Ханзинг, Эрнст Гюнтер
Поделись знанием:
– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
| Эрнст Гюнтер Ханзинг | |
| Ernst Günter Hansing | |
 Эрнст Ханзинг (1950-е годы) | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Гражданство: | |
| Сайт: |
[www.hansing-artwork.de sing-artwork.de] |
Эрнст Гюнтер Ханзинг (нем. Ernst Günter Hansing; 15 июня 1929, Киль — 31 января 2011) — немецкий художник.
Жизнь и творчество
В 1951 году начинает обучение художественному мастерству в ателье Фернана Леже в Париже, находится длительное время под сильным влиянием стиля этого мастера. С 1958 года Ханзинг обращается к портретному искусству и создаёт портреты Ханса Хенни Янна (1958), Конрада Аденауэра (1963), кардинала Йозефа Фрингса (1964), Шарля де Голля (1969), пап Павла VI (1970) и Иоанна Павла II, Матери Терезы, президента ФРГ Вальтера Шееля, канцлеров Вилли Брандта, Людвига Эрхарда, Гельмута Коля, кинорежиссёра Дэвида Лина, Марка Шагала, Франсуа Миттерана, скрипачки Анне-Софи Муттер и других.
Кроме этого, Ханзинг пишет целую серию абстрактных картин (например, «Планета и крест») и работает над созданием церковных витражей, позволяющим дать высокую оценку его владению религиозной художественностью.
Награды
- Большой приз города Нью-Йорк в категории «Портрет»
- Художественная премия земли Шлезвиг-Гольштейн (ФРГ)
- Почётный профессор искусств университета г. Кёльн
- Командорский Крест Ордена св. Григория
- Крест за Заслуги 1-го класса (ФРГ)
Выставки
Выставки художника проходили в следующих городах: Берлин, Рим, Париж, Нью-Йорк, Гамбург, Кёльн, Монте-Карло, Флоренция, Базель, Бонн, Констанц, Киль, Шлезвиг, Ганновер, Фленсбург и др.
Источники
- Enzyklopädie des Wissens Bd.5, Köln 1990.
- Anton Henze: Ernst Günter Hansing. Verlag: Bongers 1976 ISBN 3-76470-286-9
- Ellen Redlefsen: Ernst Günter Hansing in Schleswig-Holstei. Verlag: Schleswiger Druck- und Verlagshaus, Schleswig 1979 ISBN 3-88242-047-2
- Wilfried Hansmann, Hans Nitsche: Ernst Günter Hansing — Menschenbild und Abstraktion. Verlag: Wienand Verlag 1997 ISBN 3-87909-492-6
- Wilfried Hansmann, Hans Nitsche: Die Päpste Paul VI. und Johannes Paul II. in Bildnissen von Ernst Günter Hansing. Mit Texten von Joachim Kardinal Meisner und Erzbischof Karl-Josef Rauber. Herausgegeben vom Freundeskreis Ernst Günter Hansing e.V. Wernersche Verlagsgesellschaft, Worms 2006 ISBN 3-88462-239-0
- Wilfried Hansmann, Hans Nitsche: Die Kölner Erzbischöfe Josef Kardinal Frings, Joseph Kardinal Höffner, Joachim Kardinal Meisner in Bildnissen von Ernst Günter Hansing. Mit Texten von Altbischof Hubert Luthe, Weihbischof Manfred Melzer und Dompropst Norbert Feldhoff. Herausgegeben vom Katholisch-Sozialen Institut der Erzdiözese Köln, Bad Honnef, in Verbindung mit dem Freundeskreis Ernst Günter Hansing e.V. ISBN 3-88462-262-5
- Wilfried Hansmann, Paul B. Wink: Konrad Adenauer in Bildnissen von Ernst Günter Hansing. Mit Texten von Anneliese Poppinga und Elisabeth Noelle. Herausgegeben vom Freundeskreis Ernst Günter Hansing e.V. Wernersche Verlagsgesellschaft 2009 ISBN 3-88462-283-8
Напишите отзыв о статье "Ханзинг, Эрнст Гюнтер"
Примечания
Ссылки
- [www.hansing-artwork.de Сайт Эрнста Гюнтера Ханзинга] (нем.) (англ.)
|
Это заготовка статьи о художнике. Вы можете помочь проекту, дополнив её. |
Отрывок, характеризующий Ханзинг, Эрнст Гюнтер
– На что же ему остатки то? – сказал Каратаев. – Нам подверточки то важные бы вышли. Ну, да бог с ним. – И Каратаев с вдруг изменившимся, грустным лицом достал из за пазухи сверточек обрезков и, не глядя на него, подал французу. – Эхма! – проговорил Каратаев и пошел назад. Француз поглядел на полотно, задумался, взглянул вопросительно на Пьера, и как будто взгляд Пьера что то сказал ему.– Platoche, dites donc, Platoche, – вдруг покраснев, крикнул француз пискливым голосом. – Gardez pour vous, [Платош, а Платош. Возьми себе.] – сказал он, подавая обрезки, повернулся и ушел.
– Вот поди ты, – сказал Каратаев, покачивая головой. – Говорят, нехристи, а тоже душа есть. То то старички говаривали: потная рука торовата, сухая неподатлива. Сам голый, а вот отдал же. – Каратаев, задумчиво улыбаясь и глядя на обрезки, помолчал несколько времени. – А подверточки, дружок, важнеющие выдут, – сказал он и вернулся в балаган.
Прошло четыре недели с тех пор, как Пьер был в плену. Несмотря на то, что французы предлагали перевести его из солдатского балагана в офицерский, он остался в том балагане, в который поступил с первого дня.
В разоренной и сожженной Москве Пьер испытал почти крайние пределы лишений, которые может переносить человек; но, благодаря своему сильному сложению и здоровью, которого он не сознавал до сих пор, и в особенности благодаря тому, что эти лишения подходили так незаметно, что нельзя было сказать, когда они начались, он переносил не только легко, но и радостно свое положение. И именно в это то самое время он получил то спокойствие и довольство собой, к которым он тщетно стремился прежде. Он долго в своей жизни искал с разных сторон этого успокоения, согласия с самим собою, того, что так поразило его в солдатах в Бородинском сражении, – он искал этого в филантропии, в масонстве, в рассеянии светской жизни, в вине, в геройском подвиге самопожертвования, в романтической любви к Наташе; он искал этого путем мысли, и все эти искания и попытки все обманули его. И он, сам не думая о том, получил это успокоение и это согласие с самим собою только через ужас смерти, через лишения и через то, что он понял в Каратаеве. Те страшные минуты, которые он пережил во время казни, как будто смыли навсегда из его воображения и воспоминания тревожные мысли и чувства, прежде казавшиеся ему важными. Ему не приходило и мысли ни о России, ни о войне, ни о политике, ни о Наполеоне. Ему очевидно было, что все это не касалось его, что он не призван был и потому не мог судить обо всем этом. «России да лету – союзу нету», – повторял он слова Каратаева, и эти слова странно успокоивали его. Ему казалось теперь непонятным и даже смешным его намерение убить Наполеона и его вычисления о кабалистическом числе и звере Апокалипсиса. Озлобление его против жены и тревога о том, чтобы не было посрамлено его имя, теперь казались ему не только ничтожны, но забавны. Что ему было за дело до того, что эта женщина вела там где то ту жизнь, которая ей нравилась? Кому, в особенности ему, какое дело было до того, что узнают или не узнают, что имя их пленного было граф Безухов?
Теперь он часто вспоминал свой разговор с князем Андреем и вполне соглашался с ним, только несколько иначе понимая мысль князя Андрея. Князь Андрей думал и говорил, что счастье бывает только отрицательное, но он говорил это с оттенком горечи и иронии. Как будто, говоря это, он высказывал другую мысль – о том, что все вложенные в нас стремленья к счастью положительному вложены только для того, чтобы, не удовлетворяя, мучить нас. Но Пьер без всякой задней мысли признавал справедливость этого. Отсутствие страданий, удовлетворение потребностей и вследствие того свобода выбора занятий, то есть образа жизни, представлялись теперь Пьеру несомненным и высшим счастьем человека. Здесь, теперь только, в первый раз Пьер вполне оценил наслажденье еды, когда хотелось есть, питья, когда хотелось пить, сна, когда хотелось спать, тепла, когда было холодно, разговора с человеком, когда хотелось говорить и послушать человеческий голос. Удовлетворение потребностей – хорошая пища, чистота, свобода – теперь, когда он был лишен всего этого, казались Пьеру совершенным счастием, а выбор занятия, то есть жизнь, теперь, когда выбор этот был так ограничен, казались ему таким легким делом, что он забывал то, что избыток удобств жизни уничтожает все счастие удовлетворения потребностей, а большая свобода выбора занятий, та свобода, которую ему в его жизни давали образование, богатство, положение в свете, что эта то свобода и делает выбор занятий неразрешимо трудным и уничтожает самую потребность и возможность занятия.
