Мина, Ханна
Поделись знанием:
Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.
5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.
(перенаправлено с «Ханна Мина»)
| Ханна Мина | |
| حنا مينة | |
| Имя при рождении: |
Ханна Мина |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Гражданство: | |
| Род деятельности: | |
| Жанр: | |
| Премии: |
Высший Орден Сирийской Республики, премия "Арабский писатель" Египетского союза писателей |
Ханна Мина (араб. حنا مينة, родился 16 апреля 1924 года) — сирийский писатель, публицист, член Лиги арабских писателей.
Содержание
Биография
Ханна Мина родился 16 апреля 1924 года в Латакии, вырос в санджаке Александретта, на границе с Турцией. В детстве жил в крайней нужде, работал на разных работах, в том числе парикмахером, мастером по ремонту велосипедов, моряком. Из-за отсутствия финансовых возможностей он не посещал школу. В подростковом возрасте стал коммунистом. Первой писательской деятельностью было написание писем для соседей[1]. В 1945 году опубликовал свой первый рассказ «Продаётся ребёнок»[2]. В 1947 году Мина перебрался в Дамаск, где стал работать в ежедневной газете «Аль-Инша». В 1951 году Мина стал главным редактором издания, а также явился одним из основателей сирийского союза писателей. На протяжении 1940—1960-х гг. Мина неоднократно подвергался преследованиям за свои коммунистические взгляды, в частности, несколько раз заключался под арест. В 2002 году Башар аль-Асад, в знак признания выдающихся заслуг Мины в области культуры, наградил его Высшим Орденом Сирийской Республики[3]. Ханна Мина — отец пятерых детей.
Творчество
Ханна Мина является приверженцем реализма в литературе. Его перу принадлежит порядка 30 романов. Значительная часть из них посвящена морю, которое заворожило писателя в его бытность моряком. Центральной темой творчества Мины является жизнь простого человека[4]. В предисловии к одной из книг Мины Наджах аль-Аттар пишет, что одна из главных тенденций в творчестве Мины заключается в «утверждении могучей человеческой силы в постоянной победе над трудностями и ограничениями»[5]. Помимо художественной литературы, Мина занимался переводами (в частности, переводил на арабский язык произведения Максима Горького)[6].
Награды и премии
- Высший Орден Сирийской Республики[3], 2002
- Премия «Арабский писатель» египетского союза писателей[5], 2005
Фильмография
- Аль-Йазерли[7], 1974, Сирия.
- Солнце в облачный день[8], 1985, Сирия.
- Конец храбреца (телесериал)[9], Сирия.
Библиография[10],[3]
Книги перечислены в порядке, предложенном на сайте www.adabmag.com, год написания проставлен у книг, упомянутых в работе Сами Мубайида.
- Синие лампы (المصابيح الزرق — аль-Масабих аз-зирк), 1954
- Парус и буря (الشراع والعاصفة — аш-Шира’а уа-ль-‘асифа), 1965
- Снег летит в окно (الثلج يأتى من النافذة — ас-Сальдж йа’ти мин ан-нафиза), 1969
- Солнце в пасмурный день (الشمس في يوم الغائم — аш-Шамс фи йауми-ль-гаим)
- аль-Йатыр (الياطر)
- Остатки изображений (بقايا صور — Бакайа сувар)
- Болото (المستنقع — аль-Мустанкы’а)
- Сбор урожая (القطاف — аль-Кытаф)
- Белая абнуса (الأبنوسة البيضاء — аль-Абнуса аль-байда’)
- Обсерватория (المرصد — аль-Марсад)
- Рассказ моряка (حكاية بحار — Хикайат баххар)
- Грот-мачта (الدقل — ад-Дакль)
- Далёкий порт (المرفأ البعيد — аль-Марфа’ аль-ба’ид)
- Огонь меж женских пальцев (النار بين اصابع امرأة — ан-Нар бейн асаби’а мра’)
- Весна и осень (الربيع والخريف — ар-Раби’а уа-ль-хариф), 1984
- Трагедия Демитро (مأساة ديميترو — Ма’сат Димитру)
- Синяя голубка в облаках (حمامة زرقاء في السحب — Хамама зарка’ фи-с-сухуб)
- Конец храбреца (نهاية رجل شجاع — Нихайат раджуль шаджа’а)
- Зажигалка (الولاعة — аль-Уалля’а)
- Как я взялся за перо? (كيف حملت القلم؟ — Кейф хамальту-ль-калям?) — автобиография, 1985
- Над горами и под снегом (فوق الجبال وتحت الثلج — Фаука-ль-джибаль уа тахта-с-сальдж), 1990
- Отъезд после заката (الرحيل بعد الغروب — ар-Рахиль ба’ада-ль-гуруб), 1992
- Звёзды судят луну (النجوم تحاكم القمر — ан-Нуджум тухакаму-ль-камр)
- Луна на ущербе (القمر في المحاق — аль-Камр фи-ль-махак)
- Женщина в чёрном платье (المرءة ذات الثوب الاسود — аль-Мара’ зат ас-сауб аль-асвад), 1994
- Разговор в Петахо (الحدث في بيتاخو — аль-Хадас фи Петахо)
- Невеста чёрной волны (عروس الموجة السوداء — ‘Арус-уль-мауджати-с-сауда’)
- Последнее приключение (المغامرة الاخيرة — аль-Мугамара аль-ахира)
- Мужчина, который ненавидит самого себя (الرجل الذى يكره نفسة — ар-Раджуль аллязи йакруху навсаху), 1998
- Квартал аш-Шахадин (حارة الشحادين — Харат-аш-Шахадин)
- Борьба двух женщин (صراع امرأتين — Сира’а мра’тейн)
- Назым Хикмет: тюрьма, женщина, жизнь (ناظم حكمت: السجن, المرأة, الحياة — Назым Хикмет: ас-Сиджн, аль-мар’а, аль-хайат)
- Тревоги писательского опыта (هواجس في التجربة الروائية — Хаваджис фи-т-таджриба ар-риваийа)
- Море и судно… и она! (البحر والسفينة… وهي! — аль-Бахр уа-с-сафина… уа хия!)
- Когда умерла грудь (حين مات النهد — Хина мата ан-нахд)
- Честь разбойника (شرف قاطع الطريق — Шарф каты’ ат-тарик)
- Чёрный волк (الذئب الاسود — аз-Зи’б аль-асуад)
- Цыганка и пятнистый (الغجرية والارقش — аль-Хаджарийя уа-ль-аркаш)
Переводы на русский язык
- Синие лампы, М., Издательство детской литературы, 1958, перевод Д. Юсупова[11]
- Парус и Буря. Судьба моряка, М., «Радуга», 1985, перевод Л. Медведко, В. Шагаль, Э. Али-Заде[12]
См. также
Напишите отзыв о статье "Мина, Ханна"
Примечания
- ↑ Sami Moubayed, Steel and Silk: Men and Women Who Shaped Syria (1900—2000), pp. 558—559.
- ↑ [goods.marketgid.com/goods/1147/21756567/ Аннотация к русскоязычному изданию «Синих ламп»]
- ↑ 1 2 3 Sami Moubayed, op. cit.
- ↑ Idem
- ↑ 1 2 [news.bbc.co.uk/hi/arabic/news/newsid_4476000/4476778.stm Статья о Ханне Мине на сайте bbc.co.uk]
- ↑ [persons-info.com/index.php?v_nav=%D0%A5&pid=62006 Профайл Ханны Мины на сайте persons-info.com]
- ↑ [www.imdb.com/title/tt2099552/ Профайл фильма на сайте imdb.com]
- ↑ [movies.nytimes.com/person/1021955/Hanna-Mina/filmography Профайл Ханны Мины на сайте nytimes.com]
- ↑ [www.syrianstory.com/h-mina.htm#نماذج من أعمال الكاتب Биография Ханны Мины на сайте syrianstory.com (на арабском языке)]
- ↑ [www.adabmag.com/node/81 Библиография Ханны Мины на сайте adabmag.com (на арабском языке)]
- ↑ [www.ozon.ru/context/detail/id/5095307/ Профайл издания на сайте ozon.ru]
- ↑ [www.ozon.ru/context/detail/id/5141382/ Профайл издания на сайте ozon.ru]
Ссылки
- [www.syrianstory.com/h-mina.htm#بطاقة_تعريف_الكاتب Биография Ханны Мины на сайте syrianstory.com (на арабском языке)]
- [www.adabmag.com/node/81 Полная библиография Ханны Мины на сайте adabmag.com (на арабском языке)]
Отрывок, характеризующий Мина, Ханна
Источник этой необычайной силы прозрения в смысл совершающихся явлений лежал в том народном чувстве, которое он носил в себе во всей чистоте и силе его.Только признание в нем этого чувства заставило народ такими странными путями из в немилости находящегося старика выбрать его против воли царя в представители народной войны. И только это чувство поставило его на ту высшую человеческую высоту, с которой он, главнокомандующий, направлял все свои силы не на то, чтоб убивать и истреблять людей, а на то, чтобы спасать и жалеть их.
Простая, скромная и потому истинно величественная фигура эта не могла улечься в ту лживую форму европейского героя, мнимо управляющего людьми, которую придумала история.
Для лакея не может быть великого человека, потому что у лакея свое понятие о величии.
5 ноября был первый день так называемого Красненского сражения. Перед вечером, когда уже после многих споров и ошибок генералов, зашедших не туда, куда надо; после рассылок адъютантов с противуприказаниями, когда уже стало ясно, что неприятель везде бежит и сражения не может быть и не будет, Кутузов выехал из Красного и поехал в Доброе, куда была переведена в нынешний день главная квартира.
День был ясный, морозный. Кутузов с огромной свитой недовольных им, шушукающихся за ним генералов, верхом на своей жирной белой лошадке ехал к Доброму. По всей дороге толпились, отогреваясь у костров, партии взятых нынешний день французских пленных (их взято было в этот день семь тысяч). Недалеко от Доброго огромная толпа оборванных, обвязанных и укутанных чем попало пленных гудела говором, стоя на дороге подле длинного ряда отпряженных французских орудий. При приближении главнокомандующего говор замолк, и все глаза уставились на Кутузова, который в своей белой с красным околышем шапке и ватной шинели, горбом сидевшей на его сутуловатых плечах, медленно подвигался по дороге. Один из генералов докладывал Кутузову, где взяты орудия и пленные.
Кутузов, казалось, чем то озабочен и не слышал слов генерала. Он недовольно щурился и внимательно и пристально вглядывался в те фигуры пленных, которые представляли особенно жалкий вид. Большая часть лиц французских солдат были изуродованы отмороженными носами и щеками, и почти у всех были красные, распухшие и гноившиеся глаза.
Одна кучка французов стояла близко у дороги, и два солдата – лицо одного из них было покрыто болячками – разрывали руками кусок сырого мяса. Что то было страшное и животное в том беглом взгляде, который они бросили на проезжавших, и в том злобном выражении, с которым солдат с болячками, взглянув на Кутузова, тотчас же отвернулся и продолжал свое дело.
Кутузов долго внимательно поглядел на этих двух солдат; еще более сморщившись, он прищурил глаза и раздумчиво покачал головой. В другом месте он заметил русского солдата, который, смеясь и трепля по плечу француза, что то ласково говорил ему. Кутузов опять с тем же выражением покачал головой.
– Что ты говоришь? Что? – спросил он у генерала, продолжавшего докладывать и обращавшего внимание главнокомандующего на французские взятые знамена, стоявшие перед фронтом Преображенского полка.
– А, знамена! – сказал Кутузов, видимо с трудом отрываясь от предмета, занимавшего его мысли. Он рассеянно оглянулся. Тысячи глаз со всех сторон, ожидая его сло ва, смотрели на него.
Перед Преображенским полком он остановился, тяжело вздохнул и закрыл глаза. Кто то из свиты махнул, чтобы державшие знамена солдаты подошли и поставили их древками знамен вокруг главнокомандующего. Кутузов помолчал несколько секунд и, видимо неохотно, подчиняясь необходимости своего положения, поднял голову и начал говорить. Толпы офицеров окружили его. Он внимательным взглядом обвел кружок офицеров, узнав некоторых из них.
– Благодарю всех! – сказал он, обращаясь к солдатам и опять к офицерам. В тишине, воцарившейся вокруг него, отчетливо слышны были его медленно выговариваемые слова. – Благодарю всех за трудную и верную службу. Победа совершенная, и Россия не забудет вас. Вам слава вовеки! – Он помолчал, оглядываясь.
– Нагни, нагни ему голову то, – сказал он солдату, державшему французского орла и нечаянно опустившему его перед знаменем преображенцев. – Пониже, пониже, так то вот. Ура! ребята, – быстрым движением подбородка обратись к солдатам, проговорил он.
– Ура ра ра! – заревели тысячи голосов. Пока кричали солдаты, Кутузов, согнувшись на седле, склонил голову, и глаз его засветился кротким, как будто насмешливым, блеском.
– Вот что, братцы, – сказал он, когда замолкли голоса…
И вдруг голос и выражение лица его изменились: перестал говорить главнокомандующий, а заговорил простой, старый человек, очевидно что то самое нужное желавший сообщить теперь своим товарищам.
В толпе офицеров и в рядах солдат произошло движение, чтобы яснее слышать то, что он скажет теперь.
– А вот что, братцы. Я знаю, трудно вам, да что же делать! Потерпите; недолго осталось. Выпроводим гостей, отдохнем тогда. За службу вашу вас царь не забудет. Вам трудно, да все же вы дома; а они – видите, до чего они дошли, – сказал он, указывая на пленных. – Хуже нищих последних. Пока они были сильны, мы себя не жалели, а теперь их и пожалеть можно. Тоже и они люди. Так, ребята?
Он смотрел вокруг себя, и в упорных, почтительно недоумевающих, устремленных на него взглядах он читал сочувствие своим словам: лицо его становилось все светлее и светлее от старческой кроткой улыбки, звездами морщившейся в углах губ и глаз. Он помолчал и как бы в недоумении опустил голову.
– А и то сказать, кто же их к нам звал? Поделом им, м… и… в г…. – вдруг сказал он, подняв голову. И, взмахнув нагайкой, он галопом, в первый раз во всю кампанию, поехал прочь от радостно хохотавших и ревевших ура, расстроивавших ряды солдат.
Слова, сказанные Кутузовым, едва ли были поняты войсками. Никто не сумел бы передать содержания сначала торжественной и под конец простодушно стариковской речи фельдмаршала; но сердечный смысл этой речи не только был понят, но то самое, то самое чувство величественного торжества в соединении с жалостью к врагам и сознанием своей правоты, выраженное этим, именно этим стариковским, добродушным ругательством, – это самое (чувство лежало в душе каждого солдата и выразилось радостным, долго не умолкавшим криком. Когда после этого один из генералов с вопросом о том, не прикажет ли главнокомандующий приехать коляске, обратился к нему, Кутузов, отвечая, неожиданно всхлипнул, видимо находясь в сильном волнении.
