Хамиты

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Хами́ты — устаревший термин, который использовался в лингвистике и африканистике для обозначения народов, разговаривающих на «хамитских языках»[1] (в настоящее время относятся к афразийской языковой семье). Название происходит от имени Хама, одного из трёх сыновей Ноя.





Источник

В 9 главе Книги Бытия повествуется, что однажды, когда Ной опьянел и лежал обнажённым в своём шатре, его сын Хам (вероятно со своим сыном Ханааном) увидел «наготу отца своего» и, оставив отца обнажённым, поспешил рассказать об этом двум своим братьям. «Сим же и Иафет взяли одежду и, положив её на плечи свои, пошли задом и покрыли наготу отца своего; лица их были обращены назад, и они не видали наготы отца своего» (Быт. 9:23). За проявленное непочтение Ной проклял сына Хама — Ханаана и его потомков, объявив, что те будут рабами Сима и Иафета (Быт. 9:20—27).

Также, согласно одной из апокрифических книг, Книге Юбилеев, первоначальным местом расселения потомков Хама стала «вторая наследственная часть, по ту сторону Гигона, к югу, направо от рая, и она идёт к югу»[2].

Потомки Хама

Согласно ветхозаветным преданиям, у Хама после Потопа было четверо сыновей (Быт. 10:6—20).

Дальнейшее использование и толкование термина

Представление о Хаме и его потомках стали фиксироваться в исторических преданиях, хрониках и трактах, основанных на библейской истории. Так, например, в «Повести временных лет», записанной Нестором Летописцем в XII веке о Хаме говорится следующее:

Хаму же достался юг: Египет, Эфиопия, соседящая с Индией, и другая Эфиопия, из которой вытекает река эфиопская Красная, текущая на восток, Фивы, Ливия, соседящая с Киринией, Мармария, Сирты, другая Ливия, Нумидия, Масурия, Мавритания, находящаяся напротив Гадира. B его владениях на востоке находятся также: Киликия, Памфилия, Писидия, Мисия, Ликаония, Фригия, Камалия, Ликия, Кария, Лидия, другая Мисия, Троада, Эолидa, Bифиния, Старая Фригия и острова некии: Сардиния, Крит, Кипр и река Геона, иначе называемая Нил[3]

Древнерусская литература XII века «Повесть временных лет»

.

Также представление о хамитах как о совокупности народов, проживающих к югу от Ханаана, легло в основу средневековых европейских географических представлений, что, в частности, нашло своё отражение в картах.

Уже в Новое время, когда европейцы проникли в Африку, представление о детях Хама как о рабах Сима и Иафета стало одним из идеологических обоснований работорговли.

Хамитская теория в лингвистике

В середине XIX века немецкий египтолог Карл Рихард Лепсиус ввёл этот термин в лингвистику, назвав хамитскими общность малоизученных к этому времени языков африканских народов. По мере изучения оказалось, что многие из «хамитских» языков не являются генетически родственными, а другие хамитские языки близки к семитским языкам. Поэтому в 1887 году лингвист Фридрих Мюллер предложил ввести термин «семито-хамитские языки» для обозначения совокупности уже достаточно изученных семитских и хамитских языков.

В 1908 году семитолог А. М. Крымский писал:

Термин «Xамиты» заимствован новейшей этиологией из Χ гл. «Бытия» для обозначения народов, которые живут в сев. и сев.-вост. Африке, говорят так наз. хамитскими языками и отличаются как от соседних негров (банту), так и от семитов (арабов и абиссинцев-эфиопов); этот общепринятый теперь термин (введён Лепсиусом и Ф. Миллером) не совсем удачен, потому что, таким образом, приходится не причислять к Х. финикиян, которые составителем «Бытия», на основании культурных и политических отношений, помещены в число потомков Хама, но говорили языком не Х., а семитским. Антропологически Х. принадлежат к расе средиземной (см. соотв. статью), то есть сродни и семитам, и индоевропейцам, но ближе стоят к семитам, к которым они ближе и по языку.

— «Семитские языки» Т. Нёльдеке в обработке А. Крымского

Впоследствии М. Коэн доказал, что термин «хамитские языки» не имеет определённого лингвистического содержания, и он уступил место термину «семито-хамитские языки»[4]. В 1970-е годы американский лингвист Дж. Гринберг предложил использовать термин «афразийские языки» вместо семито-хамитских.

Хамитская теория в африканистике

Господствующее убеждение в неспособности самостоятельного развития африканских народов привела к появления так называемой «хамитской теории». История обнаруженных в XIX—XX веке памятников культуры рассматривались как последствие восприятия пассивными африканцами-негроидами внешних культурных влияний. Последующее появление на континенте европейских колонизаторов в этом контексте воспринималось лишь как очередная волна переселенцев с более высокой культурой.

К африканистике термин «хамиты» впервые применил немецкий лингвист К. Мейнхоф (англ.) в 1912 г. Он определял хамитов, как некий единый антропологический и культурный тип, который якобы и дал начало языкам, культуре и общественным институтам негроидных народов Африки. Наибольший расцвет хамитской теории пришёлся на межвоенные годы XX в. Однако работы этнографов, антропологов, лингвистов доказали самостоятельность происхождения культуры африканских народов и отсутствие единой «хамитской» общности языков, расового типа и культуры. Расистская по существу хамитская теория была подвергнута резкой критике видных африканистов, в частности российским африканистом Д. А. Ольдерогге[1].

Напишите отзыв о статье "Хамиты"

Примечания

  1. 1 2 Львова Э. С. История Африки в лицах.— М.: Муравей, 2001.
  2. Апокриф Книги Юбилеев
  3. [www.hrono.info/dokum/povest1.html «Повесть временных лет» в переводе Д. С. Лихачёва].
  4. Коростовцев М. А. Введение в египетскую филологию. — М.: Восточная литература, 1963.

Источники

В Викисловаре есть статья «хамит»
  • [www.krotov.info/library/bible/comm3/vz_apokr1.htm Книга Юбилеев]
  • [web.archive.org/web/20131010072446/www.mystudies.narod.ru/library/nochrist/flavius/aj/book01/06.htm Иосиф Флавий. Иудейские древности. Книга 1, гл. 6]
  • Cruciani et al. [www.familytreedna.com/pdf/hape3b.pdf Phylogeographic Analysis of Haplogroup E3b (E-M215) Y Chromosomes Reveals Multiple Migratory Events Within and Out Of Africa] // American Journal of Human Genetics. — 2004. — Т. 74. — С. 1014–1022. — DOI:10.1086/386294. — PMID 15042509.
  •  Ольдерогге Д. А. Хамитская проблема в африканистике. — «Советская этнография», 1949, № 3, стр. 170.
  • Vycichl W. Hausa und Ägyptisch.— MSOS, Jg. 37, 1934, Abt. 3. S. 3.

Отрывок, характеризующий Хамиты

Вечером 1 го сентября, после своего свидания с Кутузовым, граф Растопчин, огорченный и оскорбленный тем, что его не пригласили на военный совет, что Кутузов не обращал никакого внимания на его предложение принять участие в защите столицы, и удивленный новым открывшимся ему в лагере взглядом, при котором вопрос о спокойствии столицы и о патриотическом ее настроении оказывался не только второстепенным, но совершенно ненужным и ничтожным, – огорченный, оскорбленный и удивленный всем этим, граф Растопчин вернулся в Москву. Поужинав, граф, не раздеваясь, прилег на канапе и в первом часу был разбужен курьером, который привез ему письмо от Кутузова. В письме говорилось, что так как войска отступают на Рязанскую дорогу за Москву, то не угодно ли графу выслать полицейских чиновников, для проведения войск через город. Известие это не было новостью для Растопчина. Не только со вчерашнего свиданья с Кутузовым на Поклонной горе, но и с самого Бородинского сражения, когда все приезжавшие в Москву генералы в один голос говорили, что нельзя дать еще сражения, и когда с разрешения графа каждую ночь уже вывозили казенное имущество и жители до половины повыехали, – граф Растопчин знал, что Москва будет оставлена; но тем не менее известие это, сообщенное в форме простой записки с приказанием от Кутузова и полученное ночью, во время первого сна, удивило и раздражило графа.
Впоследствии, объясняя свою деятельность за это время, граф Растопчин в своих записках несколько раз писал, что у него тогда было две важные цели: De maintenir la tranquillite a Moscou et d'en faire partir les habitants. [Сохранить спокойствие в Москве и выпроводить из нее жителей.] Если допустить эту двоякую цель, всякое действие Растопчина оказывается безукоризненным. Для чего не вывезена московская святыня, оружие, патроны, порох, запасы хлеба, для чего тысячи жителей обмануты тем, что Москву не сдадут, и разорены? – Для того, чтобы соблюсти спокойствие в столице, отвечает объяснение графа Растопчина. Для чего вывозились кипы ненужных бумаг из присутственных мест и шар Леппиха и другие предметы? – Для того, чтобы оставить город пустым, отвечает объяснение графа Растопчина. Стоит только допустить, что что нибудь угрожало народному спокойствию, и всякое действие становится оправданным.
Все ужасы террора основывались только на заботе о народном спокойствии.
На чем же основывался страх графа Растопчина о народном спокойствии в Москве в 1812 году? Какая причина была предполагать в городе склонность к возмущению? Жители уезжали, войска, отступая, наполняли Москву. Почему должен был вследствие этого бунтовать народ?
Не только в Москве, но во всей России при вступлении неприятеля не произошло ничего похожего на возмущение. 1 го, 2 го сентября более десяти тысяч людей оставалось в Москве, и, кроме толпы, собравшейся на дворе главнокомандующего и привлеченной им самим, – ничего не было. Очевидно, что еще менее надо было ожидать волнения в народе, ежели бы после Бородинского сражения, когда оставление Москвы стало очевидно, или, по крайней мере, вероятно, – ежели бы тогда вместо того, чтобы волновать народ раздачей оружия и афишами, Растопчин принял меры к вывозу всей святыни, пороху, зарядов и денег и прямо объявил бы народу, что город оставляется.
Растопчин, пылкий, сангвинический человек, всегда вращавшийся в высших кругах администрации, хотя в с патриотическим чувством, не имел ни малейшего понятия о том народе, которым он думал управлять. С самого начала вступления неприятеля в Смоленск Растопчин в воображении своем составил для себя роль руководителя народного чувства – сердца России. Ему не только казалось (как это кажется каждому администратору), что он управлял внешними действиями жителей Москвы, но ему казалось, что он руководил их настроением посредством своих воззваний и афиш, писанных тем ёрническим языком, который в своей среде презирает народ и которого он не понимает, когда слышит его сверху. Красивая роль руководителя народного чувства так понравилась Растопчину, он так сжился с нею, что необходимость выйти из этой роли, необходимость оставления Москвы без всякого героического эффекта застала его врасплох, и он вдруг потерял из под ног почву, на которой стоял, в решительно не знал, что ему делать. Он хотя и знал, но не верил всею душою до последней минуты в оставление Москвы и ничего не делал с этой целью. Жители выезжали против его желания. Ежели вывозили присутственные места, то только по требованию чиновников, с которыми неохотно соглашался граф. Сам же он был занят только тою ролью, которую он для себя сделал. Как это часто бывает с людьми, одаренными пылким воображением, он знал уже давно, что Москву оставят, но знал только по рассуждению, но всей душой не верил в это, не перенесся воображением в это новое положение.
Вся деятельность его, старательная и энергическая (насколько она была полезна и отражалась на народ – это другой вопрос), вся деятельность его была направлена только на то, чтобы возбудить в жителях то чувство, которое он сам испытывал, – патриотическую ненависть к французам и уверенность в себе.
Но когда событие принимало свои настоящие, исторические размеры, когда оказалось недостаточным только словами выражать свою ненависть к французам, когда нельзя было даже сражением выразить эту ненависть, когда уверенность в себе оказалась бесполезною по отношению к одному вопросу Москвы, когда все население, как один человек, бросая свои имущества, потекло вон из Москвы, показывая этим отрицательным действием всю силу своего народного чувства, – тогда роль, выбранная Растопчиным, оказалась вдруг бессмысленной. Он почувствовал себя вдруг одиноким, слабым и смешным, без почвы под ногами.
Получив, пробужденный от сна, холодную и повелительную записку от Кутузова, Растопчин почувствовал себя тем более раздраженным, чем более он чувствовал себя виновным. В Москве оставалось все то, что именно было поручено ему, все то казенное, что ему должно было вывезти. Вывезти все не было возможности.
«Кто же виноват в этом, кто допустил до этого? – думал он. – Разумеется, не я. У меня все было готово, я держал Москву вот как! И вот до чего они довели дело! Мерзавцы, изменники!» – думал он, не определяя хорошенько того, кто были эти мерзавцы и изменники, но чувствуя необходимость ненавидеть этих кого то изменников, которые были виноваты в том фальшивом и смешном положении, в котором он находился.
Всю эту ночь граф Растопчин отдавал приказания, за которыми со всех сторон Москвы приезжали к нему. Приближенные никогда не видали графа столь мрачным и раздраженным.
«Ваше сиятельство, из вотчинного департамента пришли, от директора за приказаниями… Из консистории, из сената, из университета, из воспитательного дома, викарный прислал… спрашивает… О пожарной команде как прикажете? Из острога смотритель… из желтого дома смотритель…» – всю ночь, не переставая, докладывали графу.
На все эта вопросы граф давал короткие и сердитые ответы, показывавшие, что приказания его теперь не нужны, что все старательно подготовленное им дело теперь испорчено кем то и что этот кто то будет нести всю ответственность за все то, что произойдет теперь.