княжны отъехала от дома.
– Ах, как можно так говорить, Nicolas! – сказала Соня, едва скрывая свою радость. – Она такая добрая, и maman так любит ее.
Николай ничего не отвечал и хотел бы вовсе не говорить больше о княжне. Но со времени ее посещения старая графиня всякий день по нескольку раз заговаривала о ней.
Графиня хвалила ее, требовала, чтобы сын съездил к ней, выражала желание видеть ее почаще, но вместе с тем всегда становилась не в духе, когда она о ней говорила.
Николай старался молчать, когда мать говорила о княжне, но молчание его раздражало графиню.
– Она очень достойная и прекрасная девушка, – говорила она, – и тебе надо к ней съездить. Все таки ты увидишь кого нибудь; а то тебе скука, я думаю, с нами.
– Да я нисколько не желаю, маменька.
– То хотел видеть, а теперь не желаю. Я тебя, мой милый, право, не понимаю. То тебе скучно, то ты вдруг никого не хочешь видеть.
– Да я не говорил, что мне скучно.
– Как же, ты сам сказал, что ты и видеть ее не желаешь. Она очень достойная девушка и всегда тебе нравилась; а теперь вдруг какие то резоны. Всё от меня скрывают.
– Да нисколько, маменька.
– Если б я тебя просила сделать что нибудь неприятное, а то я тебя прошу съездить отдать визит. Кажется, и учтивость требует… Я тебя просила и теперь больше не вмешиваюсь, когда у тебя тайны от матери.
– Да я поеду, если вы хотите.
– Мне все равно; я для тебя желаю.
Николай вздыхал, кусая усы, и раскладывал карты, стараясь отвлечь внимание матери на другой предмет.