Ханджян, Агаси Гевондович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Агаси Гевондович Ханджян
Աղասի Ղևոնդի Խանջյան<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Первый секретарь ЦК КП (б) Армянской ССР
5 мая 1930 — 9 июля 1936
Предшественник: Айказ Аркадьевич Костанян
Преемник: Аматуни Семёнович Аматуни
Второй секретарь ЦК КП (б) Армянской ССР
1928 — 1930
 
Рождение: 30 января 1901(1901-01-30)
Ван, Османская империя
Смерть: 9 июля 1936(1936-07-09) (35 лет)
Тбилиси, Грузинская ССР, СССР
Партия: КПСС
 
Награды:

Агаси Гевондович Ханджян (30 января 1901, Ван, Османская империя — 9 июля 1936, Тбилиси, Грузинская ССР, СССР; захоронен в Ереванском городском пантеоне) — первый секретарь ЦК КП(б) Армении в 1930—36 гг. Член РСДРП(б) с марта 1917 г., делегат XV (1927), XVI (1930), XVII (1934, член ЦРК) съездов ВКП(б), VI и VII съездов Советов СССР.



Биография

Родился в семье учителя. В 1915 году семья переселилась на Кавказ.

Окончил Ереванскую епархиальную школу и Эчмиадзинскую семинарию Геворгян, учился в Москве в Коммунистическом университете им. Свердлова (1921).

В 1917 г. вместе с Г. Гукасяном создал в Ереване Союз молодых марксистов-интернационалистов, а в 1919 г. с Г. Гукасяном и А. Будагяном — Армянскую молодёжную коммунистическую организацию «Спартак». В августе 1919 г. был арестован. В сентябре того же года избирается (заочно) членом Закавказского бюро коммунистических молодёжных организаций. В январе 1920 года участник подпольной конференции Армянского комитета РКП(б). В августе 1920 г. был арестован вторично и приговорен к 10 годам тюрьмы. В сентябре 1920 года заочно избирается членом ЦК КП(б) Армении[1]. После установления советской власти в Армении в декабре 1920 г. избирается секретарем Ереванского горкома КП(б) Армении, по февраль 1921 г. Весной 1921 г. участник подавления дашнакского мятежа в северных районах Армении, член бюро ЦК КП(б)А и заместитель первого секретаря ЦК Геворга Алиханяна[1]. В 1922-28 гг. ответственный работник Ленинградского губкома партии. В 1928 г. избирается вторым секретарем ЦК КП(б)А, 7 мая 1930 года на пленуме ЦК КП(б)А Ханджян избирается первым секретарем[1].

Летом 1932 г. секретарь ЦК КП(б) Армении по материальному снабжению Атанес Акопов выдвинул против первого секретаря ЦК Агаси Ханджяна обвинение в национализме и, не сработавшись с ним, убыл в Баку[2].

Член бюро Закавказского крайкома, член ЦИК СССР, ЗСФСР и Арм. ССР. Смерть А. Ханджяна, человека достаточно молодого, вызвала много пересудов и догадок. По мнению писателя Г. Мирзояна, он был убит лично Л. П. Берия, что, впрочем не подтверждается какими-либо доказательствами. Далее цитируется отрывок из его книги «Эскизы к биографии. От Геворга Алиханяна до Сурена Арутюняна»:

"9 июля 1936 г. в Тифлисе поздно вечером в своем кабинете его застрелил Л. П. Берия[3]

12 июля 1936 г. актив КП(б)А, заслушав сообщение второго секретаря Заккрайкома ВКП(б) С. А. Кудрявцева «Об обстоятельствах самоубийства секретаря ЦК Армении тов. Ханджяна», вынес резолюцию и направил письма Сталину и Берия. Из письма, адресованного Берия, составленного лично Аматуни: «Запутавшись в своих опасных политических ошибках, Ханджян пошел на предательский и провокационный акт самоубийства, направленный против партии… несмотря на огромную помощь, которую оказывал ему лично товарищ Берия»[3].

20 июля 1936 г. Берия опубликовал в газете «Заря Востока» разгромную статью «Развеять в прах врагов социализма!» в которой отмечал: «Ханджян прямо покровительствовал оголтелым националистическим элементам среди армянской интеллигенции, среди части писателей… Пособничал террористической группе Степаняна…»[3]

В июне 1937 года в письме Сталину, Аматуни Семенович Аматуни, сменивший Ханджяна на посту 1-го секретаря ЦК КП Армянской ССР, отмечал: «За время после разоблачения Ханджяна (10 месяцев) по Армении изобличено и арестовано 1365 человек (из них дашнако-троцкистов 900 человек)»[4].

Е. К. Багдасарьян, сестра жены Г. Гумедина, летом 1953 года писала: По словам Гумедина, Ханджян лично ему говорил, что Берия вызывал его к себе и предложил ему, Ханджяну, покончить самоубийством, но Ханджян отказался это сделать. Затем видели (кто именно — Гумедин или другие, не помню), что Ханджян сжигал какие-то бумаги. После Ханджяна обнаружили мертвым, но, по словам Гумедина, Ханджяна убили люди Берия, а потом лишь нашли ложное объяснение, почему его постель была залита кровью. Сущность беседы и именно такое утверждение Гумедина о преступных действиях Берия я хорошо помню…[4].

В 1953 году на допросе по делу Берия свидетель Цатуров показывал, что был назначен на работу в Армению с указанием Берия добыть основания для снятия Ханджяна, спустя некоторое время Цатуров был в Тбилиси и случайно вошёл к Берия, когда у него находился Ханджян, а потом Цатуров отмечал:«Берия стал меня ругать, почему я цапаюсь с Ханджяном, он больной человек и его надо беречь»[4].

В 15-ю годовщину советизации Армении (1935) Ханджяна наградили орденом Ленина.

Память

Мемориальная доска на д 8 по улице Абовяна в Ереване

Напишите отзыв о статье "Ханджян, Агаси Гевондович"

Примечания

  1. 1 2 3 [noev-kovcheg.ru/mag/2009-01/1499.html Советские правители Армении:]. Проверено 17 апреля 2013. [www.webcitation.org/6G4BhlYyK Архивировано из первоисточника 22 апреля 2013].
  2. [noev-kovcheg.ru/mag/2010-01/1923.html Приговорить к расстрелу]. Проверено 17 апреля 2013. [www.webcitation.org/6G4BkQoYy Архивировано из первоисточника 22 апреля 2013].
  3. 1 2 3 [noev-kovcheg.ru/mag/2009-02/1526.html Советские правители Армении:]. Проверено 17 апреля 2013. [www.webcitation.org/6G4BnCBkH Архивировано из первоисточника 22 апреля 2013].
  4. 1 2 3 [noev-kovcheg.ru/mag/2012-19/3508.html Армяне в «деле Лаврентия Берия»]. Проверено 17 апреля 2013. [www.webcitation.org/6G4BpJ7rr Архивировано из первоисточника 22 апреля 2013].

Отрывок, характеризующий Ханджян, Агаси Гевондович


8 го ноября последний день Красненских сражений; уже смерклось, когда войска пришли на место ночлега. Весь день был тихий, морозный, с падающим легким, редким снегом; к вечеру стало выясняться. Сквозь снежинки виднелось черно лиловое звездное небо, и мороз стал усиливаться.
Мушкатерский полк, вышедший из Тарутина в числе трех тысяч, теперь, в числе девятисот человек, пришел одним из первых на назначенное место ночлега, в деревне на большой дороге. Квартиргеры, встретившие полк, объявили, что все избы заняты больными и мертвыми французами, кавалеристами и штабами. Была только одна изба для полкового командира.
Полковой командир подъехал к своей избе. Полк прошел деревню и у крайних изб на дороге поставил ружья в козлы.
Как огромное, многочленное животное, полк принялся за работу устройства своего логовища и пищи. Одна часть солдат разбрелась, по колено в снегу, в березовый лес, бывший вправо от деревни, и тотчас же послышались в лесу стук топоров, тесаков, треск ломающихся сучьев и веселые голоса; другая часть возилась около центра полковых повозок и лошадей, поставленных в кучку, доставая котлы, сухари и задавая корм лошадям; третья часть рассыпалась в деревне, устраивая помещения штабным, выбирая мертвые тела французов, лежавшие по избам, и растаскивая доски, сухие дрова и солому с крыш для костров и плетни для защиты.
Человек пятнадцать солдат за избами, с края деревни, с веселым криком раскачивали высокий плетень сарая, с которого снята уже была крыша.
– Ну, ну, разом, налегни! – кричали голоса, и в темноте ночи раскачивалось с морозным треском огромное, запорошенное снегом полотно плетня. Чаще и чаще трещали нижние колья, и, наконец, плетень завалился вместе с солдатами, напиравшими на него. Послышался громкий грубо радостный крик и хохот.
– Берись по двое! рочаг подавай сюда! вот так то. Куда лезешь то?
– Ну, разом… Да стой, ребята!.. С накрика!
Все замолкли, и негромкий, бархатно приятный голос запел песню. В конце третьей строфы, враз с окончанием последнего звука, двадцать голосов дружно вскрикнули: «Уууу! Идет! Разом! Навались, детки!..» Но, несмотря на дружные усилия, плетень мало тронулся, и в установившемся молчании слышалось тяжелое пыхтенье.
– Эй вы, шестой роты! Черти, дьяволы! Подсоби… тоже мы пригодимся.
Шестой роты человек двадцать, шедшие в деревню, присоединились к тащившим; и плетень, саженей в пять длины и в сажень ширины, изогнувшись, надавя и режа плечи пыхтевших солдат, двинулся вперед по улице деревни.
– Иди, что ли… Падай, эка… Чего стал? То то… Веселые, безобразные ругательства не замолкали.
– Вы чего? – вдруг послышался начальственный голос солдата, набежавшего на несущих.
– Господа тут; в избе сам анарал, а вы, черти, дьяволы, матершинники. Я вас! – крикнул фельдфебель и с размаху ударил в спину первого подвернувшегося солдата. – Разве тихо нельзя?
Солдаты замолкли. Солдат, которого ударил фельдфебель, стал, покряхтывая, обтирать лицо, которое он в кровь разодрал, наткнувшись на плетень.
– Вишь, черт, дерется как! Аж всю морду раскровянил, – сказал он робким шепотом, когда отошел фельдфебель.
– Али не любишь? – сказал смеющийся голос; и, умеряя звуки голосов, солдаты пошли дальше. Выбравшись за деревню, они опять заговорили так же громко, пересыпая разговор теми же бесцельными ругательствами.
В избе, мимо которой проходили солдаты, собралось высшее начальство, и за чаем шел оживленный разговор о прошедшем дне и предполагаемых маневрах будущего. Предполагалось сделать фланговый марш влево, отрезать вице короля и захватить его.
Когда солдаты притащили плетень, уже с разных сторон разгорались костры кухонь. Трещали дрова, таял снег, и черные тени солдат туда и сюда сновали по всему занятому, притоптанному в снегу, пространству.
Топоры, тесаки работали со всех сторон. Все делалось без всякого приказания. Тащились дрова про запас ночи, пригораживались шалашики начальству, варились котелки, справлялись ружья и амуниция.
Притащенный плетень осьмою ротой поставлен полукругом со стороны севера, подперт сошками, и перед ним разложен костер. Пробили зарю, сделали расчет, поужинали и разместились на ночь у костров – кто чиня обувь, кто куря трубку, кто, донага раздетый, выпаривая вшей.


Казалось бы, что в тех, почти невообразимо тяжелых условиях существования, в которых находились в то время русские солдаты, – без теплых сапог, без полушубков, без крыши над головой, в снегу при 18° мороза, без полного даже количества провианта, не всегда поспевавшего за армией, – казалось, солдаты должны бы были представлять самое печальное и унылое зрелище.
Напротив, никогда, в самых лучших материальных условиях, войско не представляло более веселого, оживленного зрелища. Это происходило оттого, что каждый день выбрасывалось из войска все то, что начинало унывать или слабеть. Все, что было физически и нравственно слабого, давно уже осталось назади: оставался один цвет войска – по силе духа и тела.
К осьмой роте, пригородившей плетень, собралось больше всего народа. Два фельдфебеля присели к ним, и костер их пылал ярче других. Они требовали за право сиденья под плетнем приношения дров.
– Эй, Макеев, что ж ты …. запропал или тебя волки съели? Неси дров то, – кричал один краснорожий рыжий солдат, щурившийся и мигавший от дыма, но не отодвигавшийся от огня. – Поди хоть ты, ворона, неси дров, – обратился этот солдат к другому. Рыжий был не унтер офицер и не ефрейтор, но был здоровый солдат, и потому повелевал теми, которые были слабее его. Худенький, маленький, с вострым носиком солдат, которого назвали вороной, покорно встал и пошел было исполнять приказание, но в это время в свет костра вступила уже тонкая красивая фигура молодого солдата, несшего беремя дров.
– Давай сюда. Во важно то!
Дрова наломали, надавили, поддули ртами и полами шинелей, и пламя зашипело и затрещало. Солдаты, придвинувшись, закурили трубки. Молодой, красивый солдат, который притащил дрова, подперся руками в бока и стал быстро и ловко топотать озябшими ногами на месте.
– Ах, маменька, холодная роса, да хороша, да в мушкатера… – припевал он, как будто икая на каждом слоге песни.