Хаммер, Арманд

Арманд Хаммер
Armand Hammer
Дата рождения:	21 мая 1898(1898-05-21)
Место рождения:	Манхэттен, Нью-Йорк, США
Дата смерти:	10 декабря 1990(1990-12-10) (92 года)
Место смерти:	Лос-Анджелес, США
Награды и премии:

Арма́нд Ха́ммер (англ. Armand Hammer, 21 мая 1898, Манхэттен, Нью-Йорк — 10 декабря 1990, Лос-Анджелес) — американский предприниматель, председатель корпорации «Occidental Petroleum» (1957-1990).

Биография

Родился 21 мая 1898 в Нью-Йорке в семье еврейских эмигрантов из Российской империи - Джулиуса и Розы Хаммер (в девичестве Липшиц). Отец — из семьи разорившихся судостроителей, приехал в США из Одессы в 1875 году. Он занимался медицинской практикой и владел пятью аптеками. Во время эпидемии гриппа Джулиус произвёл аборт женщине, больной пневмонией. Она умерла, и Хаммер был осуждён на 2,5 года тюрьмы. По другой версии, изложенной в книге Эдварда Эпштейна «Dossier: The Secret History of Armand Hammer», незаконный аборт сделал Арманд, а отец взял на себя его вину.

Арманд Хаммер окончил Колумбийский колледж, получив в 1919 году степень бакалавра, а затем медицинский факультет Колумбийского университета, получив в 1921 году степень доктора медицины. Медицинской практикой он, однако, никогда не занимался.

Был другом Людвига Мартенса, неофициального представителя СССР в Америке. В 1921 году отправился в РСФСР, чтобы вернуть долг за поставки лекарств во время Гражданской войны. После встречи с Владимиром Лениным, Арманд Хаммер вошёл в круг бизнесменов, приближенных к советским лидерам. Встречался со многими советскими лидерами, вплоть до Горбачёва.

27 октября 1921 года Народный комиссариат внешней торговли РСФСР и хаммеровская «Allied Drug and Chemical Corporation» подписали договор о поставке в Советскую Россию 1 миллиона бушелей американской пшеницы в обмен на пушнину, чёрную икру и экспроприированные большевиками драгоценности, хранившиеся в Гохране. Вскоре Хаммер стал считаться «официальным другом» СССР. При его личном участии в СССР (в городе Тольятти) был построен крупнейший завод по производству аммиака — «ТольяттиАзот» (1979), а также аммиакопровод «Тольятти-Одесса».

В 1926 году он предложил создать в СССР первую карандашную концессию, которая в 1932 году была выкуплена государством. Впоследствии это предприятие было известно как Московский завод пишущих принадлежностей им. Сакко и Ванцетти.

Хаммер ненадолго вернулся в Америку, где основал новую компанию — «Allied American Corporation», а затем с братом Виктором отбыл в Москву, где прожил восемь лет, представляя интересы многих американских компаний. Покупал в конце 1920-х — начале 1930-х предметы старины, картины, скульптуры из Ленинградского Эрмитажа, таким образом собрав большую коллекцию предметов искусства. В частности, по бросовым ценам вывез из СССР и перепродал на Западе яйца Фаберже.

При участии Хаммера был построен Центр международной торговли в Москве, который также называется Хаммеровский центр.

В 1927 году он женился на актрисе Ольге Ван Рут. После того, как в США в 1933 был отменён сухой закон, занимался производством алкогольных напитков.

Поддерживал Республиканскую партию США. Был осуждён за противозаконные пожертвования на избирательную кампанию Ричарда Никсона, но впоследствии полностью амнистирован президентом Джорджем Бушем-старшим.

Его правнук Арми Хаммер стал актёром.

Мемуары Арманда Хаммера были опубликованы в СССР в 1988 году.

Музей Хаммера

Принадлежавшие Хаммеру произведения искусства составили музей Хаммера в Лос-Анджелесе. Его наиболее ценный экспонат — Лестерский кодекс, написанный рукой Леонардо да Винчи, — был в 1994 году продан Биллу Гейтсу за 30 млн $. В 2006 г. при музее заработал театральный центр имени Билли Уайлдера. В 2007 г. фонд Арманда Хаммера и администрация музея достигли окончательного соглашения о разделе его экспонатов.

Признание и награды

Выдвигался на Нобелевскую премию мира (премия была присуждена Далай-ламе).

• Орден Дружбы народов (СССР)
• Орден Почётного легиона (Франция)
• Орден «За заслуги перед Итальянской Республикой» (Италия)
• Орден Полярной звезды (Швеция)
• Орден короны (Бельгия)
• Рыцарский крест (Австрия)
• Орден Андреса Белло (Венесуэла)
• Национальная медаль искусств США
• Лауреат Премии мира (Пакистан)
• Лауреат Премии лидерства (Израиль)
• Лауреат Национальной премии признательности (Мексика)

Был почётным доктором 25 университетов.

Именем Хаммера назван Объединённый всемирный колледж в США.

Литература

На русском языке

• Консидайн Б. Больше, чем жизнь: Удивительная биография доктора Арманда Хаммера = Konsidine Bob, Larger than Life. A biography of the remarkable Dr. Armand Hammer. London, 1976 / Боб Консидайн; Под общ. ред. Мэлора Стуруа; Пер. с англ. (с сокращ.) Г. Салливан. — М.: Прогресс, 1981. — 224 с. — 50 000 экз. (в пер., суперобл.)

На английском языке

• Blumay, Carl (with Henry Edwards), Dark Side of Power: The Real Armand Hammer
• Considine Bob, The Remarkable Life of Dr. Armand Hammer
• Epstein, Edward Jay, The Secret History of Armand Hammer
• Hammer Armand with Neil Lyndon, Hammer
• Weinberg Steve, Armand Hammer. The Untold Story

Отрывок, характеризующий Хаммер, Арманд

– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.

На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.


31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.