Халупка, Само
| Само Халупка | |
| словацк. Samo Chalupka | |
 | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: |
Горна Легота Австрийская империя (ныне Банскобистрицкий край Словакия) |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: |
Горна Легота (ныне Словакия) |
| Род деятельности: |
поэт |
| Язык произведений: |
чешский, словацкий |
Само Халупка (словацк. Samo Chalupka; 27 февраля 1812, Горна Легота Австрийская империя (ныне Банскобистрицкого края, Словакии) — 19 мая 1883, там же) — словацкий поэт-романтик, входящий в так называемое поколение «штуровцов». Совместно с Яном Ботто, Янко Кралем и А. Сладковичем принадлежит к самым выдающимся поэтам словацкого романтизма.
Протестантский проповедник. Просветитель.
Биография
Сын приходского священника. Пошел по стопам отца. После окончания гимназии в 1827 поступил в братиславский лицей, где изучал теологию и философию. С юности участвовал в национальном словацком движении. В 1829 присоединился к последователям Л. Штура.
После начала польского восстания 1830 года отправился волонтером в Польшу, принимал участие в боевых действиях и в следующем году был ранен в боях в Галиции. Оправившись от ран, работал сначала учителем, а в 1833 продолжил учебу на Евангельском богословском факультете в Вене.
С 1834 до самой смерти служил священником. Вёл просветительскую деятельность среди крестьян.
В 1861 был одним из создателей Меморандума словацкого народа — ставшего программным документом Словацкой национальной партии, в 1863 — соучредитель Словацкой Матицы.
Творчество
В литературу вступил в 1830-е годы с лирическими и патриотическими стихами (преимущественно на чешском языке). Дебютировал в 1836 со стихами, опубликованными в альманахе «Plody» .
С середины 1840-х писал по-словацки; оформился как поэт-романтик школы Л. Штура.
В жанрах фольклорной лирической песни и эпики воспевал родину, борцов за свободу («Казак», «Кралёгольска», «Убей его!» и др.). Наиболее значительная лирика и историческая эпика вышла в 1868 в сборнике «Spevy».
Значительное место в творчестве Само Халупки занимает литургическая поэзия (сборник «Песнопения», 1842).
Его стихи, созданные на основе народных песен, баллад и исторического эпоса, оказали большое влияние на будущее направление словацкой поэзии.
Напишите отзыв о статье "Халупка, Само"
Ссылки
- [zlatyfond.sme.sk/autor/47/Samo-Chalupka Samo Chalupka]
Отрывок, характеризующий Халупка, Само
– Да мне что за дело! – крикнул он вдруг и пошел быстрыми шагами вперед по ряду. В одной отпертой лавке слышались удары и ругательства, и в то время как офицер подходил к ней, из двери выскочил вытолкнутый человек в сером армяке и с бритой головой.Человек этот, согнувшись, проскочил мимо купцов и офицера. Офицер напустился на солдат, бывших в лавке. Но в это время страшные крики огромной толпы послышались на Москворецком мосту, и офицер выбежал на площадь.
– Что такое? Что такое? – спрашивал он, но товарищ его уже скакал по направлению к крикам, мимо Василия Блаженного. Офицер сел верхом и поехал за ним. Когда он подъехал к мосту, он увидал снятые с передков две пушки, пехоту, идущую по мосту, несколько поваленных телег, несколько испуганных лиц и смеющиеся лица солдат. Подле пушек стояла одна повозка, запряженная парой. За повозкой сзади колес жались четыре борзые собаки в ошейниках. На повозке была гора вещей, и на самом верху, рядом с детским, кверху ножками перевернутым стульчиком сидела баба, пронзительно и отчаянно визжавшая. Товарищи рассказывали офицеру, что крик толпы и визги бабы произошли оттого, что наехавший на эту толпу генерал Ермолов, узнав, что солдаты разбредаются по лавкам, а толпы жителей запружают мост, приказал снять орудия с передков и сделать пример, что он будет стрелять по мосту. Толпа, валя повозки, давя друг друга, отчаянно кричала, теснясь, расчистила мост, и войска двинулись вперед.
В самом городе между тем было пусто. По улицам никого почти не было. Ворота и лавки все были заперты; кое где около кабаков слышались одинокие крики или пьяное пенье. Никто не ездил по улицам, и редко слышались шаги пешеходов. На Поварской было совершенно тихо и пустынно. На огромном дворе дома Ростовых валялись объедки сена, помет съехавшего обоза и не было видно ни одного человека. В оставшемся со всем своим добром доме Ростовых два человека были в большой гостиной. Это были дворник Игнат и казачок Мишка, внук Васильича, оставшийся в Москве с дедом. Мишка, открыв клавикорды, играл на них одним пальцем. Дворник, подбоченившись и радостно улыбаясь, стоял пред большим зеркалом.
– Вот ловко то! А? Дядюшка Игнат! – говорил мальчик, вдруг начиная хлопать обеими руками по клавишам.
– Ишь ты! – отвечал Игнат, дивуясь на то, как все более и более улыбалось его лицо в зеркале.
– Бессовестные! Право, бессовестные! – заговорил сзади их голос тихо вошедшей Мавры Кузминишны. – Эка, толсторожий, зубы то скалит. На это вас взять! Там все не прибрано, Васильич с ног сбился. Дай срок!
Игнат, поправляя поясок, перестав улыбаться и покорно опустив глаза, пошел вон из комнаты.
– Тетенька, я полегоньку, – сказал мальчик.
– Я те дам полегоньку. Постреленок! – крикнула Мавра Кузминишна, замахиваясь на него рукой. – Иди деду самовар ставь.
Мавра Кузминишна, смахнув пыль, закрыла клавикорды и, тяжело вздохнув, вышла из гостиной и заперла входную дверь.
Выйдя на двор, Мавра Кузминишна задумалась о том, куда ей идти теперь: пить ли чай к Васильичу во флигель или в кладовую прибрать то, что еще не было прибрано?
