Хантер, Иэн

Иэн Хантер Ian Hunter
Ian Hunter на концерте Mott the Hoople. 1973
Основная информация
Дата рождения	3 июня 1939(1939-06-03) (84 года)
Место рождения	Освестри, Шропшир, Англия
Страна	Великобритания Великобритания
Профессии	автор-исполнитель, певец, гитарист, пианист
Жанры	хард-рок глэм-рок
Коллективы	Mott the Hoople, Ian Hunter Band, Ian Hunter Band feat. Mick Ronson, Hunter Ronson, The Hunter/Ronson band
Лейблы	Yep Roc Records, Jerkin' Crocus Records, Chrysalis Records, Island Records, CBS Records, Columbia Records
[www.ianhunter.com/ hunter.com]

Иэн Хантер Паттерсон (англ. Ian Hunter Patterson; 3 июня 1939, Освестри, графство Шропшир, Англия) — британский рок-музыкант-мультиинструменталист и автор песен, известный прежде всего по участию в Mott the Hoople (с 1969 по 1974 годы), группы, прославившейся глэм-рок-хитом «All The Young Dudes».

Несмотря на «преклонный» с точки зрения панков возраст (в 1977 году ему было 38 лет) и относительно консервативное музыкальное мировоззрение, Хантер пользовался авторитетом на нововолновой сцене и в Британии считается одним из прото-панк-рокеров. В 1974 году Хантер начал сольную карьеру, прежних коммерческих высот не достиг, но приобрёл культовую известность.

Биография

Иэн Хантер родился 3 июня 1939 года в Овестри (графство Шропшир), но детские годы провёл во многих городах Британии: отец работал в MI5, и семья часто переезжала с места на место.

В конце 1950-х годов Иэн Хантер на конкурсе молодых исполнителей в Butlin’s Holiday Camp познакомился с Колином Йорком (англ.  Colin York) и Колином Брумом (англ. Colin Broom), участниками группы The Apex Group из Нортгемптона. Трио на конкурсе исполнило песню «Blue Moon», аккомпанируя себе на акустических гитарах и одержало победу.

Вскоре Хантер покинул дом, поступив на работу в компанию British Timpken и продолжая выступать с The Apex Group в качестве ритм-гитариста. В 1958 году Хантер покинул ансамбль; это произошло незадолго до того, как вышел дебютный сингл «Yorkshire Relish, Caravan» вышедший на John Lever Records. Хантер вернулся в Шрусбери, где поступил на работу в компанию McGowans и основал дуэт двух гармоник с Тони Уордлом (англ. Tony Wardle), по образцу более известного местного коллектива Morton Fraser’s Harmonica Gang.

Вместе с невестой Дайаной (вскоре ставшей его женой и родившей сына Стивена) Иэн Хантер вернулся в Нортхэмптон, поселился в Сент-Джеймс-энде и вернулся в The Apex Group. Группа имела стабильную работу в клубах и на военных базах, но Хантер не испытывал творческого удовлетворения: его особенно напрягали формальные костюмы, в которых группа выходила на сцену, постепенно приближаясь к стандартам ритм-энд-блюзового ревю. В 1963 году он образовал собственный коллектив Hurricane Henry and the Shriekers, пригласив Тони Марриотта (ударные, экс-Dave Crane & The Strangers), Джулиана Култера (гитара, экс-The Jetstreams) и Боба Уэсли (бас-гитара, экс-Johnny Dave Combo). Вскоре певец Фредди 'Фингер' Ли в марте 1964 года присоединился к группе Хантера; последний переключился на бас и отошёл от микрофона. Наконец, Фрэнк Шорт, лидер The Apex Group, прослышал о «двуличии» Хантера и уволил его из своего состава. Примерно в это время (в конце 1963 — начале 1964 года) The Apex записали второй альбом для лейбла John Lever Records (под названием The Apex Rhythm & Blues All Stars); Хантер в работе над ним уже не принимал.

По предложению Фредии The Shriekers отправились в Германию и начали работать в тех же клубах, где бывали и Beatles. В интервью 2004 года Хантер говорил, что именно в ходе этой поездки у него впервые появилась мысль о том, что он сможет в будущем заниматься музыкой профессионально.

В 1966 году Хантер переехал в Лондон, где вошёл в состав The Scenery, группы, где играли также гитарист Миллер Андерсон (англ.  Miller Anderson), ударник Дэйв Дюфорт (англ. Dave Dufort) и клавишник Данте Смит (англ. Dante Smith). Год спустя Андерсон познакомил Хантера с Миком Ронсоном, сотрудничество с которым с тех пор не прекращалось.

В 1967 году Смит и Дюфорт покинули группу, а за ударные сел Джон Вернон Смит (англ. John Vernon Smith). The Scenery вместе с продюсером Биллом Фарли записались на студии Regent Sound; записи были без ведома музыкантов выпущены за рубежом лейблом Impact в Бельгии и Франции. В начале 1968 года The Scenery прекратили своё существование; Дюфорт и Андерсон вошли в состав Paper Blitz Tissue, а Иэн Хантер присоединился к Фредди Ли в ретро-шоу-группе At Last The 1958 Rock and Roll Show, с ударником Питом Филипсом и гитаристом Крисом Мэйфилдом. Квартет стал регулярно выступать в эдмонтонском клубе The Angel, к нему проявили интерес Chrysalis Records и издательство NEMS, но контрактов подписано не было. При участии Миллера Андерсона был записан сингл «I Can’t Drive» для CBS, но на этом история шоу завершилась, если не считать того, что, переименовавшись в Charlie Woolfe, оно выпустило сингл «Dance, Dance, Dance». В это же время Хантер играл и с другими исполнителями: в их числе были The Young Idea, Билли Фьюри и Дэвид Макуильямс.

В конце 1968 года Микки Мост пригласил Хантера и Дюфорта в группу, которую предполагалось назвать The New Yardbirds (двумя другими участниками проекта стали вокалист Джонни Гилпин и гитарист Мик Строуд); поскольку именно так называлась некоторое время группа Джимми Пейджа, возник слух о том, что Хантер был одним из участников первого состава Led Zeppelin. Хантеру даже выдали месячную зарплату как участнику The New Yardbirds, но проект Мо́ста остался нереализованным. В эти годы Хантер подрабатывал журналистикой (в частности, для компании Francis, Day & Hunter; к последнему имени он не имел отношения) и даже на дорожном строительстве.

Mott The Hoople

К 1969 году у Хантера уже было двое детей, но он не оставлял надежд вернуться к профессиональной музыкальной деятельности. Как раз в это время Мик Ральфс вместе с органистом Верденом Алленом присоединился к группе The Shakedown Sound, аккомпанировавшей Джимми Клиффу. В состав пришли Стэн Типпинс (вокал), Оверенд Уоттс (бас-гитара) и Дэйл Гриффин; квинтет переименовался в Silence и получил право на прослушивание у импресарио Гая Стивенса. Очень скоро последовало новое переименование: группа назвалась в честь персонажа романа Уилларда Мануса Mott The Hoople и пригласила к микрофону Хантера.

Группу немедленно поддержала музыкальная критика; в числе её первых фанатов, как позже выяснилось, были участники Clash. В конечном итоге выяснилось, что популярность у группы культовая; никакие ухищрения промоутера Стивенса не могли обеспечить ей массовый успех. После концерта в Швейцарии в 1972 году Mott the Hoople объявили о том, что прекращают свою деятельность.

Именно в этот момент Дэвид Боуи, один из поклонников группы, предложил её участникам только что написанную им песню. «Он, вообще-то, предложил нам сначала 'Suffragette City', которая на меня впечатления не произвела. А потом присел на пол в офисе издателей на Риджент-стрит И сыграл на акустической гитаре 'All The Young Dudes'», — вспоминал Хантер. Сингл вознёсся до #3 в UK Singles Chart и группа начала вторую жизнь, в которой Боуи продолжал принимать участие, подсказывая (как вспоминал Ральфс) всевозможные студийные трюки. Мик Ронсон, гитарист Боуи, также сыграл свою роль в формировании звучания Mott the Houple.

Mott the Hoople имели значительный коммерческий успех с альбомами All the Young Dudes (1972, продюсер — Дэвид Боуи); Mott (1973) и The Hoople (1974), синглами «Honaloochie Boogie», «All The Way From Memphis». После того, как Мик Ральфс в 1973 году перешёл в Bad Company, Хантер некоторое время сам играл на гитаре, позже уступив эту роль Лютеру Гроссвенору, которого, в свою очередь на некоторое время, завершив работу со Spiders from Mars, заменил Ронсон. В декабре 1974 года Хантер вышел из состава группы, после чего та продолжила выступать и записываться уже как Mott (позже — British Lions).

В 2009 году Mott the Hoople в оригинальном составе воссоединились и в октябре дали два концерта в лондонском зале Hammersmith Apollo.

После распада

После ухода из Mott the Hoople Иэн Хантер объединил усилия с Миком Ронсоном. Дуэт выпустил альбом Ian Hunter (первоначальное название Hunter Ronson не прошло из-за условий контракта). Затем сотрудничество с Ронсоном прервалось; сообщалось, что причиной тому явилось нежелание Хантера иметь дело с Тони ДеФрисом, менеджером последнего. Первый сольный сингл Хантера, «Once Bitten Twice Shy», из дебютного альбома, стал хитом, поднявшись в Британии до #14.

Второй альбом Хантера, All American Alien Boy, был в большей степени ориентирован на музыку соул; в его записи принимали участие саксофонист Дэвид Санборн, бас-гитарист Жако Пасториус и (в одном треке) Queen в полном составе (последние когда-то выступали у Mott the Hoople разогревщиками).

Третий альбом Overnight Angels, записанный продюсером Роем Томасом Бейкером (при участии гитариста Эрла Слика, игравшего с Боуи), был уже ориентирован на более тяжёлый гитарный звук. Columbia Records, однако, выпускать альбом в США отказалось: Хантер утверждал, что причиной тому стало то, что он в тот момент уволил своего менеджера Фреда Хеллера.

Хантер с Ронсоном записали более успешный альбом You’re Never Alone With a Schizophrenic, в работе над которым принимали участие музыканты The E Street Band, группы Брюса Спрингстина, а также Джон Кейл. Две песни альбома впоследствии имели успех как кавер-версии: сингл «Ships» в 1979 году в исполнении Барри Манилоу стал американским хитом, а в 1997 году «Cleveland Rocks» записала группа Presidents of the United States of America. Вторая из этих двух песен стала неофициальным гимном штата Огайо. В 1979 году символические ключи от города вручил Хантеру мэр Кливленда Денис Кусинич.

Ронсон и Хантер провели успешное концертное турне, результатом которого стали концертный альбом Welcome to the Сlub и телевизионные записи концертов в Кливленде, Эссене и Париже (до сих пор официального не выпущенные).

80-е были периодом относительного затишья: после Short Back 'n' Sides, записанного с Миком Ронсоном и Миком Джонсом, последовал All of the Good Ones are Taken (где выделяется трек «Death 'n' Glory Boys», единственный с участием Ронсона). Следующие несколько лет на записывался только для саундтреков («Учитель», «Ночь страха» — опять же с Ронсоном). В 1988 году Хантер и Ронсон отправились в тур с новым материалом, а в 1989 под именем Hunter/Ronson выпустили альбом YUI ORTA (Why you I oughta) и продолжили гастроли. В 1992 оба участвовали в концерте памяти Фредди Меркьюри. творческий союз Хантера и Ронсона распался в 1993 году, когда Мик Ронсон умер от рака. Потеряв друга и музыканта, как нельзя лучше понимавшего и претворявшего в жизнь его идеи, Иэн Хантер только через несколько лет вернулся в студию и на сцену. В 1996 он записал альбом The Artful Dodger, включив в него песню-посвящение Michael Picasso.

2002 —

На события 11 сентября в Нью-Йорке Хантер откликнулся песней Twisted Steel. В 2002 году он выступил с симфоническим оркестром в Осло, переработав самые известные песни, начиная с репертуара Mott the Hoople. В 2005 Хантер получил Classic Rock Award в номинации «Лучший автор», а в 2007 номинировался с новым альбомом Shrunken Heads. На этот раз награда досталась не ему, зато вместе с Джо Эллиотом он вручил Inspiration Award жене и дочери Мика Ронсона.

Дискография

Сольные альбомы

• Ian Hunter (1975)
• All-American Alien Boy (1976)
• Overnight Angels (1977)
• You’re Never Alone with a Schizophrenic (1979)
• Welcome to the Club (1980)
• Short Back 'n' Sides (1981)
• All of the Good Ones Are Taken (1983)
• YUI Orta (с Миком Ронсоном) (1990)
• BBC Live in Concert (The Hunter Ronson Band) (1995)
• Ian Hunter’s Dirty Laundry (1995)
• The Artful Dodger (1996)
• Missing in Action (2000)
• Once Bitten Twice Shy (2000)
• Rant (2001)
• Strings Attached (DVD, CD) (2004)
• Just Another Night (DVD, 2004)
• The Truth, The Whole Truth, Nuthin' But The Truth (CD) (2005)
• Shrunken Heads (2007)
• Man Overboard (2009)
• When I'm President (2012)

Отрывок, характеризующий Хантер, Иэн

Вечером этого дня Николай никуда не поехал в гости и остался дома, с тем чтобы покончить некоторые счеты с продавцами лошадей. Когда он покончил дела, было уже поздно, чтобы ехать куда нибудь, но было еще рано, чтобы ложиться спать, и Николай долго один ходил взад и вперед по комнате, обдумывая свою жизнь, что с ним редко случалось.
Княжна Марья произвела на него приятное впечатление под Смоленском. То, что он встретил ее тогда в таких особенных условиях, и то, что именно на нее одно время его мать указывала ему как на богатую партию, сделали то, что он обратил на нее особенное внимание. В Воронеже, во время его посещения, впечатление это было не только приятное, но сильное. Николай был поражен той особенной, нравственной красотой, которую он в этот раз заметил в ней. Однако он собирался уезжать, и ему в голову не приходило пожалеть о том, что уезжая из Воронежа, он лишается случая видеть княжну. Но нынешняя встреча с княжной Марьей в церкви (Николай чувствовал это) засела ему глубже в сердце, чем он это предвидел, и глубже, чем он желал для своего спокойствия. Это бледное, тонкое, печальное лицо, этот лучистый взгляд, эти тихие, грациозные движения и главное – эта глубокая и нежная печаль, выражавшаяся во всех чертах ее, тревожили его и требовали его участия. В мужчинах Ростов терпеть не мог видеть выражение высшей, духовной жизни (оттого он не любил князя Андрея), он презрительно называл это философией, мечтательностью; но в княжне Марье, именно в этой печали, выказывавшей всю глубину этого чуждого для Николая духовного мира, он чувствовал неотразимую привлекательность.
«Чудная должна быть девушка! Вот именно ангел! – говорил он сам с собою. – Отчего я не свободен, отчего я поторопился с Соней?» И невольно ему представилось сравнение между двумя: бедность в одной и богатство в другой тех духовных даров, которых не имел Николай и которые потому он так высоко ценил. Он попробовал себе представить, что бы было, если б он был свободен. Каким образом он сделал бы ей предложение и она стала бы его женою? Нет, он не мог себе представить этого. Ему делалось жутко, и никакие ясные образы не представлялись ему. С Соней он давно уже составил себе будущую картину, и все это было просто и ясно, именно потому, что все это было выдумано, и он знал все, что было в Соне; но с княжной Марьей нельзя было себе представить будущей жизни, потому что он не понимал ее, а только любил.
Мечтания о Соне имели в себе что то веселое, игрушечное. Но думать о княжне Марье всегда было трудно и немного страшно.
«Как она молилась! – вспомнил он. – Видно было, что вся душа ее была в молитве. Да, это та молитва, которая сдвигает горы, и я уверен, что молитва ее будет исполнена. Отчего я не молюсь о том, что мне нужно? – вспомнил он. – Что мне нужно? Свободы, развязки с Соней. Она правду говорила, – вспомнил он слова губернаторши, – кроме несчастья, ничего не будет из того, что я женюсь на ней. Путаница, горе maman… дела… путаница, страшная путаница! Да я и не люблю ее. Да, не так люблю, как надо. Боже мой! выведи меня из этого ужасного, безвыходного положения! – начал он вдруг молиться. – Да, молитва сдвинет гору, но надо верить и не так молиться, как мы детьми молились с Наташей о том, чтобы снег сделался сахаром, и выбегали на двор пробовать, делается ли из снегу сахар. Нет, но я не о пустяках молюсь теперь», – сказал он, ставя в угол трубку и, сложив руки, становясь перед образом. И, умиленный воспоминанием о княжне Марье, он начал молиться так, как он давно не молился. Слезы у него были на глазах и в горле, когда в дверь вошел Лаврушка с какими то бумагами.
– Дурак! что лезешь, когда тебя не спрашивают! – сказал Николай, быстро переменяя положение.
– От губернатора, – заспанным голосом сказал Лаврушка, – кульер приехал, письмо вам.
– Ну, хорошо, спасибо, ступай!
Николай взял два письма. Одно было от матери, другое от Сони. Он узнал их по почеркам и распечатал первое письмо Сони. Не успел он прочесть нескольких строк, как лицо его побледнело и глаза его испуганно и радостно раскрылись.
– Нет, это не может быть! – проговорил он вслух. Не в силах сидеть на месте, он с письмом в руках, читая его. стал ходить по комнате. Он пробежал письмо, потом прочел его раз, другой, и, подняв плечи и разведя руками, он остановился посреди комнаты с открытым ртом и остановившимися глазами. То, о чем он только что молился, с уверенностью, что бог исполнит его молитву, было исполнено; но Николай был удивлен этим так, как будто это было что то необыкновенное, и как будто он никогда не ожидал этого, и как будто именно то, что это так быстро совершилось, доказывало то, что это происходило не от бога, которого он просил, а от обыкновенной случайности.
Тот, казавшийся неразрешимым, узел, который связывал свободу Ростова, был разрешен этим неожиданным (как казалось Николаю), ничем не вызванным письмом Сони. Она писала, что последние несчастные обстоятельства, потеря почти всего имущества Ростовых в Москве, и не раз высказываемые желания графини о том, чтобы Николай женился на княжне Болконской, и его молчание и холодность за последнее время – все это вместе заставило ее решиться отречься от его обещаний и дать ему полную свободу.
«Мне слишком тяжело было думать, что я могу быть причиной горя или раздора в семействе, которое меня облагодетельствовало, – писала она, – и любовь моя имеет одною целью счастье тех, кого я люблю; и потому я умоляю вас, Nicolas, считать себя свободным и знать, что несмотря ни на что, никто сильнее не может вас любить, как ваша Соня».
Оба письма были из Троицы. Другое письмо было от графини. В письме этом описывались последние дни в Москве, выезд, пожар и погибель всего состояния. В письме этом, между прочим, графиня писала о том, что князь Андрей в числе раненых ехал вместе с ними. Положение его было очень опасно, но теперь доктор говорит, что есть больше надежды. Соня и Наташа, как сиделки, ухаживают за ним.
С этим письмом на другой день Николай поехал к княжне Марье. Ни Николай, ни княжна Марья ни слова не сказали о том, что могли означать слова: «Наташа ухаживает за ним»; но благодаря этому письму Николай вдруг сблизился с княжной в почти родственные отношения.
На другой день Ростов проводил княжну Марью в Ярославль и через несколько дней сам уехал в полк.


Письмо Сони к Николаю, бывшее осуществлением его молитвы, было написано из Троицы. Вот чем оно было вызвано. Мысль о женитьбе Николая на богатой невесте все больше и больше занимала старую графиню. Она знала, что Соня была главным препятствием для этого. И жизнь Сони последнее время, в особенности после письма Николая, описывавшего свою встречу в Богучарове с княжной Марьей, становилась тяжелее и тяжелее в доме графини. Графиня не пропускала ни одного случая для оскорбительного или жестокого намека Соне.
Но несколько дней перед выездом из Москвы, растроганная и взволнованная всем тем, что происходило, графиня, призвав к себе Соню, вместо упреков и требований, со слезами обратилась к ней с мольбой о том, чтобы она, пожертвовав собою, отплатила бы за все, что было для нее сделано, тем, чтобы разорвала свои связи с Николаем.
– Я не буду покойна до тех пор, пока ты мне не дашь этого обещания.
Соня разрыдалась истерически, отвечала сквозь рыдания, что она сделает все, что она на все готова, но не дала прямого обещания и в душе своей не могла решиться на то, чего от нее требовали. Надо было жертвовать собой для счастья семьи, которая вскормила и воспитала ее. Жертвовать собой для счастья других было привычкой Сони. Ее положение в доме было таково, что только на пути жертвованья она могла выказывать свои достоинства, и она привыкла и любила жертвовать собой. Но прежде во всех действиях самопожертвованья она с радостью сознавала, что она, жертвуя собой, этим самым возвышает себе цену в глазах себя и других и становится более достойною Nicolas, которого она любила больше всего в жизни; но теперь жертва ее должна была состоять в том, чтобы отказаться от того, что для нее составляло всю награду жертвы, весь смысл жизни. И в первый раз в жизни она почувствовала горечь к тем людям, которые облагодетельствовали ее для того, чтобы больнее замучить; почувствовала зависть к Наташе, никогда не испытывавшей ничего подобного, никогда не нуждавшейся в жертвах и заставлявшей других жертвовать себе и все таки всеми любимой. И в первый раз Соня почувствовала, как из ее тихой, чистой любви к Nicolas вдруг начинало вырастать страстное чувство, которое стояло выше и правил, и добродетели, и религии; и под влиянием этого чувства Соня невольно, выученная своею зависимою жизнью скрытности, в общих неопределенных словах ответив графине, избегала с ней разговоров и решилась ждать свидания с Николаем с тем, чтобы в этом свидании не освободить, но, напротив, навсегда связать себя с ним.
Хлопоты и ужас последних дней пребывания Ростовых в Москве заглушили в Соне тяготившие ее мрачные мысли. Она рада была находить спасение от них в практической деятельности. Но когда она узнала о присутствии в их доме князя Андрея, несмотря на всю искреннюю жалость, которую она испытала к нему и к Наташе, радостное и суеверное чувство того, что бог не хочет того, чтобы она была разлучена с Nicolas, охватило ее. Она знала, что Наташа любила одного князя Андрея и не переставала любить его. Она знала, что теперь, сведенные вместе в таких страшных условиях, они снова полюбят друг друга и что тогда Николаю вследствие родства, которое будет между ними, нельзя будет жениться на княжне Марье. Несмотря на весь ужас всего происходившего в последние дни и во время первых дней путешествия, это чувство, это сознание вмешательства провидения в ее личные дела радовало Соню.
В Троицкой лавре Ростовы сделали первую дневку в своем путешествии.
В гостинице лавры Ростовым были отведены три большие комнаты, из которых одну занимал князь Андрей. Раненому было в этот день гораздо лучше. Наташа сидела с ним. В соседней комнате сидели граф и графиня, почтительно беседуя с настоятелем, посетившим своих давнишних знакомых и вкладчиков. Соня сидела тут же, и ее мучило любопытство о том, о чем говорили князь Андрей с Наташей. Она из за двери слушала звуки их голосов. Дверь комнаты князя Андрея отворилась. Наташа с взволнованным лицом вышла оттуда и, не замечая приподнявшегося ей навстречу и взявшегося за широкий рукав правой руки монаха, подошла к Соне и взяла ее за руку.
– Наташа, что ты? Поди сюда, – сказала графиня.
Наташа подошла под благословенье, и настоятель посоветовал обратиться за помощью к богу и его угоднику.
Тотчас после ухода настоятеля Нашата взяла за руку свою подругу и пошла с ней в пустую комнату.
– Соня, да? он будет жив? – сказала она. – Соня, как я счастлива и как я несчастна! Соня, голубчик, – все по старому. Только бы он был жив. Он не может… потому что, потому… что… – И Наташа расплакалась.
– Так! Я знала это! Слава богу, – проговорила Соня. – Он будет жив!
Соня была взволнована не меньше своей подруги – и ее страхом и горем, и своими личными, никому не высказанными мыслями. Она, рыдая, целовала, утешала Наташу. «Только бы он был жив!» – думала она. Поплакав, поговорив и отерев слезы, обе подруги подошли к двери князя Андрея. Наташа, осторожно отворив двери, заглянула в комнату. Соня рядом с ней стояла у полуотворенной двери.
Князь Андрей лежал высоко на трех подушках. Бледное лицо его было покойно, глаза закрыты, и видно было, как он ровно дышал.
– Ах, Наташа! – вдруг почти вскрикнула Соня, хватаясь за руку своей кузины и отступая от двери.
– Что? что? – спросила Наташа.
– Это то, то, вот… – сказала Соня с бледным лицом и дрожащими губами.
Наташа тихо затворила дверь и отошла с Соней к окну, не понимая еще того, что ей говорили.
– Помнишь ты, – с испуганным и торжественным лицом говорила Соня, – помнишь, когда я за тебя в зеркало смотрела… В Отрадном, на святках… Помнишь, что я видела?..
– Да, да! – широко раскрывая глаза, сказала Наташа, смутно вспоминая, что тогда Соня сказала что то о князе Андрее, которого она видела лежащим.
– Помнишь? – продолжала Соня. – Я видела тогда и сказала всем, и тебе, и Дуняше. Я видела, что он лежит на постели, – говорила она, при каждой подробности делая жест рукою с поднятым пальцем, – и что он закрыл глаза, и что он покрыт именно розовым одеялом, и что он сложил руки, – говорила Соня, убеждаясь, по мере того как она описывала виденные ею сейчас подробности, что эти самые подробности она видела тогда. Тогда она ничего не видела, но рассказала, что видела то, что ей пришло в голову; но то, что она придумала тогда, представлялось ей столь же действительным, как и всякое другое воспоминание. То, что она тогда сказала, что он оглянулся на нее и улыбнулся и был покрыт чем то красным, она не только помнила, но твердо была убеждена, что еще тогда она сказала и видела, что он был покрыт розовым, именно розовым одеялом, и что глаза его были закрыты.