Хаменгкубувоно IX

Хаменгкубувоно IX Hamengkubuwono IX</br>(Hamengkubuwana IX, HB IX)<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Вице-президент Индонезии
22 марта 1973 года — 23 марта 1978 года
Президент:	Сухарто
Предшественник:	Мохаммад Хатта</br>(С 1956 по 1973 год пост был вакантен)
Преемник:	Адам Малик
Губернатор Джокьякарты
3 августа 1950 года — 1 октября 1988 года
Президент:	Сукарно </br>Сухарто
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Паку Алам VIII
Султан Джокьякарты
18 марта 1940 года — 2 октября 1988 год
Предшественник:	Хаменгкубувоно VIII
Преемник:	Хаменгкубувоно X
Министр-координатор по экономическим вопросам Индонезии
25 июля 1966 года — 1978 год
Президент:	Сухарто
Предшественник:	должность учреждена
Преемник:	Али Вардхана
Министр обороны Индонезии
4 августа 1949 года — 6 сентября 1949 года
Президент:	Сукарно
Предшественник:	Мохаммад Хатта
Преемник:	Абдул Халим
Министр обороны Индонезии
3 апреля 1952 года — 4 июля 1953 год
Президент:	Сукарно
Предшественник:	Сукиман Вирьосанджойо
Преемник:	Ива Кусумасумантри
Вероисповедание:	Ислам
Рождение:	12 апреля 1912(1912-04-12) Джокьякарта, Голландская Ост-Индия
Смерть:	2 октября 1988(1988-10-02) (76 лет) Вашингтон, США
Отец:	Хаменгкубувоно VIII
Дети:	Хаменгкубувоно X и ещё 20 детей
Партия:	беспартийный
Образование:	Лейденский университет
Профессия:	Политик, султан
Награды:	Национальный герой Индонезии

Хаменгкубуво́но IX, полностью Шри Султа́н Хаменгкубуво́но IX (индон. Sri Sultan Hamengkubuwono IX); также Хаменгкубувана IX, ХБ IX (индон. Hamengkubuwono IX, Hamengkubuwana IX, HB IX); имя при рождении Раден Мас Дородьятун (индон. Raden Mas Dorodjatun) — индонезийский политический деятель, национальный герой Индонезии. Султан Джокьякарты (1940—1988), губернатор Джокьякарты (1945—1988), вице-президент Индонезии (1973—1978). В разное время также занимал посты министра-координатора по экономическим вопросам и министра обороны.

Ранние годы жизни

Хаменгкубувоно родился в Джокьякарте в семье Гасти Панджерана, принца Пурубойо (индон. Gusti Pangeran Haryo Puruboyo) и Раден Адженг Кустиллах (индон. Raden Ajeng Kustillah). Когда ему было три года, его отец вступил на трон Джокьякарты под именем Хаменгкубувоно VIII и провозгласил мальчика наследным принцем.

В четыре года юный наследный принц стал воспитываться в голландской семье, где получил среднее образование. В 1931 году, после его завершения Хаменгкубувоно IX отправился в Нидерланды, где изучал экономику в Лейденском университете. В 1939 году он вернулся в Индонезию.

Султан Джокьякарты

После смерти Хаменгкубувоно VII в октябре 1939 года его сын стал новым султаном Джокьякарты под именем Хаменгкубувоно IX. Церемония коронации состоялась 18 марта 1940 года. Полный титул нового султана звучал как Сампейян Далем Ингканг Синувун Кандженг Султан Хаменгкубувоно Сенопати Инг Алонго Нгабдуррахман Сайидин Панотогомо Кхолифатуллах Ингканг Капинг Сонго (индон. Sampeyan Dalem Ingkang Sinuwun Kanjeng Sultan Hamengkubuwono Senopati Ing Alogo Ngabdurrakhman Sayidin Panotogomo Kholifatullah Ingkang Kaping Songo).

Во время своей коронационной речи он сказал:

Несмотря на то, что я получил образование на Западе, я — яванец, и всегда буду яванцем"

С ноября 1939 по март 1940 года шли переговоры между 28-летним султаном и 60-летним губернатором Люсьеном Адамом (нидерл. Lucien Adam). Было достигнуто соглашение, основными условиями которого стали:

1. Султан не соглашался с тем, что его премьер-министр (яв. Patih Danureja) будет подчиняться голландской администрации
2. Султан не соглашался, что половина его советников будут назначены голландской администрацией
3. Султан не соглашался, что его армия будет подчиняться голландскому командованию

Вскоре после заключения соглашения немецкие войска в мае 1940 года оккупировали Нидерланды. Спустя около двух лет, в феврале 1942 года Индонезию заняли японские войска.

Во время правления Хаменгкубувоно IX в султанате Джокьякарта произошла значительная демократизация. Местным руководителям было предоставлено больше полномочий, также более независимой от исполнительной власти стала судебная система. Султан отказался от некоторых придворных церемоний, которые, по его мнению, уже устарели. После японского вторжения султану предложили эмигрировать в Нидерланды или Австралию, но Хаменгкубувоно отказался от этого предложения, заявив, что должен быть со своим народом в это трудное время. Во время оккупации султан не позволил японцев отправлять жителей Джокьякарты на строительство железных дорог в Бирме.

Война за независимость Индонезии

После того, как 17 августа 1945 года была обнародована Декларация независимости Индонезии, Хаменгкубувоно IX вместе с Паку Аламом VIII, принцем Пакуаламана, поддержал создание нового государства. Руководство Республики Индонезия высоко оценило их поддержку, назначив Хаменгкубувоно губернатором Джокьякарты, а Паку Алама VIII — вице-губернатором. Джокьякарте был присвоен статут Специального региона в составе Индонезии. Кроме того, Хаменгкубувоно IX во время войны за независимость Индонезии занимал пост военного губернатора Джокьякарты и министра обороны Индонезии.

Когда Нидерланды начали войну против Республики Индонезия с целью вновь подчинить себе свою бывшую колонию, Хаменгкубувоно принял активное участие в сопротивлении колонизаторам. В начале 1946 года столица Индонезии была перенесена из Джакарты в Джокьякарту; султан также оказал финансовую поддержку индонезийскому правительству. Во время переговоров между голландцами и индонезийским правительством Хаменгкубувоно входил в состав индонезийской делегации. 21 декабря 1948 года голландцы заняли Джокьякарту, Сукарно и Мохаммад Хатта, президент и вице-президент Индонезии, были захвачены в плен голландскими войсками. Хаменгкубувоно остался в городе и продолжил править им как султан. Голландцы намеревались сделать Джокьякарту столицей государства Центральная Ява и назначать султана главой государства, но Хаменгкубувоно отказался сотрудничать, что значительно ухудшило отношения между ним и колониальными властями.

В начале 1949 года Хаменгкубувоно предложил командованию индонезийской армии начать генеральное наступление на Джокьякарту для освобождения города от голландских войск. Это наступление, по замыслу султана, должно было показать всему миру, что Индонезия продолжает сопротивление и не собирается сдаваться. Идея султана была передана генералу Судирману, который поддержал её. В феврале 1949 года Хаменгкубувоно встретился с подполковником Сухарто, будущим президентом Индонезии, назначенным командующим войсками, участвующими в наступлении. Они обсудили детали предстоящей операции, вскоре началась подготовка к наступлению. Согласно плану, партизаны атаковали голландские войска, размещённые в Джокьякарте, с целью выманить их из города. 1 марта 1949 года в 6:00 войска Сухарто начали общее наступление, которое застало голландцев врасплох. Хаменгкубувоно разрешил войскам пользоваться своим дворцом в качестве укрытия. Индонезийские войска сохраняли контроль над Джокьякартой в течение шести часов, позже они были вынуждены отступить. Наступление под Джокьякартой привлекло внимание всего мира к голландско-индонезийскому конфликту, заставило ООН потребовать от Нидерландов признания независимости Индонезии.

30 июня 1949 года голландские войска окончательно оставили Джокьякарту. 27 декабря, после того, как независимость Индонезии была признана голландской королевой Юлианой во Дворце Дамбы в Амстердаме, Верховный комиссар Тони Ловинк официально передал Хаменгкубувоно контроль над Джокьякартой во дворце Koningsplein, позже переименованном во Дворец свободы (индон. Istana Merdeka).

В правительстве Индонезии

После того, как правительство Нидерландов признало независимость Индонезии, Хаменгкубувоно IX сохранил за собой пост губернатора Джокьякарты. Кроме того, больше двадцати лет он работал в правительстве Индонезии, где занимал следующие посты:

• В 1949—1951 и 1953 годах — министр обороны
• В 1951 году — заместитель премьер-министра
• В 1959 году — председатель Комитета государственного контроля,
• В 1960-1966 годах — председатель Государственного контрольного совета, министр координации развития, одновременно в 1966 году занимал должность министра туризма.

Также Хаменгкубувоно IX в разное время занимал должности председателя Индонезийского национального спортивного комитета (KONI) и председателя Совета патронов туризма.

Приход к власти Сухарто

См. также: Движение 30 сентября и Направляемая демократия в Индонезии

Во время событий 30 сентября 1965 года Хаменгкубувоно находился в Джакарте. Утром 30 сентября он встретился с Сухарто, который к этому времени стал генерал-майором и командующим индонезийской армией. В связи с тем, что местоположение президента Сукарно было неизвестно, Сухарто решил устранить Сукарно с поста президента и предложил Хаменгкубувоно пост в новом правительстве. Султан отверг это предложение.

После того, как в марте 1966 года Сухарто получил право управлять страной от имени Сукарно Хаменгкубувоно IX и Адам Малик поддержали его. Хаменгкубувоно IX был назначен министром экономики, Финансов, и промышленности, ему было поручено решение важнейших экономических проблем страны. Он занимал эту должность до 1973 года.

Вице-президент Индонезии

После того, как в декабре 1956 года Мохаммад Хатта ушёл с поста вице-президента, этот пост остался вакантным. Когда в 1968 году Народный консультативный конгресс (НКК) избрал Сухарто президентом, новый вице-президент не был избран. Только в 1973 году, когда Сухарто переизбрали на второй срок, одновременно с ним был избран вице-президент — им стал Хаменгкубувоно.

К этому времени султан пользовался популярностью в Индонезии, поэтому его назначение вице-президентом было встречено спокойно. К тому же, он не принадлежал к военным, которые занимали большинство руководящих постов в администрации Сухарто. Ещё до своего официального избрания Хаменгкубувоно исполнял обязанности вице-президента, руководя Индонезией во время отсутствия Сухарто. Как вице-президент, он был назначен ответственным за благосостояние и экономическое положение страны.

Ожидалось, что в 1978 году Хаменгкубувоно будет вновь переизбран вице-президентом на новый срок, однако султан отказался от переизбрания, объяснив своё решение авторитарным стилем правления Сухарто и возросшей коррупцией. В это же время в стране начались акции протеста, протестующие требовали, чтобы Сухарто не переизбирали президентом. Протесты достигли пика в феврале 1978 года, когда студенты Бандунгского технологического университета (ITB) выпустили книгу, в которой приводилось несколько причин, по которым Сухарто не должен оставаться у власти. Когда Сухарто приказал войскам разогнать студенческие демонстрации и запретил книгу, Хаменгкубувоно не согласился с его действиями. В марте 1978 года Хаменгкубувоно отказался от должности вице-президента, на которую его вновь избрал НКК. Сухарто просил его остаться, но султан вновь отказался от занятия этой должности, сославшись на состояние здоровья.

Участие в скаутском движении

Хаменгкубувоно IX был активным участником движения бойскаутов с того времени, когда Индонезия была голландской колонией, впоследствии он оказывал активную поддержку движению. В 1968 году Хаменгкубувоно IX был избран главой индонезийского движения бойскаутов. В 1973 году он был награждён Бронзовым волком — наградой Всемирной организации скаутского движения.

Семья и увлечения

Хаменгкубувоно никогда не был женат. Он имел четырёх наложниц, от которых у него был 21 ребёнок. Султан любил готовить, возглавлял неофициальный клуб любителей кулинарии, в который входили и члены его кабинета министров. Также он был поклонником литературных произведений и фильмов в стиле уся.

Память

Хаменгкубувоно IX умер 1 октября 1988 года в США, в медицинском центре Университета Джорджа Вашингтона и был похоронен в Имогири, в фамильной усыпальнице султанов Джокьякарты. Его преемником стал его сын Раден Мас Херджуно Дарпито (индон. Raden Mas Herdjuno Darpito), принявший имя Хаменгкубувоно X. Посмертно ему было присвоено звание Национального героя Индонезии. Во дворце султана Джокьякарты есть музей, посвящённый ему.

Награды

• Национальный герой Индонезии
• Орден Звезды Махапутра 2 степени
• Орден Партизанской Звезды 2 степени
• Командор Ордена Оранских-Нассау
• Кавалер Большого Креста Ордена Нидерландского Льва
• Кавалер Большого Креста ордена «За заслуги перед Федеративной Республикой Германия»
• Рыцарь Большого Креста Ордена Белого Слона
• Кавалер Ордена Восходящего Солнца 1 класса
• Рыцарь Большого Креста Ордена Святого Михаила и Святого Георгия

Примечания

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Отрывок, характеризующий Хаменгкубувоно IX

Соня не сдавалась на нежный тон, с которым к ней обращалась Наташа. Чем размягченнее и искательнее было выражение лица Наташи, тем серьезнее и строже было лицо Сони.
– Наташа, – сказала она, – ты просила меня не говорить с тобой, я и не говорила, теперь ты сама начала. Наташа, я не верю ему. Зачем эта тайна?
– Опять, опять! – перебила Наташа.
– Наташа, я боюсь за тебя.
– Чего бояться?
– Я боюсь, что ты погубишь себя, – решительно сказала Соня, сама испугавшись того что она сказала.
Лицо Наташи опять выразило злобу.
– И погублю, погублю, как можно скорее погублю себя. Не ваше дело. Не вам, а мне дурно будет. Оставь, оставь меня. Я ненавижу тебя.
– Наташа! – испуганно взывала Соня.
– Ненавижу, ненавижу! И ты мой враг навсегда!
Наташа выбежала из комнаты.
Наташа не говорила больше с Соней и избегала ее. С тем же выражением взволнованного удивления и преступности она ходила по комнатам, принимаясь то за то, то за другое занятие и тотчас же бросая их.
Как это ни тяжело было для Сони, но она, не спуская глаз, следила за своей подругой.
Накануне того дня, в который должен был вернуться граф, Соня заметила, что Наташа сидела всё утро у окна гостиной, как будто ожидая чего то и что она сделала какой то знак проехавшему военному, которого Соня приняла за Анатоля.
Соня стала еще внимательнее наблюдать свою подругу и заметила, что Наташа была всё время обеда и вечер в странном и неестественном состоянии (отвечала невпопад на делаемые ей вопросы, начинала и не доканчивала фразы, всему смеялась).
После чая Соня увидала робеющую горничную девушку, выжидавшую ее у двери Наташи. Она пропустила ее и, подслушав у двери, узнала, что опять было передано письмо. И вдруг Соне стало ясно, что у Наташи был какой нибудь страшный план на нынешний вечер. Соня постучалась к ней. Наташа не пустила ее.
«Она убежит с ним! думала Соня. Она на всё способна. Нынче в лице ее было что то особенно жалкое и решительное. Она заплакала, прощаясь с дяденькой, вспоминала Соня. Да это верно, она бежит с ним, – но что мне делать?» думала Соня, припоминая теперь те признаки, которые ясно доказывали, почему у Наташи было какое то страшное намерение. «Графа нет. Что мне делать, написать к Курагину, требуя от него объяснения? Но кто велит ему ответить? Писать Пьеру, как просил князь Андрей в случае несчастия?… Но может быть, в самом деле она уже отказала Болконскому (она вчера отослала письмо княжне Марье). Дяденьки нет!» Сказать Марье Дмитриевне, которая так верила в Наташу, Соне казалось ужасно. «Но так или иначе, думала Соня, стоя в темном коридоре: теперь или никогда пришло время доказать, что я помню благодеяния их семейства и люблю Nicolas. Нет, я хоть три ночи не буду спать, а не выйду из этого коридора и силой не пущу ее, и не дам позору обрушиться на их семейство», думала она.


Анатоль последнее время переселился к Долохову. План похищения Ростовой уже несколько дней был обдуман и приготовлен Долоховым, и в тот день, когда Соня, подслушав у двери Наташу, решилась оберегать ее, план этот должен был быть приведен в исполнение. Наташа в десять часов вечера обещала выйти к Курагину на заднее крыльцо. Курагин должен был посадить ее в приготовленную тройку и везти за 60 верст от Москвы в село Каменку, где был приготовлен расстриженный поп, который должен был обвенчать их. В Каменке и была готова подстава, которая должна была вывезти их на Варшавскую дорогу и там на почтовых они должны были скакать за границу.
У Анатоля были и паспорт, и подорожная, и десять тысяч денег, взятые у сестры, и десять тысяч, занятые через посредство Долохова.
Два свидетеля – Хвостиков, бывший приказный, которого употреблял для игры Долохов и Макарин, отставной гусар, добродушный и слабый человек, питавший беспредельную любовь к Курагину – сидели в первой комнате за чаем.
В большом кабинете Долохова, убранном от стен до потолка персидскими коврами, медвежьими шкурами и оружием, сидел Долохов в дорожном бешмете и сапогах перед раскрытым бюро, на котором лежали счеты и пачки денег. Анатоль в расстегнутом мундире ходил из той комнаты, где сидели свидетели, через кабинет в заднюю комнату, где его лакей француз с другими укладывал последние вещи. Долохов считал деньги и записывал.
– Ну, – сказал он, – Хвостикову надо дать две тысячи.
– Ну и дай, – сказал Анатоль.
– Макарка (они так звали Макарина), этот бескорыстно за тебя в огонь и в воду. Ну вот и кончены счеты, – сказал Долохов, показывая ему записку. – Так?
– Да, разумеется, так, – сказал Анатоль, видимо не слушавший Долохова и с улыбкой, не сходившей у него с лица, смотревший вперед себя.
Долохов захлопнул бюро и обратился к Анатолю с насмешливой улыбкой.
– А знаешь что – брось всё это: еще время есть! – сказал он.
– Дурак! – сказал Анатоль. – Перестань говорить глупости. Ежели бы ты знал… Это чорт знает, что такое!
– Право брось, – сказал Долохов. – Я тебе дело говорю. Разве это шутка, что ты затеял?
– Ну, опять, опять дразнить? Пошел к чорту! А?… – сморщившись сказал Анатоль. – Право не до твоих дурацких шуток. – И он ушел из комнаты.
Долохов презрительно и снисходительно улыбался, когда Анатоль вышел.
– Ты постой, – сказал он вслед Анатолю, – я не шучу, я дело говорю, поди, поди сюда.
Анатоль опять вошел в комнату и, стараясь сосредоточить внимание, смотрел на Долохова, очевидно невольно покоряясь ему.
– Ты меня слушай, я тебе последний раз говорю. Что мне с тобой шутить? Разве я тебе перечил? Кто тебе всё устроил, кто попа нашел, кто паспорт взял, кто денег достал? Всё я.
– Ну и спасибо тебе. Ты думаешь я тебе не благодарен? – Анатоль вздохнул и обнял Долохова.
– Я тебе помогал, но всё же я тебе должен правду сказать: дело опасное и, если разобрать, глупое. Ну, ты ее увезешь, хорошо. Разве это так оставят? Узнается дело, что ты женат. Ведь тебя под уголовный суд подведут…
– Ах! глупости, глупости! – опять сморщившись заговорил Анатоль. – Ведь я тебе толковал. А? – И Анатоль с тем особенным пристрастием (которое бывает у людей тупых) к умозаключению, до которого они дойдут своим умом, повторил то рассуждение, которое он раз сто повторял Долохову. – Ведь я тебе толковал, я решил: ежели этот брак будет недействителен, – cказал он, загибая палец, – значит я не отвечаю; ну а ежели действителен, всё равно: за границей никто этого не будет знать, ну ведь так? И не говори, не говори, не говори!
– Право, брось! Ты только себя свяжешь…
– Убирайся к чорту, – сказал Анатоль и, взявшись за волосы, вышел в другую комнату и тотчас же вернулся и с ногами сел на кресло близко перед Долоховым. – Это чорт знает что такое! А? Ты посмотри, как бьется! – Он взял руку Долохова и приложил к своему сердцу. – Ah! quel pied, mon cher, quel regard! Une deesse!! [О! Какая ножка, мой друг, какой взгляд! Богиня!!] A?
Долохов, холодно улыбаясь и блестя своими красивыми, наглыми глазами, смотрел на него, видимо желая еще повеселиться над ним.
– Ну деньги выйдут, тогда что?
– Тогда что? А? – повторил Анатоль с искренним недоумением перед мыслью о будущем. – Тогда что? Там я не знаю что… Ну что глупости говорить! – Он посмотрел на часы. – Пора!
Анатоль пошел в заднюю комнату.
– Ну скоро ли вы? Копаетесь тут! – крикнул он на слуг.
Долохов убрал деньги и крикнув человека, чтобы велеть подать поесть и выпить на дорогу, вошел в ту комнату, где сидели Хвостиков и Макарин.
Анатоль в кабинете лежал, облокотившись на руку, на диване, задумчиво улыбался и что то нежно про себя шептал своим красивым ртом.
– Иди, съешь что нибудь. Ну выпей! – кричал ему из другой комнаты Долохов.
– Не хочу! – ответил Анатоль, всё продолжая улыбаться.
– Иди, Балага приехал.
Анатоль встал и вошел в столовую. Балага был известный троечный ямщик, уже лет шесть знавший Долохова и Анатоля, и служивший им своими тройками. Не раз он, когда полк Анатоля стоял в Твери, с вечера увозил его из Твери, к рассвету доставлял в Москву и увозил на другой день ночью. Не раз он увозил Долохова от погони, не раз он по городу катал их с цыганами и дамочками, как называл Балага. Не раз он с их работой давил по Москве народ и извозчиков, и всегда его выручали его господа, как он называл их. Не одну лошадь он загнал под ними. Не раз он был бит ими, не раз напаивали они его шампанским и мадерой, которую он любил, и не одну штуку он знал за каждым из них, которая обыкновенному человеку давно бы заслужила Сибирь. В кутежах своих они часто зазывали Балагу, заставляли его пить и плясать у цыган, и не одна тысяча их денег перешла через его руки. Служа им, он двадцать раз в году рисковал и своей жизнью и своей шкурой, и на их работе переморил больше лошадей, чем они ему переплатили денег. Но он любил их, любил эту безумную езду, по восемнадцати верст в час, любил перекувырнуть извозчика и раздавить пешехода по Москве, и во весь скок пролететь по московским улицам. Он любил слышать за собой этот дикий крик пьяных голосов: «пошел! пошел!» тогда как уж и так нельзя было ехать шибче; любил вытянуть больно по шее мужика, который и так ни жив, ни мертв сторонился от него. «Настоящие господа!» думал он.
Анатоль и Долохов тоже любили Балагу за его мастерство езды и за то, что он любил то же, что и они. С другими Балага рядился, брал по двадцати пяти рублей за двухчасовое катанье и с другими только изредка ездил сам, а больше посылал своих молодцов. Но с своими господами, как он называл их, он всегда ехал сам и никогда ничего не требовал за свою работу. Только узнав через камердинеров время, когда были деньги, он раз в несколько месяцев приходил поутру, трезвый и, низко кланяясь, просил выручить его. Его всегда сажали господа.
– Уж вы меня вызвольте, батюшка Федор Иваныч или ваше сиятельство, – говорил он. – Обезлошадничал вовсе, на ярманку ехать уж ссудите, что можете.
И Анатоль и Долохов, когда бывали в деньгах, давали ему по тысяче и по две рублей.
Балага был русый, с красным лицом и в особенности красной, толстой шеей, приземистый, курносый мужик, лет двадцати семи, с блестящими маленькими глазами и маленькой бородкой. Он был одет в тонком синем кафтане на шелковой подкладке, надетом на полушубке.
Он перекрестился на передний угол и подошел к Долохову, протягивая черную, небольшую руку.
– Федору Ивановичу! – сказал он, кланяясь.
– Здорово, брат. – Ну вот и он.
– Здравствуй, ваше сиятельство, – сказал он входившему Анатолю и тоже протянул руку.
– Я тебе говорю, Балага, – сказал Анатоль, кладя ему руки на плечи, – любишь ты меня или нет? А? Теперь службу сослужи… На каких приехал? А?
– Как посол приказал, на ваших на зверьях, – сказал Балага.
– Ну, слышишь, Балага! Зарежь всю тройку, а чтобы в три часа приехать. А?
– Как зарежешь, на чем поедем? – сказал Балага, подмигивая.
– Ну, я тебе морду разобью, ты не шути! – вдруг, выкатив глаза, крикнул Анатоль.
– Что ж шутить, – посмеиваясь сказал ямщик. – Разве я для своих господ пожалею? Что мочи скакать будет лошадям, то и ехать будем.
– А! – сказал Анатоль. – Ну садись.
– Что ж, садись! – сказал Долохов.
– Постою, Федор Иванович.
– Садись, врешь, пей, – сказал Анатоль и налил ему большой стакан мадеры. Глаза ямщика засветились на вино. Отказываясь для приличия, он выпил и отерся шелковым красным платком, который лежал у него в шапке.
– Что ж, когда ехать то, ваше сиятельство?
– Да вот… (Анатоль посмотрел на часы) сейчас и ехать. Смотри же, Балага. А? Поспеешь?
– Да как выезд – счастлив ли будет, а то отчего же не поспеть? – сказал Балага. – Доставляли же в Тверь, в семь часов поспевали. Помнишь небось, ваше сиятельство.
– Ты знаешь ли, на Рожество из Твери я раз ехал, – сказал Анатоль с улыбкой воспоминания, обращаясь к Макарину, который во все глаза умиленно смотрел на Курагина. – Ты веришь ли, Макарка, что дух захватывало, как мы летели. Въехали в обоз, через два воза перескочили. А?
– Уж лошади ж были! – продолжал рассказ Балага. – Я тогда молодых пристяжных к каурому запрег, – обратился он к Долохову, – так веришь ли, Федор Иваныч, 60 верст звери летели; держать нельзя, руки закоченели, мороз был. Бросил вожжи, держи, мол, ваше сиятельство, сам, так в сани и повалился. Так ведь не то что погонять, до места держать нельзя. В три часа донесли черти. Издохла левая только.


Анатоль вышел из комнаты и через несколько минут вернулся в подпоясанной серебряным ремнем шубке и собольей шапке, молодцовато надетой на бекрень и очень шедшей к его красивому лицу. Поглядевшись в зеркало и в той самой позе, которую он взял перед зеркалом, став перед Долоховым, он взял стакан вина.
– Ну, Федя, прощай, спасибо за всё, прощай, – сказал Анатоль. – Ну, товарищи, друзья… он задумался… – молодости… моей, прощайте, – обратился он к Макарину и другим.
Несмотря на то, что все они ехали с ним, Анатоль видимо хотел сделать что то трогательное и торжественное из этого обращения к товарищам. Он говорил медленным, громким голосом и выставив грудь покачивал одной ногой. – Все возьмите стаканы; и ты, Балага. Ну, товарищи, друзья молодости моей, покутили мы, пожили, покутили. А? Теперь, когда свидимся? за границу уеду. Пожили, прощай, ребята. За здоровье! Ура!.. – сказал он, выпил свой стакан и хлопнул его об землю.
– Будь здоров, – сказал Балага, тоже выпив свой стакан и обтираясь платком. Макарин со слезами на глазах обнимал Анатоля. – Эх, князь, уж как грустно мне с тобой расстаться, – проговорил он.
– Ехать, ехать! – закричал Анатоль.
Балага было пошел из комнаты.
– Нет, стой, – сказал Анатоль. – Затвори двери, сесть надо. Вот так. – Затворили двери, и все сели.
– Ну, теперь марш, ребята! – сказал Анатоль вставая.
Лакей Joseph подал Анатолю сумку и саблю, и все вышли в переднюю.
– А шуба где? – сказал Долохов. – Эй, Игнатка! Поди к Матрене Матвеевне, спроси шубу, салоп соболий. Я слыхал, как увозят, – сказал Долохов, подмигнув. – Ведь она выскочит ни жива, ни мертва, в чем дома сидела; чуть замешкаешься, тут и слезы, и папаша, и мамаша, и сейчас озябла и назад, – а ты в шубу принимай сразу и неси в сани.
Лакей принес женский лисий салоп.
– Дурак, я тебе сказал соболий. Эй, Матрешка, соболий! – крикнул он так, что далеко по комнатам раздался его голос.
Красивая, худая и бледная цыганка, с блестящими, черными глазами и с черными, курчавыми сизого отлива волосами, в красной шали, выбежала с собольим салопом на руке.
– Что ж, мне не жаль, ты возьми, – сказала она, видимо робея перед своим господином и жалея салопа.
Долохов, не отвечая ей, взял шубу, накинул ее на Матрешу и закутал ее.
– Вот так, – сказал Долохов. – И потом вот так, – сказал он, и поднял ей около головы воротник, оставляя его только перед лицом немного открытым. – Потом вот так, видишь? – и он придвинул голову Анатоля к отверстию, оставленному воротником, из которого виднелась блестящая улыбка Матреши.
– Ну прощай, Матреша, – сказал Анатоль, целуя ее. – Эх, кончена моя гульба здесь! Стешке кланяйся. Ну, прощай! Прощай, Матреша; ты мне пожелай счастья.
– Ну, дай то вам Бог, князь, счастья большого, – сказала Матреша, с своим цыганским акцентом.
У крыльца стояли две тройки, двое молодцов ямщиков держали их. Балага сел на переднюю тройку, и, высоко поднимая локти, неторопливо разобрал вожжи. Анатоль и Долохов сели к нему. Макарин, Хвостиков и лакей сели в другую тройку.
– Готовы, что ль? – спросил Балага.