Хандан-султан

Хандан-султан тур. Handan Sultan осман. خندان سلطان‎
Валиде-султан
22 декабря 1603 — 12 ноября 1605
Предшественник:	Сафие Султан
Преемник:	Халиме Султан
Вероисповедание:	христианство → ислам суннитского толка
Рождение:	ок. 1574 Османская Греция
Смерть:	12 ноября 1605(1605-11-12) Стамбул, Османская империя
Место погребения:	тюрбе Мехмеда III в Соборе Святой Софии
Имя при рождении:	Елена
Супруг:	Мехмед III
Дети:	Ахмед I

Ханда́н-султа́н (ок. 1574 — 12 ноября 1605) — наложница османского султана Мехмеда III, мать султана Ахмеда I, валиде-султан.

Биография

Происхождение и жизнь в гареме

Достоверно неизвестно, откуда родом была Хандан-султан, однако историки предполагают, что она была греческого происхождения, носила имя Хелен (Елена) и родилась приблизительно в 1574 году. По мнению историка Гюнхана Борекчи, Хандан попала в гарем будущего султана Мехмеда III во второй половине 1583 года. В 1589 году Хандан была выбрана в наложницы наследника престола его матерью — Сафие-султан, которая таким образом желала лишить влияния другую фаворитку сына — Халиме-султан. 18 апреля 1590 года в Манисе Хандан родила сына Ахмеда. Как отмечает Лесли Пирс, ни одна из жён или наложниц Мехмеда III не носила титул хасеки.

В 1595 году умер султан Мурад III и Мехмед стал султаном. Хандан в числе прочих домочадцев нового султана оказалась в султанском дворце в Стамбуле. В 1597 году от скарлатины скончался старший сын Мехмеда III — шехзаде Селим, носивший титул наследника престола; новым наследником был объявлен шехзаде Махмуд — старший сын Халиме-султан. Хандан осознавала, что как только султаном станет сын Халиме, её сын будет казнён по т. н. закону Фатиха, и потому Хандан вступила в союз с Сафие-султан. Историк Гюнхан Борекчи предполагает, что Хандан была причастна к смерти наследника: в середине 1603 года шпионами Сафие Султан было перехвачено письмо, отправленное Халиме религиозным провидцем, который предсказал, что Мехмед III умрёт в течение шести месяцев и ему будет наследовать его старший сын; кроме того, согласно записям английского посла, Махмуд открыто не одобрял влияние бабушки на отца и её нелюбовь к его матери. Как отмечает Боречки, письмо, спровоцировавшее казнь шехзаде, могло быть фальсификацией Сафие и/или Хандан. Как бы то ни было, султан казнил старшего сына и наследником был провозглашён сын Хандан.

Валиде-султан

Султан Мехмед III умер в декабре 1603 года, через полгода после казни старшего сына; на османский трон взошёл тринадцатилетний сын Хандан — Ахмед I, а сама она получила титул валиде-султан. С этого момента и до своей смерти Хандан являлась вторым лицом империи после султана. Как отмечает Лесли Пирс, несмотря на юный возраст, Ахмед мало подчинялся матери, часто пренебрегал её советами и желал ограничить её власть, поскольку перед ним был пример тлетворного влияния на политику Сафие-султан, которую сразу по восшествии на престол Ахмед выслал в Старый дворец; вместе с Сафие по приказу Хандан в Старый дворец было выслано множество слуг и наложниц, которых новая валиде подозревала в связях со свекровью. По распоряжению сына, Хандан получала жалование в размере 1000 акче в день, в то время как Сафие Султан получала в три раза больше. Тем не менее, как отмечает Гюнхан Борекчи, Хандан не любила оставаться в стороне: вместе с шейх-уль-исламом Мустафой-эфенди она стала главным наставником, стражем и советником сына; именно Хандан и Мустафа-эфенди назначали, контролировали и снимали с должностей визирей; визири-сторонники валиде и шейх-уль-ислама чаще других занимали самые высокие должности в государстве: так, протеже Хандан Дервиш-паша очень быстро возвысился до ранга великого визиря и также быстро был лишён должности и казнён после смерти валиде.

Одно из главных противостояний между валиде и её царственным сыном случилось почти сразу по восшествии Ахмеда на престол и касалось положения шехзаде Мустафы — второго сына Халиме-султан. Смерть шехзаде Махмуда произвела сильное впечатление на молодого султана и отчасти поэтому Ахмед отказался казнить младшего брата. Другой причиной отказа от казни Мустафы было отсутствие у султана сыновей, что грозило прервать династию в случае смерти Ахмеда; вскоре, после восшествия сына на престол, Хандан стала подбирать Ахмеду красивых наложниц в надежде на то, что если у султана родится сын, он изменит решение по поводу брата. Однако надежды не оправдались: в ноябре 1604 года у Ахмеда родился сын Осман, в марте 1605 — сын Мехмед, а Мустафа всё ещё оставался в живых. Историки предполагают, что Ахмед I посчитал, что брат не может угрожать его правлению в виду явной психической болезни. Хандан настаивала на казни Мустафы, но Ахмед убедил её просто изолировать брата, поскольку сыновья султан были слишком малы. По общей договорённости Мустафа был переселен в т. н. Кафес — небольшой павильон (кёшк) на территории султанского дворца, в котором шехзаде находился в изоляции от внешнего мира под постоянным наблюдением стражи. Хандан неожиданно умерла 12 ноября 1605 года (1 раджаб 1014 года по хиджре) в султанском дворце в Стамбуле, когда ей было чуть больше тридцати лет. Причины смерти неясны: так, существуют версии о том, что Хандан умерла от болезни желудка, была отравлена матерью Мустафы I Халиме, свекровью Сафие или невесткой Кёсем, совершила самоубийство или её свело в могилу беспокойство за сына во время восстания Джелали. Ахмед устроил матери пышные похороны и для упокоения души валиде роздал страждущим большое количество еды и подаяний. Хандан была похоронена в тюрбе мужа в мечети Ая-Софья. Горе Ахмеда было столь велико, что через семь дней после похорон Хандан, несмотря на непогоду, он покинул столицу и отправился в Бурсу.

Помимо политической деятельности, Хандан, как и другие матери султанов, занималась благотворительностью. Известны как минимум два фонда, созданных Хандан: в Менемене и Килисе. Валиде передавала большую часть своих доходов этим фондам, а после её смерти им была пожертвована большая часть имущества Хандан.

В культуре

• Хандан является одним из персонажей турецкого фильма «Махпейкер» (2010); роль Хандан исполнила Айтен Сойкёк.
• Хандан является персонажем турецкого историко-драматического сериала «Великолепный век: Кёсем Султан» (2015); роль Хандан исполнила Тюлин Озен.

См. также

• Список матерей султанов Османской империи

Литература

• A ́goston, Ga ́bor; Masters, Bruce Alan. [books.google.ru/books?id=QjzYdCxumFcC Encyclopedia of the Ottoman Empire]. — Infobase Publishing, 2010. — 689 p. — ISBN 1438110251, 9781438110257.
• Freely, John. [books.google.ru/books?id=Za0TAQAAIAAJ Inside the Seraglio: private lives of the sultans in Istanbul]. — Penguin, 2001. — 360 p.
• İnal, Günseli; Semiramis Arşivi. [books.google.ru/books?redir_esc=y&hl=ru&id=pIKRAAAAIAAJ Semiramis: Sultan'ın gözünden şenlik]. — YKY, 2005. — 140 p. — ISBN 9750809289, 9789750809286.
• Iyigun, Murat. [books.google.ru/books?id=1nZ7BwAAQBAJ War, Peace, and Prosperity in the Name of God: The Ottoman Role in Europe's Socioeconomic Evolution]. — University of Chicago Press, 2015. — 208 p. — ISBN 022623228X, 9780226232287.
• Meram, Ali Kemal. [books.google.ru/books?redir_esc=y&hl=ru&id=X6AtAQAAIAAJ Padişah anaları: resimli belgesel tarih romanı]. — Öz Yayınları, 1977. — 432 p.
• Metin, İsmail. [books.google.ru/books?redir_esc=y&hl=ru&id=7kVOAQAAIAAJ Osmanlı sarayında cinsel sapkınlıklar]. — Parşömen Yayınları, 2010. — 266 p. — ISBN 6054452207, 9786054452200.
• Naima Mustafa Efendi. Tarih-i Naima: Ravzat el-Hüseyin fi hulasat ahbar el-hafikayn. — 1843.
• Öztuna, Yılmaz. [books.google.ru/books?id=xGlkuAAACAAJ Devletler ve hânedanlar]. — Kültür ve Turizm Bakanlığı, 2005. — ISBN 9751704693, 9789751704696.
• Peirce, Leslie P. [books.google.ru/books?id=L6-VRgVzRcUC The Imperial Harem: Women and Sovereignty in the Ottoman Empire]. — Oxford: Oxford University Press, 1993. — 374 p. — ISBN 0195086775, 9780195086775.
• Piterberg, Gabriel. [referenceworks.brillonline.com/entries/encyclopaedia-of-islam-3/ahmed-i-COM_22989 Ahmed I] // Encyclopaedia of Islam / Gudrun Krämer, Denis Matringe, John Nawas, Everett Rowson. — 3. — Leiden: Brill Pub., 2013. — ISBN 9004252673, 9789004252677.
• Sakaoğlu, Necdet. [books.google.ru/books?hl=ru&id=6WUMAQAAMAAJ Bu mülkün kadın sultanları: Vâlide sultanlar, hâtunlar, hasekiler, kadınefendiler, sultanefendiler]. — Oğlak Yayıncılık, 2008. — 574 p. — ISBN 9753296231, 9789753296236.
• Şapolyo, Enver Behnan. [books.google.ru/books?hl=ru&id=ulUNAQAAIAAJ Osmanlı sultanları tarihi]. — R. Zaimler Yayınevı, 1961. — 511 p.

Отрывок, характеризующий Хандан-султан

– Вот как в наше время танцовывали, ma chere, – сказал граф.
– Ай да Данила Купор! – тяжело и продолжительно выпуская дух и засучивая рукава, сказала Марья Дмитриевна.


В то время как у Ростовых танцовали в зале шестой англез под звуки от усталости фальшививших музыкантов, и усталые официанты и повара готовили ужин, с графом Безухим сделался шестой удар. Доктора объявили, что надежды к выздоровлению нет; больному дана была глухая исповедь и причастие; делали приготовления для соборования, и в доме была суетня и тревога ожидания, обыкновенные в такие минуты. Вне дома, за воротами толпились, скрываясь от подъезжавших экипажей, гробовщики, ожидая богатого заказа на похороны графа. Главнокомандующий Москвы, который беспрестанно присылал адъютантов узнавать о положении графа, в этот вечер сам приезжал проститься с знаменитым Екатерининским вельможей, графом Безухим.
Великолепная приемная комната была полна. Все почтительно встали, когда главнокомандующий, пробыв около получаса наедине с больным, вышел оттуда, слегка отвечая на поклоны и стараясь как можно скорее пройти мимо устремленных на него взглядов докторов, духовных лиц и родственников. Князь Василий, похудевший и побледневший за эти дни, провожал главнокомандующего и что то несколько раз тихо повторил ему.
Проводив главнокомандующего, князь Василий сел в зале один на стул, закинув высоко ногу на ногу, на коленку упирая локоть и рукою закрыв глаза. Посидев так несколько времени, он встал и непривычно поспешными шагами, оглядываясь кругом испуганными глазами, пошел чрез длинный коридор на заднюю половину дома, к старшей княжне.
Находившиеся в слабо освещенной комнате неровным шопотом говорили между собой и замолкали каждый раз и полными вопроса и ожидания глазами оглядывались на дверь, которая вела в покои умирающего и издавала слабый звук, когда кто нибудь выходил из нее или входил в нее.
– Предел человеческий, – говорил старичок, духовное лицо, даме, подсевшей к нему и наивно слушавшей его, – предел положен, его же не прейдеши.
– Я думаю, не поздно ли соборовать? – прибавляя духовный титул, спрашивала дама, как будто не имея на этот счет никакого своего мнения.
– Таинство, матушка, великое, – отвечало духовное лицо, проводя рукою по лысине, по которой пролегало несколько прядей зачесанных полуседых волос.
– Это кто же? сам главнокомандующий был? – спрашивали в другом конце комнаты. – Какой моложавый!…
– А седьмой десяток! Что, говорят, граф то не узнает уж? Хотели соборовать?
– Я одного знал: семь раз соборовался.
Вторая княжна только вышла из комнаты больного с заплаканными глазами и села подле доктора Лоррена, который в грациозной позе сидел под портретом Екатерины, облокотившись на стол.
– Tres beau, – говорил доктор, отвечая на вопрос о погоде, – tres beau, princesse, et puis, a Moscou on se croit a la campagne. [прекрасная погода, княжна, и потом Москва так похожа на деревню.]
– N'est ce pas? [Не правда ли?] – сказала княжна, вздыхая. – Так можно ему пить?
Лоррен задумался.
– Он принял лекарство?
– Да.
Доктор посмотрел на брегет.
– Возьмите стакан отварной воды и положите une pincee (он своими тонкими пальцами показал, что значит une pincee) de cremortartari… [щепотку кремортартара…]
– Не пило слушай , – говорил немец доктор адъютанту, – чтопи с третий удар шивь оставался .
– А какой свежий был мужчина! – говорил адъютант. – И кому пойдет это богатство? – прибавил он шопотом.
– Окотник найдутся , – улыбаясь, отвечал немец.
Все опять оглянулись на дверь: она скрипнула, и вторая княжна, сделав питье, показанное Лорреном, понесла его больному. Немец доктор подошел к Лоррену.
– Еще, может, дотянется до завтрашнего утра? – спросил немец, дурно выговаривая по французски.
Лоррен, поджав губы, строго и отрицательно помахал пальцем перед своим носом.
– Сегодня ночью, не позже, – сказал он тихо, с приличною улыбкой самодовольства в том, что ясно умеет понимать и выражать положение больного, и отошел.

Между тем князь Василий отворил дверь в комнату княжны.
В комнате было полутемно; только две лампадки горели перед образами, и хорошо пахло куреньем и цветами. Вся комната была установлена мелкою мебелью шифоньерок, шкапчиков, столиков. Из за ширм виднелись белые покрывала высокой пуховой кровати. Собачка залаяла.
– Ах, это вы, mon cousin?
Она встала и оправила волосы, которые у нее всегда, даже и теперь, были так необыкновенно гладки, как будто они были сделаны из одного куска с головой и покрыты лаком.
– Что, случилось что нибудь? – спросила она. – Я уже так напугалась.
– Ничего, всё то же; я только пришел поговорить с тобой, Катишь, о деле, – проговорил князь, устало садясь на кресло, с которого она встала. – Как ты нагрела, однако, – сказал он, – ну, садись сюда, causons. [поговорим.]
– Я думала, не случилось ли что? – сказала княжна и с своим неизменным, каменно строгим выражением лица села против князя, готовясь слушать.
– Хотела уснуть, mon cousin, и не могу.
– Ну, что, моя милая? – сказал князь Василий, взяв руку княжны и пригибая ее по своей привычке книзу.
Видно было, что это «ну, что» относилось ко многому такому, что, не называя, они понимали оба.
Княжна, с своею несообразно длинною по ногам, сухою и прямою талией, прямо и бесстрастно смотрела на князя выпуклыми серыми глазами. Она покачала головой и, вздохнув, посмотрела на образа. Жест ее можно было объяснить и как выражение печали и преданности, и как выражение усталости и надежды на скорый отдых. Князь Василий объяснил этот жест как выражение усталости.
– А мне то, – сказал он, – ты думаешь, легче? Je suis ereinte, comme un cheval de poste; [Я заморен, как почтовая лошадь;] а всё таки мне надо с тобой поговорить, Катишь, и очень серьезно.
Князь Василий замолчал, и щеки его начинали нервически подергиваться то на одну, то на другую сторону, придавая его лицу неприятное выражение, какое никогда не показывалось на лице князя Василия, когда он бывал в гостиных. Глаза его тоже были не такие, как всегда: то они смотрели нагло шутливо, то испуганно оглядывались.
Княжна, своими сухими, худыми руками придерживая на коленях собачку, внимательно смотрела в глаза князю Василию; но видно было, что она не прервет молчания вопросом, хотя бы ей пришлось молчать до утра.
– Вот видите ли, моя милая княжна и кузина, Катерина Семеновна, – продолжал князь Василий, видимо, не без внутренней борьбы приступая к продолжению своей речи, – в такие минуты, как теперь, обо всём надо подумать. Надо подумать о будущем, о вас… Я вас всех люблю, как своих детей, ты это знаешь.
Княжна так же тускло и неподвижно смотрела на него.
– Наконец, надо подумать и о моем семействе, – сердито отталкивая от себя столик и не глядя на нее, продолжал князь Василий, – ты знаешь, Катишь, что вы, три сестры Мамонтовы, да еще моя жена, мы одни прямые наследники графа. Знаю, знаю, как тебе тяжело говорить и думать о таких вещах. И мне не легче; но, друг мой, мне шестой десяток, надо быть ко всему готовым. Ты знаешь ли, что я послал за Пьером, и что граф, прямо указывая на его портрет, требовал его к себе?
Князь Василий вопросительно посмотрел на княжну, но не мог понять, соображала ли она то, что он ей сказал, или просто смотрела на него…
– Я об одном не перестаю молить Бога, mon cousin, – отвечала она, – чтоб он помиловал его и дал бы его прекрасной душе спокойно покинуть эту…
– Да, это так, – нетерпеливо продолжал князь Василий, потирая лысину и опять с злобой придвигая к себе отодвинутый столик, – но, наконец…наконец дело в том, ты сама знаешь, что прошлою зимой граф написал завещание, по которому он всё имение, помимо прямых наследников и нас, отдавал Пьеру.
– Мало ли он писал завещаний! – спокойно сказала княжна. – Но Пьеру он не мог завещать. Пьер незаконный.
– Ma chere, – сказал вдруг князь Василий, прижав к себе столик, оживившись и начав говорить скорей, – но что, ежели письмо написано государю, и граф просит усыновить Пьера? Понимаешь, по заслугам графа его просьба будет уважена…
Княжна улыбнулась, как улыбаются люди, которые думают что знают дело больше, чем те, с кем разговаривают.
– Я тебе скажу больше, – продолжал князь Василий, хватая ее за руку, – письмо было написано, хотя и не отослано, и государь знал о нем. Вопрос только в том, уничтожено ли оно, или нет. Ежели нет, то как скоро всё кончится , – князь Василий вздохнул, давая этим понять, что он разумел под словами всё кончится , – и вскроют бумаги графа, завещание с письмом будет передано государю, и просьба его, наверно, будет уважена. Пьер, как законный сын, получит всё.
– А наша часть? – спросила княжна, иронически улыбаясь так, как будто всё, но только не это, могло случиться.
– Mais, ma pauvre Catiche, c'est clair, comme le jour. [Но, моя дорогая Катишь, это ясно, как день.] Он один тогда законный наследник всего, а вы не получите ни вот этого. Ты должна знать, моя милая, были ли написаны завещание и письмо, и уничтожены ли они. И ежели почему нибудь они забыты, то ты должна знать, где они, и найти их, потому что…
– Этого только недоставало! – перебила его княжна, сардонически улыбаясь и не изменяя выражения глаз. – Я женщина; по вашему мы все глупы; но я настолько знаю, что незаконный сын не может наследовать… Un batard, [Незаконный,] – прибавила она, полагая этим переводом окончательно показать князю его неосновательность.
– Как ты не понимаешь, наконец, Катишь! Ты так умна: как ты не понимаешь, – ежели граф написал письмо государю, в котором просит его признать сына законным, стало быть, Пьер уж будет не Пьер, а граф Безухой, и тогда он по завещанию получит всё? И ежели завещание с письмом не уничтожены, то тебе, кроме утешения, что ты была добродетельна et tout ce qui s'en suit, [и всего, что отсюда вытекает,] ничего не останется. Это верно.
– Я знаю, что завещание написано; но знаю тоже, что оно недействительно, и вы меня, кажется, считаете за совершенную дуру, mon cousin, – сказала княжна с тем выражением, с которым говорят женщины, полагающие, что они сказали нечто остроумное и оскорбительное.
– Милая ты моя княжна Катерина Семеновна, – нетерпеливо заговорил князь Василий. – Я пришел к тебе не за тем, чтобы пикироваться с тобой, а за тем, чтобы как с родной, хорошею, доброю, истинною родной, поговорить о твоих же интересах. Я тебе говорю десятый раз, что ежели письмо к государю и завещание в пользу Пьера есть в бумагах графа, то ты, моя голубушка, и с сестрами, не наследница. Ежели ты мне не веришь, то поверь людям знающим: я сейчас говорил с Дмитрием Онуфриичем (это был адвокат дома), он то же сказал.
Видимо, что то вдруг изменилось в мыслях княжны; тонкие губы побледнели (глаза остались те же), и голос, в то время как она заговорила, прорывался такими раскатами, каких она, видимо, сама не ожидала.