Хамовники (район Москвы)

Район Хамовники
Муниципальное образование Хамовники
Герб Флаг (описание)
Статус	район / муниципальный округ
Входит в состав	города Москвы
Административный округ	ЦАО
Район
Название	Хамовники
Дата образования	5 июля 1995 года
Глава управы	Носков Сергей Николаевич
Муниципальный округ
Название	Хамовники
Дата образования	15 октября 2003 года
Характеристика
Площадь	10,08 км² (36-е место)
Население (2016)	↗107 676 чел. (0.87 %, 40-е место)
Плотность населения (2016)	10 682,14 чел/км² (79-е место)
Площадь жилого фонда (2008)	2530 тыс. м² (17-е место)
Станции метро	Кропоткинская, Парк культуры (1), Парк культуры (5), Фрунзенская, Спортивная, Воробьёвы горы
Ближайшие станции метро	«Киевская» (3), «Киевская» (4), Киевская (5), «Смоленская» (3), «Смоленская» (4)
Почтовые индексы	119021, 119048, 119034, 119146, 119160, 119121, 119270, 119435
[hamovniki.mos.ru/ Официальный сайт района]
[mo-hamovniki.ru/ Официальный сайт муниципального образования]
Хамовники на Викискладе

Хамо́вники — район города Москвы, расположенный в Центральном административном округе, а также одноимённое внутригородское муниципальное образование. Расположен в излучине Москвы-реки.

Этимология

Слово «хамовники» — от слова «хам», которое с XIV века обозначало льняное полотно (например, просили продать «хаму три локти»).

Когда-то на территории нынешних Хамовников была большая Хамовная слобода, где жили ткачи. Их прозвали «хамовниками». Первоначально, в 20-е годы XVII века, когда вырос спрос на русский лён, в слободе жили мастера, переселенные из Твери. Они были у царя Михаила Фёдоровича на особом положении, облагались невысокими налогами, освобождались от некоторых повинностей, и не имели права жить где-либо, кроме своей слободы.

В память о ткачах ныне сохранились палаты Хамовного двора, что находятся на улице Льва Толстого, дом № 10, строение № 2.

Также о «хамовниках» напоминал окружающим людям магазин «Русский Лён», который находился на Комсомольском проспекте в доме № 29, где можно было приобрести всевозможные ткацкие изделия, в том числе — изделия фабрики «Красная Роза». В настоящее время ни магазина, ни фабрики уже нет.

Слово «хамовники» использовалось в названиях улиц и набережных. Так, Большой (Долгий) Хамовнический переулок в 1920 году переименовали в улицу Льва Толстого (по усадьбе, где жил писатель); Хамовническую набережную в 1925 году переименовали во Фрунзенскую набережную; 1—3-я Хамовнические улицы в 1956 году стали 1—3-й Фрунзенскими улицами; Хамовнический Камер-Коллежский Вал долго именовался Фрунзенским Валом, а теперь называется просто Хамовническим Валом.

Население

Численность населения
2002	2010	2012	2013	2014	2015	2016
97 110	↗102 730	↗103 861	↗104 859	↗105 644	↗106 260	↗107 676

Музеи

В пределах современного муниципального района расположены: Государственный музей изобразительных искусств им. А. С. Пушкина, Государственный музей А. С. Пушкина (литературный), выставочные залы Российской академии художеств, Музей Москвы (в комплексе «Провиантские склады (Москва)/Провиантские магазины»), Государственный музей Л. Н. Толстого, Мемориальный музей-усадьба Л. Н. Толстого «Хамовники», Дом-музей А. И. Герцена, выставочный зал Федеральных архивов, Музей спорта в Лужниках, музей «Дом Бурганова», Галерея искусств Зураба Церетели и другие музеи, галереи и выставочные залы.

Религия

В Хамовниках расположены Новодевичий монастырь (основан в 1524 г.) и Зачатьевский монастырь (основан в 1584 г.), воссозданный храм Христа Спасителя, храм Николая Чудотворца в Хамовниках и другие. Более десяти православных храмов в Хамовниках было разрушено в советское время. На месте некоторых разрушенных храмов ныне установлены мемориальные часовни и памятные знаки. В Хамовниках также находятся рабочая резиденция Патриарха Московского и Всея Руси и Издательский Совет Русской Православной церкви. В Турчаниновом переулке (близ Остоженки) расположен храм Покрова Пресвятой Богородицы старообрядческой общины рогожского согласия. В 2008 году в Хамовниках организована Еврейская община «Среди своих».

Общественный транспорт

Наземный

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

• Автобусы. Все автобусные маршруты на территории района, за исключением 6, следуют от/до конечной остановки «Стадион „Лужники“ (южная)».

1. № 05 — до Никитских ворот (по Хамовническому валу, Большой Пироговской улице, Пречистенке и Бульварному кольцу);
2. № 015 — до Трубной площади (по Хамовническому валу, Большой Пироговской улице, Пречистенке и Бульварному кольцу);
3. № 6 — Силикатный завод — Павелецкий вокзал (по Гоголевскому бульвару и Волхонке);
4. № 64 — до Песчаной площади (по Новолужнецкому проезду, Лужнецкой набережной, Хамовническому валу, улицам Большой Пироговской, Еланского и Плющихе);
5. № 132 — до Киевского вокзала (по Новолужнецкому проезду, Лужнецкой набережной, Хамовническому валу, улицам Большой Пироговской, Еланского и Плющихе).

• Троллейбусы. Основные радиальные троллейбусные линии:

1. Улица Пречистенка / Зубовская улица / Большая Пироговская улица
2. Улица Остоженка / Комсомольский проспект
3. Фрунзенская набережная / Лужнецкая набережная

Также троллейбусные линии имеются на следующих улицах: Волхонка, Ленивка, Пречистенская набережная, Соймоновский проезд, Гоголевский бульвар, Новокрымский проезд, Крымский проезд, Зубовский бульвар, Смоленский бульвар, Новолужнецкий проезд. Закрытые линии — на Лопухинском переулке, Лужнецком проезде и Хамовническом валу. Маршруты, проходящие по территории района:

1. 1 Метро «Нагатинская» — Больница им. Боткина (Гоголевский бульвар, улица Волхонка)
2. 2 Фили — Метро «Китай-город» (Гоголевский бульвар, Соймоновский проезд, Пречистенская набережная)
3. 10 Даниловская площадь — Самотёчная площадь (Смоленский бульвар, Зубовский бульвар)
4. 15 ВВЦ (южн.) — Лужнецкий проезд (Гоголевский бульвар, улица Пречистенка, Зубовская улица, Большая Пироговская улица)
5. 16 Карачаровский путепровод — Метро «Кропоткинская» (улица Ленивка, улица Волхонка, Соймоновский проезд, Пречистенская набережная)
6. 28 Крымская площадь — Ленинский проспект (Комсомольский проспект)
7. 31 Стадион «Лужники» (южн.) — Суворовская площадь (Гоголевский бульвар, улица Остоженка, Комсомольский проспект)
8. 31к Стадион «Лужники» (южн.) — Трубная площадь (Гоголевский бульвар, улица Остоженка, Комсомольский проспект)
9. 33 Улица Кравченко — Метро «Китай-город» (Пречистенская набережная, Соймоновский проезд, улица Волхонка)
10. 44 Метро «Парк Победы» — Метро «Александровский сад» (Гоголевский бульвар, Соймоновский проезд, Пречистенская набережная)
11. 79 Стадион «Лужники» (южн.) — Савёловский вокзал (Новолужнецкий проезд, Фрунзенская набережная, Новокрымский/Крымский проезд, Зубовский бульвар, Смоленский бульвар)
12. 79к Стадион «Лужники» (южн.) — Улица Новый Арбат (Новолужнецкий проезд, Фрунзенская набережная, Новокрымский/Крымский проезд, Зубовский бульвар, Смоленский бульвар)
13. Б Кольцевой (Смоленский бульвар, Зубовский бульвар)
14. Бк Кольцевой (Зубовский бульвар, Смоленский бульвар)

• Частные перевозчики. Частные перевозчики на территории района осуществляют пассажирские перевозки по маршрутам:

1. 156м Метро «Спортивная» — Метро «Парк культуры» (микроавтобусы ГАЗ-3221)
2. 551м Метро «Парк культуры» — Улица Марии Ульяновой (ООО «Бетта-Автотранс», микроавтобусы Hyundai County)

Метро

На территории района располагаются станции метро:

1. «Парк культуры» Сокольнической и Кольцевой линий,
2. Кропоткинская,
3. Фрунзенская,
4. Спортивная,
5. Воробьёвы горы.

Также для некоторых частей района ближайшими являются станции «Киевская» Кольцевой, Филёвской и Арбатско-Покровской линий, а также станции «Смоленская» Филёвской и Арбатско-Покровской линий

Ссылки

• История московских районов: энциклопедия. под ред. К.А. Аверьянова. М.: Астрель, 2008. С. 36 - 44. ISBN 978-5-271-11122-8.
• [uprava-hamovniki.ru/ Сайт Управы района Хамовники]

Отрывок, характеризующий Хамовники (район Москвы)

– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.
Лицо его, несмотря на мелкие круглые морщинки, имело выражение невинности и юности; голос у него был приятный и певучий. Но главная особенность его речи состояла в непосредственности и спорости. Он, видимо, никогда не думал о том, что он сказал и что он скажет; и от этого в быстроте и верности его интонаций была особенная неотразимая убедительность.
Физические силы его и поворотливость были таковы первое время плена, что, казалось, он не понимал, что такое усталость и болезнь. Каждый день утром а вечером он, ложась, говорил: «Положи, господи, камушком, подними калачиком»; поутру, вставая, всегда одинаково пожимая плечами, говорил: «Лег – свернулся, встал – встряхнулся». И действительно, стоило ему лечь, чтобы тотчас же заснуть камнем, и стоило встряхнуться, чтобы тотчас же, без секунды промедления, взяться за какое нибудь дело, как дети, вставши, берутся за игрушки. Он все умел делать, не очень хорошо, но и не дурно. Он пек, парил, шил, строгал, тачал сапоги. Он всегда был занят и только по ночам позволял себе разговоры, которые он любил, и песни. Он пел песни, не так, как поют песенники, знающие, что их слушают, но пел, как поют птицы, очевидно, потому, что звуки эти ему было так же необходимо издавать, как необходимо бывает потянуться или расходиться; и звуки эти всегда бывали тонкие, нежные, почти женские, заунывные, и лицо его при этом бывало очень серьезно.
Попав в плен и обросши бородою, он, видимо, отбросил от себя все напущенное на него, чуждое, солдатское и невольно возвратился к прежнему, крестьянскому, народному складу.
– Солдат в отпуску – рубаха из порток, – говаривал он. Он неохотно говорил про свое солдатское время, хотя не жаловался, и часто повторял, что он всю службу ни разу бит не был. Когда он рассказывал, то преимущественно рассказывал из своих старых и, видимо, дорогих ему воспоминаний «христианского», как он выговаривал, крестьянского быта. Поговорки, которые наполняли его речь, не были те, большей частью неприличные и бойкие поговорки, которые говорят солдаты, но это были те народные изречения, которые кажутся столь незначительными, взятые отдельно, и которые получают вдруг значение глубокой мудрости, когда они сказаны кстати.
Часто он говорил совершенно противоположное тому, что он говорил прежде, но и то и другое было справедливо. Он любил говорить и говорил хорошо, украшая свою речь ласкательными и пословицами, которые, Пьеру казалось, он сам выдумывал; но главная прелесть его рассказов состояла в том, что в его речи события самые простые, иногда те самые, которые, не замечая их, видел Пьер, получали характер торжественного благообразия. Он любил слушать сказки, которые рассказывал по вечерам (всё одни и те же) один солдат, но больше всего он любил слушать рассказы о настоящей жизни. Он радостно улыбался, слушая такие рассказы, вставляя слова и делая вопросы, клонившиеся к тому, чтобы уяснить себе благообразие того, что ему рассказывали. Привязанностей, дружбы, любви, как понимал их Пьер, Каратаев не имел никаких; но он любил и любовно жил со всем, с чем его сводила жизнь, и в особенности с человеком – не с известным каким нибудь человеком, а с теми людьми, которые были перед его глазами. Он любил свою шавку, любил товарищей, французов, любил Пьера, который был его соседом; но Пьер чувствовал, что Каратаев, несмотря на всю свою ласковую нежность к нему (которою он невольно отдавал должное духовной жизни Пьера), ни на минуту не огорчился бы разлукой с ним. И Пьер то же чувство начинал испытывать к Каратаеву.
Платон Каратаев был для всех остальных пленных самым обыкновенным солдатом; его звали соколик или Платоша, добродушно трунили над ним, посылали его за посылками. Но для Пьера, каким он представился в первую ночь, непостижимым, круглым и вечным олицетворением духа простоты и правды, таким он и остался навсегда.
Платон Каратаев ничего не знал наизусть, кроме своей молитвы. Когда он говорил свои речи, он, начиная их, казалось, не знал, чем он их кончит.
Когда Пьер, иногда пораженный смыслом его речи, просил повторить сказанное, Платон не мог вспомнить того, что он сказал минуту тому назад, – так же, как он никак не мог словами сказать Пьеру свою любимую песню. Там было: «родимая, березанька и тошненько мне», но на словах не выходило никакого смысла. Он не понимал и не мог понять значения слов, отдельно взятых из речи. Каждое слово его и каждое действие было проявлением неизвестной ему деятельности, которая была его жизнь. Но жизнь его, как он сам смотрел на нее, не имела смысла как отдельная жизнь. Она имела смысл только как частица целого, которое он постоянно чувствовал. Его слова и действия выливались из него так же равномерно, необходимо и непосредственно, как запах отделяется от цветка. Он не мог понять ни цены, ни значения отдельно взятого действия или слова.


Получив от Николая известие о том, что брат ее находится с Ростовыми, в Ярославле, княжна Марья, несмотря на отговариванья тетки, тотчас же собралась ехать, и не только одна, но с племянником. Трудно ли, нетрудно, возможно или невозможно это было, она не спрашивала и не хотела знать: ее обязанность была не только самой быть подле, может быть, умирающего брата, но и сделать все возможное для того, чтобы привезти ему сына, и она поднялась ехать. Если князь Андрей сам не уведомлял ее, то княжна Марья объясняла ото или тем, что он был слишком слаб, чтобы писать, или тем, что он считал для нее и для своего сына этот длинный переезд слишком трудным и опасным.
В несколько дней княжна Марья собралась в дорогу. Экипажи ее состояли из огромной княжеской кареты, в которой она приехала в Воронеж, брички и повозки. С ней ехали m lle Bourienne, Николушка с гувернером, старая няня, три девушки, Тихон, молодой лакей и гайдук, которого тетка отпустила с нею.
Ехать обыкновенным путем на Москву нельзя было и думать, и потому окольный путь, который должна была сделать княжна Марья: на Липецк, Рязань, Владимир, Шую, был очень длинен, по неимению везде почтовых лошадей, очень труден и около Рязани, где, как говорили, показывались французы, даже опасен.