Хани, Ахмед

Ахмед Хани

Ахмед Хани (курд. Ehmedê Xanî (Ehmed Îlyas Rustem); 1650, Хаккяри — 1708, Баязид) — курдский поэт, философ и мыслитель, написавший поэму «Мам и Зин».

Биография

Ахмед Хани родился в г. Баязиде. Племя ханийан, из которого поэт происходил, перекочевало в этот город из провинции Хаккяри на юго-востоке Турции (Северный Курдистан) незадолго до его рождения. Большую часть жизни Ахмед Хани провел в родном городе, где на свои средства построил курдскую школу, которое сам же и возглавил.

Кроме поэмы «Мам и Зин», его перу принадлежит ряд лирических газелей, арабско-курдский словарь в стихах «Нубара бчук» — «Первый плод», «Акида имане» — «Кодекс веры», и несколько трактатов по поэтике и философии. Из материала самой поэмы «Мам и Зин» явствует, что Ахмед Хани был человек высокообразованный, владевший арабским, персидским и турецким языками и хорошо знакомый с литературой народов Ближнего Востока. При ближайшем знакомстве с поэмой перед нами предстает фигура замечательного поэта-патриота и гуманиста, проникнутого горячей любовью к своему народу и непоколебимой верой в его творческие силы.

Как человек образованный, Ахмед Хани не мог не видеть ущемленности курдов по сравнению с другими народами: «Различные народы обладают книгой. Одни лишь курды остались обойденными».

С сожалением поэт говорит о том, что в его время забыты литературные традиции курдов и что курдские поэты стали слагать свои стихи на персидском, арабском и турецком языках. Свою поэму Ахмед Хани создает на курдском языке для того, чтобы возродить эти традиции и возвысить курдский язык до уровня литературного, поставив его в один ряд с персидским, турецким и арабским.

Воздвинутый в его честь мавзолей в Баязиде, является местом паломничества почитателей курдского поэта.

Ссылки

• [kurdistan.com.ua/mem-u-zin Мам и Зин. Текст поэмы]

Отрывок, характеризующий Хани, Ахмед

– А вот барину наточить саблю.
– Хорошее дело, – сказал человек, который показался Пете гусаром. – У вас, что ли, чашка осталась?
– А вон у колеса.
Гусар взял чашку.
– Небось скоро свет, – проговорил он, зевая, и прошел куда то.
Петя должен бы был знать, что он в лесу, в партии Денисова, в версте от дороги, что он сидит на фуре, отбитой у французов, около которой привязаны лошади, что под ним сидит казак Лихачев и натачивает ему саблю, что большое черное пятно направо – караулка, и красное яркое пятно внизу налево – догоравший костер, что человек, приходивший за чашкой, – гусар, который хотел пить; но он ничего не знал и не хотел знать этого. Он был в волшебном царстве, в котором ничего не было похожего на действительность. Большое черное пятно, может быть, точно была караулка, а может быть, была пещера, которая вела в самую глубь земли. Красное пятно, может быть, был огонь, а может быть – глаз огромного чудовища. Может быть, он точно сидит теперь на фуре, а очень может быть, что он сидит не на фуре, а на страшно высокой башне, с которой ежели упасть, то лететь бы до земли целый день, целый месяц – все лететь и никогда не долетишь. Может быть, что под фурой сидит просто казак Лихачев, а очень может быть, что это – самый добрый, храбрый, самый чудесный, самый превосходный человек на свете, которого никто не знает. Может быть, это точно проходил гусар за водой и пошел в лощину, а может быть, он только что исчез из виду и совсем исчез, и его не было.
Что бы ни увидал теперь Петя, ничто бы не удивило его. Он был в волшебном царстве, в котором все было возможно.
Он поглядел на небо. И небо было такое же волшебное, как и земля. На небе расчищало, и над вершинами дерев быстро бежали облака, как будто открывая звезды. Иногда казалось, что на небе расчищало и показывалось черное, чистое небо. Иногда казалось, что эти черные пятна были тучки. Иногда казалось, что небо высоко, высоко поднимается над головой; иногда небо спускалось совсем, так что рукой можно было достать его.