Томпсон, Хантер Стоктон

Хантер Стоктон Томпсон
Hunter Stockton Thompson
blank300.png|1px]] [[file:blank300.png На съёмках документального фильма «Фак»
Дата рождения:	18 июля 1937(1937-07-18)
Место рождения:	Луисвилл, штат Кентукки, США
Дата смерти:	20 февраля 2005(2005-02-20) (67 лет)
Место смерти:	Вуди Крик, штат Колорадо, США
Гражданство:	США США
Род деятельности:	писатель, журналист, политик
Жанр:	гонзо-журналистика
[www.lib.ru/INPROZ/TOMPSON/ Произведения на сайте Lib.ru]

Ха́нтер Сто́ктон То́мпсон (англ. Hunter Stockton Thompson; 18 июля 1937, Луисвилл, штат Кентукки, США — 20 февраля 2005, Вуди Крик, штат Колорадо) — американский писатель и журналист, основатель гонзо-журналистики, наиболее известен как автор романа «Страх и отвращение в Лас-Вегасе».

Биография

Ранние годы

Коренной уроженец Луисвилля, Кентукки, Томпсон вырос в окрестностях черокийского треугольника и посещал Луисвилльскую Высшую школу для мальчиков. Его родители, Джек (умер в 1952 году) и Вирджиния (умерла в 1999 году) поженились в 1935 году. После смерти Джек оставил троих сыновей — Хантера (которому на тот момент исполнилось 14 лет), Дэвисона и Джеймса — на воспитание их матери, которая после смерти мужа стала запойной алкоголичкой.

Хантер в 1956 году был вынужден фактически «сбежать» в армию США ещё до обязательного воинского призыва, так как он разбил грузовик своего работодателя. По возвращении Хантер публично извинился и признал, что был не в состоянии управлять грузовиком. После работы в департаменте информационной службы на авиабазе Эглин во Флориде в 1956 году он стал спортивным редактором собственной газеты базы «Главный курьер». Он также писал в несколько местных газет, что не нравилось руководству базы, так как он критиковал как всю армию США в целом, так и эту военную базу и её руководство в частности.

В 1958 году командир Томпсона рекомендовал его к досрочному увольнению из ВВС в звании рядового авиации первого класса. «Этот служащий, хотя и талантливый, не желает подчиняться правилам» — В. С. Эванс, начальник информационной службы написал в Энглинский офис по персоналу — «Иногда его мятежная и высокомерная позиция передаётся другим штатным лётчикам».

После Военно-воздушных сил он переехал в Нью-Йорк и по солдатской программе оплаты высшего образования обучался в Колумбийском университете, где посещал факультет общих дисциплин, в частности, лекции по написанию коротких рассказов.

В течение этого времени он недолго работал в журнале The Time «на побегушках» за $51 в неделю. За время работы он перепечатал на машинке «Великий Гэтсби» Ф. Скотта Фицджеральда и «Прощай, оружие!» Эрнеста Хемингуэя, объясняя это тем, что хочет узнать писательский стиль авторов. В 1959 году Томпсон был уволен из Time за неподчинение. Позже в том же году он работал репортёром для Middletown Daily Record в Нью-Йорке, но был уволен с этой работы после того, как сломал автомат по продаже шоколадок и подрался с владельцем местного ресторана, который, как оказалось, давал в этой газете рекламу.

В 1960 году Томпсон переехал в Сан Хуан, Пуэрто-Рико, чтобы принять предложение о работе в спортивном журнале El Sportivo, который вскоре закрылся. Но переезд в Пуэрто-Рико позволил Томпсону совершить путешествие по Карибскому морю и Южной Америке, и писать независимые статьи для нескольких американских ежедневных газет. В Пуэрто-Рико он сдружился с журналистом Уильямом Кеннеди. Томпсон также был южноамериканским корреспондентом еженедельника Dow Jones «National Observer». В 1961 году в течение восьми месяцев Томпсон служил охранником и смотрителем в Big Sur Hot Springs перед тем, как оно стало Эзалинским институтом.

В это же время Томпсон написал две повести («Принц Медуза» и «Ромовый дневник») и предложил издателям несколько рассказов. Позже Кеннеди отметил, что «они с Томпсоном были неудавшимися романистами, которые обратились к журналистике, чтобы заработать на жизнь».

9 мая 1963 года он женился на своей давней девушке Сандре Конклин (она же Сэнди Конклин Томпсон, теперь Сонди Райт). 23 марта 1964 года у них родился сын Хуан Фицджеральд Томпсон. Пара пыталась завести детей ещё 5 раз: три беременности закончились выкидышами, ещё двое детей умерли в младенчестве. В некрологе по Хантеру в статье 1970 года в Роллинг Стоун Сэнди написала: «Я хочу подтвердить, что мы с Хантером потеряли пятерых детей — двоих полноценных детей и троих выкидышей… Я так хотела ещё Хантеров! Один из самых прекрасных даров, которые когда-либо делал мне Хантер… Сара, наш полноценный восьмифунтовый малыш, прожила около 12 часов. Я лежала там в Больнице Аспенской Долины, ожидая, и, когда я увидела лицо доктора, оно было невыносимым. Я думала, что сойду с ума. Хантер склонился к моей постели и сказал: „Сэнди, если ты хочешь наведаться на ту сторону — давай, только знай, что мы с Хуаном действительно нуждаемся в тебе“ — и я вернулась». После 19 лет совместной жизни и 17 лет брака Хантер и Сэнди развелись в 1980, оставаясь близкими друзьями до самой смерти Хантера.

В 1965 году редактор «The Nation» Кэрри МакВильямс предложила Томпсону написать несколько статей, основанных на его общении с байкерами из мотоклуба Hells Angels. Перед этим Томпсон провёл год, живя и катаясь вместе с «Ангелами ада», но их отношения развалились, когда несколько незнакомых байкеров из Ангелов ада без особой причины избили Томпсона до полусмерти. После того, как The Nation опубликовал статью (17 Мая, 1965), Томпсон получил несколько предложений на написание книги и Random House выпустил в твёрдом переплёте «Hells Angels: The Strange and Terrible Saga of the Outlaw Motorcycle Gangs» в 1966 году (издано на русском языке под названием «Ангелы ада» в 2001 г.).

Работа в Rolling Stone и расцвет творчества

Большинство лучших работ Томпсона было опубликовано в журнале Роллинг Стоун, его первой статьёй, напечатанной в журнале, была «Власть фриков в горах». Статья описывала его попытку получить должность шерифа округа Питкин, штат Колорадо, от партии «Власть фриков». Томпсон потерпел неудачу на выборах, запустив предвыборную кампанию, пропагандирующую декриминализацию наркотиков (но только для личного употребления, не для торговли, так как он не одобряет спекуляции), перекапывая улицы и превращая их в поросшие травой пешеходные аллеи, выступая против любого здания достаточно высокого, чтобы закрыть вид на горы, и переименовывая Аспен, штат Колорадо, в «Город жирдяев» — у действующего шерифа-республиканца, с кем он соперничал, была стрижка ежиком, побудившая Томпсона побриться наголо и обратиться к оппоненту со словами «мой длинноволосый оппонент».

Томпсон продолжил работу политическим корреспондентом для Роллинг Стоун. Две его книги, Fear and Loathing in Las Vegas и Fear and Loathing on the Campaign Trail '72 были впервые опубликованы именно в этом журнале.

Опубликованная в 1971 году «Страх и отвращение в Лас-Вегасе: Безумная поездка в сердце Американской Мечты» являлась своего рода отчетом от первого лица журналиста (Сам Томпсон под псевдонимом «Рауль Дюк») о поездке в Лас-Вегас с «300-фунтовым самоанским» адвокатом «Доктором Гонзо» (герой, придуманный другом Томпсона, американским мексиканцем (чикано) адвокатом Оскаром Зета Акостой), целью которой было освещение легендарной гонки на мотоциклах «Минт 400», а затем полицейской наркоконференции. Во время поездки они «с адвокатом» занимаются поиском Американской Мечты, постоянно находясь под воздействием наркотиков.

«Багажник нашей машины напоминал передвижную полицейскую нарколабораторию. У нас в распоряжении оказалось две сумки травы, семьдесят пять шариков мескалина, пять промокашек лютой кислоты, солонка с дырочками, полная кокаина, и целый межгалактический парад планет всяких стимуляторов, транков, визгунов, хохотунов… а также кварта текилы, кварта рома, ящик Бадвайзера, пинта сырого эфира и две дюжины амила» — отрывок из книги «Страх и отвращение в Лас-Вегасе. Дикое путешествие в сердце Американской мечты».

Ральф Стедман, который сотрудничал с Томпсоном в нескольких проектах, посодействовал со своей стороны иллюстрациями, сделанными тушью.

Fear and Loathing on the Campaign Trail '72 — это сборник статей в Роллинг Стоун, которые Томпсон писал, освещая предвыборную кампанию президента Ричарда М. Никсона и его неудачливого оппонента, Сенатора Джорджа Макговерна. Книга акцентирована в основном на предварительных выборах демократической партии и её провале благодаря расколу между разными кандидатами; Макговерна восхваляли, в то время как Эд Маски и Хьюберт Хамфри были осмеяны. Томпсон стремился стать жёстким критиком Никсона, как в течение, так и после его президентства. После смерти Никсона в 1994 году Томпсон описал его в Роллинг Стоун как человека, который «может пожать тебе руку и вонзить нож в спину одновременно», и он говорил: «его деловые бумаги стоит спустить по одной из тех открытых сточных канав, что вливаются в океан на юге Лос-Анджелеса. Он был свиньёй, а не человеком и простофилей, а не президентом. Он был злым человеком — злым в том смысле, что только те, кто верит в физическое существование Дьявола, могут его понять».

Поздние годы

На протяжении 1980-х и 1990-х годов, Томпсон продолжал изредка писать в «Роллинг стоун» и написал блестящий роман под названием «Проклятие Лоно» (в русском переводе — «Проклятие Гавайев») о нескольких безумных неделях, проведённых Томпсоном на Гавайях. Роман стал своеобразным продолжением «Страха и отвращения в Лас-Вегасе» и был издан с подробными иллюстрациями друга Томпсона, а заодно и прототипа одного из персонажей романа, Ральфа Стедмана.

Большая часть его произведений, выпущенных после 1980 года, опубликована в 4 томах под названием «The Gonzo Papers». Книга представляла собой большой сборник старых статей в «Роллинг стоун» и других малоизвестных работ Томпсона, написанных в 1960—70-х, а также включала в себя некоторые новые и ранее неопубликованные рассказы и очерки. Кто-то критиковал Томпсона, мол, он выдохся после «Страха и отвращения’72» и просто повторяет или эксплуатирует свои прежние работы. Сам Томпсон в предисловии к первому тому «Великая охота на Акул» отмечает перерождение, озвучивает мысли о суициде и объявляет, что старый Хантер Томпсон умер. Возможно, он был прав. Сборники журналистских статей и очерков, опубликованные им после 1980 года, по качеству серьёзно уступают прозе, опубликованной им ранее.

Одна из последних книг Томпсона, «Царство Страха», вышла в 2003 году и содержала самый новый материал — злой комментарий к уходящему Американскому Веку. Томпсон также вёл спортивную интернет-колонку Hey, Rube, для ESPN «Page 2», которая позже была собрана в книгу «Hey Rube: Blood Sport, the Bush Doctrine, and the Downward Spiral of Dumbness Modern History from the Sports Desk» (2005). Помимо этого, Томпсон иногда ездил с лекциями, в том числе однажды с Джоном Белуши.

Томпсон увлекался огнестрельным оружием и был отчаянным энтузиастом с большой коллекцией ручного оружия, винтовок, дробовиков, газового оружия, автоматического и полуавтоматическим оружия и практически всех видов взрывчатки, произведённой в промышленных или домашних условиях, известных человеку.

Брат Хантера Джеймс (родился 2 февраля 1949 года и умер от СПИДа 25 марта 1993 года) говорил, что Хантер оскорблял его из-за гомосексуальности, и что они никогда не были близки. Джеймс жаловался на тяжкое бремя ухода за пьющей матерью в течение многих лет, в то время как Хантер отсутствовал, а Джеймсу приходилось периодически вызывать такси, чтобы поднять мать с тротуара, на который она падала без чувств.

Хантер женился на своей давней ассистентке Аните Бежмук 24 апреля 2003 года.

Футбольный сезон закончен «Никаких больше игр. Никаких бомб. Никаких прогулок. Никакого веселья. Никакого плавания. 67. Это на 17 лет больше, чем 50. На 17 больше того, в чем я нуждался или чего хотел. Скучно. Я всегда злобный. Никакого веселья ни для кого. 67. Ты становишься жадным. Веди себя на свой возраст. Расслабься — будет не больно». Выстрел. 21 февраля 2005 Хантер Стоктон Томпсон был обнаружен на ферме «Сова» в Вуди Крик поблизости от города Аспен, штат Колорадо с огнестрельным ранением в голову. Прямых свидетелей происшествия не было, жена Томпсона, Анита, которая жила вместе с мужем, ушла из дома незадолго до рокового выстрела. Тело писателя нашел в прихожей его сын, Хуан Томпсон, который находился в доме вместе со своей женой и сыном. Случайность? Вряд ли. Томпсон слишком хорошо обращался с оружием. Самоубийство? Можно ли это называть самоубийством? Скорее всего, Томпсон просто завершил жизнь как воин, совершив над собой печальный ритуал. «С недавних пор его стали преследовать травмы и болезни — он перенес перелом ноги и операцию на бедре». Таким образом он преодолел старость. «Я думаю, он принял осознанное решение. Он превосходно прожил свои 67 лет, он жил так, как хотел — и не был готов страдать от унижений старости, — говорит Дуглас Бринкли, историк и друг писателя. — Это не было иррациональным поступком. Это был хорошо спланированный акт. Он не собирался никому позволять диктовать ему, каким образом умирать». Похожие мысли высказывает и вдова писателя Анита: «Для Хантера, как мастера политических ходов и приверженца идеи контроля, совершенно нормальным было решение покончить с жизнью по собственному графику, своими собственными руками, а не отдавать власть над собой судьбе, генетике или случайности. И хотя мы будем горько о нем сожалеть, мы понимаем его решение. Пусть мир знает, что Хантер Томпсон умер с полным стаканом в руках, бесстрашным человеком, воином» — Rolling Stone.

Самоубийство

Томпсон умер в своём доме в Вуди Крик, Колорадо, 20 февраля 2005, в 17:42 от огнестрельного ранения в голову. Ему было 67 лет.

Сын Томпсона (Хуан), невестка (Дженнифер Винкел Томпсон) и внук (Уилл Томпсон) гостили у него в выходные во время самоубийства. Уилл и Дженнифер были в соседней комнате, когда они услышали выстрел, тем не менее, выстрел был принят за упавшую книгу и они продолжили заниматься своими делами, прежде, чем проверить; «Винкел Томпсон продолжала играть в 20 вопросов с Уиллом, Хуан продолжал фотографировать». Томпсон сидел за своей печатной машинкой со словом «Адвокат», написанным в центре второй страницы.

Они сообщили в прессу, что не верят, что его самоубийство было вызвано отчаянием, а было хорошо обдуманным актом после множества болезненных медицинских процедур. Жена Томпсона, Анита, которая в момент смерти мужа находилась в спортзале, разговаривала с Томпсоном по телефону, когда он покончил с собой.

Художник и друг Ральф Стедман написал:

«…25 лет назад он сказал мне, что он почувствовал бы себя действительно в западне, если бы не знал, что может убить себя в любой момент. Я не знаю, смелость это или глупость, или что ещё, но это было неизбежно. Я думаю, правда, которая объединяла всё, что он писал, в том, что он имел в виду именно то, что он говорил. Если для Вас это представление, что ж, хорошо. Если вы думаете, что это как-то просветило вас, что ж, это ещё лучше. Если вы гадаете, отправился ли он в рай или ад — будьте уверены, он проверит и то, и другое, выяснит, куда отправился Ричард Милхаус Никсон — и отправится туда. Он никогда не терпел скуки. Но там должен быть и футбол тоже — и павлины…»

Спустя 3 месяца американский журнал Rolling Stone опубликовал то, что было объявлено последними словами Томпсона, написанными маркером за четыре дня до его смерти. Записка была озаглавлена «Футбольный сезон закончен».

В интервью, данном телеканалу BBC в 1978 году, писатель сказал, что хотел бы устроить для своих друзей «посмертную вечеринку» с развеиванием собственного праха из пушки. Эти слова были интерпретированы как последняя воля писателя, и 20 августа актер Джонни Депп взял на себя расходы по её исполнению. Выстрел был произведен из специально сооруженной пушки, закрепленной на подъемном кране высотой 46 метров. Верхняя часть крана была скрыта под изображением шестипалого кулака «Гонзо». Прахом писателя выстрелили сквозь «кулак» на закате.

Библиография

• Ангелы Ада / Hell’s Angels. A Strange and Terrible Saga of the Outlaw Motorcycle Gangs (1967)
• Страх и отвращение в Лас-Вегасе / Fear and Loathing in Las Vegas. A Savage Journey to the Heart of the American Dream (1971)
• Страх и отвращение в ходе избирательной кампании '72 / Fear and Loathing: On the Campaign Trail '72 (1973)

русск. пер.: Хантер С. Томпсон. Страх и отвращение предвыборной гонки — 72 = Fear And Loathing On The Campaign Trail’72. — М.: Альпина нон-фикшн, 2015. — 490 с. — ISBN 978-5-91671-438-8.

• Проклятие Гавайев / The Curse of Lono (1984)
• Поколение свиней / Generation of Swine: Tales of Shame and Degradation in the 80s (1989)
• Песни Обречённого / Songs of the Doomed (1990)
• Большая охота на акул / The Great Shark Hunt: Strange Tales from a Strange Time (1991)
• Лучше, чем секс / Better than Sex (1995)
• Автострада гордости: Сага отчаянного южного джентльмена / The Proud Highway: Saga of a Desperate Southern Gentleman (1998)
• Ромовый дневник / The Rum Diary. A Novel (1999 издана; написана 1960)
• Страх и отвращение — письма / The Fear and Loathing Letters (2000)
• Винтовый домкрат. Короткие истории / Screwjack. A Short Story (2000)
• Страх и отвращение в Америке. Зверская одиссея журналиста вне закона / Fear and Loathing in America. The Brutal Odyssey of an Outlaw Journalist (2001)
• Царство страха / Kingdom of Fear: Loathsome Secrets of a Star-Crossed Child in the Final Days of the American Century (2003)
• Наших бьют! Кровавый спорт, американская доктрина и водоворот тупости / Hey Rube: Blood Sport, the Bush Doctrine and the Downward Spiral of Dumbness (2004)

Экранизации произведений

• «Там, где бродит бизон», 1980 (Where the Buffalo Roam) — режиссёр Арт Линсон, в главных ролях: Билл Мюррей, Питер Бойл.
• «Страх и ненависть в Лас-Вегасе», 1998 (Fear and Loathing in Las Vegas) — режиссёр Терри Гиллиам, в главных ролях: Джонни Депп, Бенисио Дель Торо. Хантер Томпсон снялся в коротком эпизоде этого фильма.
• «Ромовый дневник», 2011 (Rum Diary) — режиссёр Брюс Робинсон, в главной роли: Джонни Депп. Мировая премьера планировалась на 24 сентября 2010 года, но позже была перенесена на 1 января 2011 года, после чего была снова отложена уже на 23 сентября 2011 года. Премьера в России вновь была перенесена и состоялась 20 октября 2011 года.

Биографические фильмы

• В 2003 году Уэйн Юинг снял фильм под названием «Завтрак с Хантером» (англ. Breakfast with Hunter). Это фильм о повседневной жизни Томпсона, в нём присутствуют эксцентричные выходки главного действующего лица и зарисовки из его жизни. В фильме снялось множество известных деятелей, связанных с Томпсоном на протяжении всей его жизни, в том числе Ральф Стедман, Джонни Депп, Терри Гиллиам, Бенисио дель Торо и другие.
• В 2008 году режиссёром Алексом Гибни был снят биографический документальный фильм «Гонзо: Жизнь и творчество доктора Хантера С. Томпсона» (англ. Gonzo: The Life and Work of Dr. Hunter S. Thompson), содержащий интервью с друзьями и членами семьи Хантера Томпсона, а также его документальные видеозаписи.

См. также

• Дерби в Кентукки упадочно и порочно
• Рауль Дюк

Ссылки

• [www.lib.ru/INPROZ/TOMPSON/ Хантер С. Томпсон] в библиотеке Максима Мошкова
• [www.gonzo.org/ Хантер С. Томпсон. Король Гонзо] (англ.)
• [www.literati-magazine.com/magazine_features/spring05/commentary/caroll/huntesq.htm Молодой Хантер Томпсон. Статья в Esquire] (англ.)
• [thompson_hunt.livejournal.com/ thompson_hunt] — сообщество «Хантер С. Томпсон» в «Живом Журнале»
• [gonzo.zoxt.net/2007/07/21/интервью-с-гонзо-королём-2004-г/ Интервью с Гонзо-Королём, 2004 г.]
• [www.chewbakka.com/brains/depp_about_thompson/ Джонни Депп о Хантере Томпсоне]
• [www.rollingstone.ru/articles/3691/ Фрагменты книги «Growing Up Gonzo». Опубликовано в Rolling Stone Russia]
• [fmgu.ru/?p=66 Программа о жизни и творчестве Хантера Стоктона Томпсона на радио «Факультет» (часть 1], [fmgu.ru/?p=579 часть 2)]
• [do-nuts.ru/content/strelkovyy-golf/ Последняя статья Хантера Томпсона «Shotgun Golf with Bill Murray», написанная за 5 дней до самоубийства]
• [www.hunterthompson.ru/ Русский сайт о Хантере Томпсоне]
• [www.gonzo.org/ Англоязычный сайт о Великой акуле]
• [vkontakte.ru/gonzonational GONZO NATIONAL PRESS-CLUB действующее и постоянно обновляющееся сообщество вконтакте посвященное Гонзо журналистике и Хантеру Томпсону]
• [www.litsalon.com Литературный Салон им. Хантера С. Томпсона]

Отрывок, характеризующий Томпсон, Хантер Стоктон

– Не знаю; я думаю, коли он пишет, – и я напишу, – краснея, сказала она.
– И тебе не стыдно будет писать ему?
Соня улыбнулась.
– Нет.
– А мне стыдно будет писать Борису, я не буду писать.
– Да отчего же стыдно?Да так, я не знаю. Неловко, стыдно.
– А я знаю, отчего ей стыдно будет, – сказал Петя, обиженный первым замечанием Наташи, – оттого, что она была влюблена в этого толстого с очками (так называл Петя своего тезку, нового графа Безухого); теперь влюблена в певца этого (Петя говорил об итальянце, Наташином учителе пенья): вот ей и стыдно.
– Петя, ты глуп, – сказала Наташа.
– Не глупее тебя, матушка, – сказал девятилетний Петя, точно как будто он был старый бригадир.
Графиня была приготовлена намеками Анны Михайловны во время обеда. Уйдя к себе, она, сидя на кресле, не спускала глаз с миниатюрного портрета сына, вделанного в табакерке, и слезы навертывались ей на глаза. Анна Михайловна с письмом на цыпочках подошла к комнате графини и остановилась.
– Не входите, – сказала она старому графу, шедшему за ней, – после, – и затворила за собой дверь.
Граф приложил ухо к замку и стал слушать.
Сначала он слышал звуки равнодушных речей, потом один звук голоса Анны Михайловны, говорившей длинную речь, потом вскрик, потом молчание, потом опять оба голоса вместе говорили с радостными интонациями, и потом шаги, и Анна Михайловна отворила ему дверь. На лице Анны Михайловны было гордое выражение оператора, окончившего трудную ампутацию и вводящего публику для того, чтоб она могла оценить его искусство.
– C'est fait! [Дело сделано!] – сказала она графу, торжественным жестом указывая на графиню, которая держала в одной руке табакерку с портретом, в другой – письмо и прижимала губы то к тому, то к другому.
Увидав графа, она протянула к нему руки, обняла его лысую голову и через лысую голову опять посмотрела на письмо и портрет и опять для того, чтобы прижать их к губам, слегка оттолкнула лысую голову. Вера, Наташа, Соня и Петя вошли в комнату, и началось чтение. В письме был кратко описан поход и два сражения, в которых участвовал Николушка, производство в офицеры и сказано, что он целует руки maman и papa, прося их благословения, и целует Веру, Наташу, Петю. Кроме того он кланяется m r Шелингу, и m mе Шос и няне, и, кроме того, просит поцеловать дорогую Соню, которую он всё так же любит и о которой всё так же вспоминает. Услыхав это, Соня покраснела так, что слезы выступили ей на глаза. И, не в силах выдержать обратившиеся на нее взгляды, она побежала в залу, разбежалась, закружилась и, раздув баллоном платье свое, раскрасневшаяся и улыбающаяся, села на пол. Графиня плакала.
– О чем же вы плачете, maman? – сказала Вера. – По всему, что он пишет, надо радоваться, а не плакать.
Это было совершенно справедливо, но и граф, и графиня, и Наташа – все с упреком посмотрели на нее. «И в кого она такая вышла!» подумала графиня.
Письмо Николушки было прочитано сотни раз, и те, которые считались достойными его слушать, должны были приходить к графине, которая не выпускала его из рук. Приходили гувернеры, няни, Митенька, некоторые знакомые, и графиня перечитывала письмо всякий раз с новым наслаждением и всякий раз открывала по этому письму новые добродетели в своем Николушке. Как странно, необычайно, радостно ей было, что сын ее – тот сын, который чуть заметно крошечными членами шевелился в ней самой 20 лет тому назад, тот сын, за которого она ссорилась с баловником графом, тот сын, который выучился говорить прежде: «груша», а потом «баба», что этот сын теперь там, в чужой земле, в чужой среде, мужественный воин, один, без помощи и руководства, делает там какое то свое мужское дело. Весь всемирный вековой опыт, указывающий на то, что дети незаметным путем от колыбели делаются мужами, не существовал для графини. Возмужание ее сына в каждой поре возмужания было для нее так же необычайно, как бы и не было никогда миллионов миллионов людей, точно так же возмужавших. Как не верилось 20 лет тому назад, чтобы то маленькое существо, которое жило где то там у ней под сердцем, закричало бы и стало сосать грудь и стало бы говорить, так и теперь не верилось ей, что это же существо могло быть тем сильным, храбрым мужчиной, образцом сыновей и людей, которым он был теперь, судя по этому письму.
– Что за штиль, как он описывает мило! – говорила она, читая описательную часть письма. – И что за душа! Об себе ничего… ничего! О каком то Денисове, а сам, верно, храбрее их всех. Ничего не пишет о своих страданиях. Что за сердце! Как я узнаю его! И как вспомнил всех! Никого не забыл. Я всегда, всегда говорила, еще когда он вот какой был, я всегда говорила…
Более недели готовились, писались брульоны и переписывались набело письма к Николушке от всего дома; под наблюдением графини и заботливостью графа собирались нужные вещицы и деньги для обмундирования и обзаведения вновь произведенного офицера. Анна Михайловна, практическая женщина, сумела устроить себе и своему сыну протекцию в армии даже и для переписки. Она имела случай посылать свои письма к великому князю Константину Павловичу, который командовал гвардией. Ростовы предполагали, что русская гвардия за границей , есть совершенно определительный адрес, и что ежели письмо дойдет до великого князя, командовавшего гвардией, то нет причины, чтобы оно не дошло до Павлоградского полка, который должен быть там же поблизости; и потому решено было отослать письма и деньги через курьера великого князя к Борису, и Борис уже должен был доставить их к Николушке. Письма были от старого графа, от графини, от Пети, от Веры, от Наташи, от Сони и, наконец, 6 000 денег на обмундировку и различные вещи, которые граф посылал сыну.


12 го ноября кутузовская боевая армия, стоявшая лагерем около Ольмюца, готовилась к следующему дню на смотр двух императоров – русского и австрийского. Гвардия, только что подошедшая из России, ночевала в 15 ти верстах от Ольмюца и на другой день прямо на смотр, к 10 ти часам утра, вступала на ольмюцкое поле.
Николай Ростов в этот день получил от Бориса записку, извещавшую его, что Измайловский полк ночует в 15 ти верстах не доходя Ольмюца, и что он ждет его, чтобы передать письмо и деньги. Деньги были особенно нужны Ростову теперь, когда, вернувшись из похода, войска остановились под Ольмюцом, и хорошо снабженные маркитанты и австрийские жиды, предлагая всякого рода соблазны, наполняли лагерь. У павлоградцев шли пиры за пирами, празднования полученных за поход наград и поездки в Ольмюц к вновь прибывшей туда Каролине Венгерке, открывшей там трактир с женской прислугой. Ростов недавно отпраздновал свое вышедшее производство в корнеты, купил Бедуина, лошадь Денисова, и был кругом должен товарищам и маркитантам. Получив записку Бориса, Ростов с товарищем поехал до Ольмюца, там пообедал, выпил бутылку вина и один поехал в гвардейский лагерь отыскивать своего товарища детства. Ростов еще не успел обмундироваться. На нем была затасканная юнкерская куртка с солдатским крестом, такие же, подбитые затертой кожей, рейтузы и офицерская с темляком сабля; лошадь, на которой он ехал, была донская, купленная походом у казака; гусарская измятая шапочка была ухарски надета назад и набок. Подъезжая к лагерю Измайловского полка, он думал о том, как он поразит Бориса и всех его товарищей гвардейцев своим обстреленным боевым гусарским видом.
Гвардия весь поход прошла, как на гуляньи, щеголяя своей чистотой и дисциплиной. Переходы были малые, ранцы везли на подводах, офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах прекрасные обеды. Полки вступали и выступали из городов с музыкой, и весь поход (чем гордились гвардейцы), по приказанию великого князя, люди шли в ногу, а офицеры пешком на своих местах. Борис всё время похода шел и стоял с Бергом, теперь уже ротным командиром. Берг, во время похода получив роту, успел своей исполнительностью и аккуратностью заслужить доверие начальства и устроил весьма выгодно свои экономические дела; Борис во время похода сделал много знакомств с людьми, которые могли быть ему полезными, и через рекомендательное письмо, привезенное им от Пьера, познакомился с князем Андреем Болконским, через которого он надеялся получить место в штабе главнокомандующего. Берг и Борис, чисто и аккуратно одетые, отдохнув после последнего дневного перехода, сидели в чистой отведенной им квартире перед круглым столом и играли в шахматы. Берг держал между колен курящуюся трубочку. Борис, с свойственной ему аккуратностью, белыми тонкими руками пирамидкой уставлял шашки, ожидая хода Берга, и глядел на лицо своего партнера, видимо думая об игре, как он и всегда думал только о том, чем он был занят.
– Ну ка, как вы из этого выйдете? – сказал он.
– Будем стараться, – отвечал Берг, дотрогиваясь до пешки и опять опуская руку.
В это время дверь отворилась.
– Вот он, наконец, – закричал Ростов. – И Берг тут! Ах ты, петизанфан, але куше дормир , [Дети, идите ложиться спать,] – закричал он, повторяя слова няньки, над которыми они смеивались когда то вместе с Борисом.
– Батюшки! как ты переменился! – Борис встал навстречу Ростову, но, вставая, не забыл поддержать и поставить на место падавшие шахматы и хотел обнять своего друга, но Николай отсторонился от него. С тем особенным чувством молодости, которая боится битых дорог, хочет, не подражая другим, по новому, по своему выражать свои чувства, только бы не так, как выражают это, часто притворно, старшие, Николай хотел что нибудь особенное сделать при свидании с другом: он хотел как нибудь ущипнуть, толкнуть Бориса, но только никак не поцеловаться, как это делали все. Борис же, напротив, спокойно и дружелюбно обнял и три раза поцеловал Ростова.
Они полгода не видались почти; и в том возрасте, когда молодые люди делают первые шаги на пути жизни, оба нашли друг в друге огромные перемены, совершенно новые отражения тех обществ, в которых они сделали свои первые шаги жизни. Оба много переменились с своего последнего свидания и оба хотели поскорее выказать друг другу происшедшие в них перемены.
– Ах вы, полотеры проклятые! Чистенькие, свеженькие, точно с гулянья, не то, что мы грешные, армейщина, – говорил Ростов с новыми для Бориса баритонными звуками в голосе и армейскими ухватками, указывая на свои забрызганные грязью рейтузы.
Хозяйка немка высунулась из двери на громкий голос Ростова.
– Что, хорошенькая? – сказал он, подмигнув.
– Что ты так кричишь! Ты их напугаешь, – сказал Борис. – А я тебя не ждал нынче, – прибавил он. – Я вчера, только отдал тебе записку через одного знакомого адъютанта Кутузовского – Болконского. Я не думал, что он так скоро тебе доставит… Ну, что ты, как? Уже обстрелен? – спросил Борис.
Ростов, не отвечая, тряхнул по солдатскому Георгиевскому кресту, висевшему на снурках мундира, и, указывая на свою подвязанную руку, улыбаясь, взглянул на Берга.
– Как видишь, – сказал он.
– Вот как, да, да! – улыбаясь, сказал Борис, – а мы тоже славный поход сделали. Ведь ты знаешь, его высочество постоянно ехал при нашем полку, так что у нас были все удобства и все выгоды. В Польше что за приемы были, что за обеды, балы – я не могу тебе рассказать. И цесаревич очень милостив был ко всем нашим офицерам.
И оба приятеля рассказывали друг другу – один о своих гусарских кутежах и боевой жизни, другой о приятности и выгодах службы под командою высокопоставленных лиц и т. п.
– О гвардия! – сказал Ростов. – А вот что, пошли ка за вином.
Борис поморщился.
– Ежели непременно хочешь, – сказал он.
И, подойдя к кровати, из под чистых подушек достал кошелек и велел принести вина.
– Да, и тебе отдать деньги и письмо, – прибавил он.
Ростов взял письмо и, бросив на диван деньги, облокотился обеими руками на стол и стал читать. Он прочел несколько строк и злобно взглянул на Берга. Встретив его взгляд, Ростов закрыл лицо письмом.
– Однако денег вам порядочно прислали, – сказал Берг, глядя на тяжелый, вдавившийся в диван кошелек. – Вот мы так и жалованьем, граф, пробиваемся. Я вам скажу про себя…
– Вот что, Берг милый мой, – сказал Ростов, – когда вы получите из дома письмо и встретитесь с своим человеком, у которого вам захочется расспросить про всё, и я буду тут, я сейчас уйду, чтоб не мешать вам. Послушайте, уйдите, пожалуйста, куда нибудь, куда нибудь… к чорту! – крикнул он и тотчас же, схватив его за плечо и ласково глядя в его лицо, видимо, стараясь смягчить грубость своих слов, прибавил: – вы знаете, не сердитесь; милый, голубчик, я от души говорю, как нашему старому знакомому.
– Ах, помилуйте, граф, я очень понимаю, – сказал Берг, вставая и говоря в себя горловым голосом.
– Вы к хозяевам пойдите: они вас звали, – прибавил Борис.
Берг надел чистейший, без пятнушка и соринки, сюртучок, взбил перед зеркалом височки кверху, как носил Александр Павлович, и, убедившись по взгляду Ростова, что его сюртучок был замечен, с приятной улыбкой вышел из комнаты.
– Ах, какая я скотина, однако! – проговорил Ростов, читая письмо.
– А что?
– Ах, какая я свинья, однако, что я ни разу не писал и так напугал их. Ах, какая я свинья, – повторил он, вдруг покраснев. – Что же, пошли за вином Гаврилу! Ну, ладно, хватим! – сказал он…
В письмах родных было вложено еще рекомендательное письмо к князю Багратиону, которое, по совету Анны Михайловны, через знакомых достала старая графиня и посылала сыну, прося его снести по назначению и им воспользоваться.
– Вот глупости! Очень мне нужно, – сказал Ростов, бросая письмо под стол.
– Зачем ты это бросил? – спросил Борис.
– Письмо какое то рекомендательное, чорта ли мне в письме!
– Как чорта ли в письме? – поднимая и читая надпись, сказал Борис. – Письмо это очень нужное для тебя.
– Мне ничего не нужно, и я в адъютанты ни к кому не пойду.
– Отчего же? – спросил Борис.
– Лакейская должность!
– Ты всё такой же мечтатель, я вижу, – покачивая головой, сказал Борис.
– А ты всё такой же дипломат. Ну, да не в том дело… Ну, ты что? – спросил Ростов.
– Да вот, как видишь. До сих пор всё хорошо; но признаюсь, желал бы я очень попасть в адъютанты, а не оставаться во фронте.
– Зачем?
– Затем, что, уже раз пойдя по карьере военной службы, надо стараться делать, коль возможно, блестящую карьеру.
– Да, вот как! – сказал Ростов, видимо думая о другом.
Он пристально и вопросительно смотрел в глаза своему другу, видимо тщетно отыскивая разрешение какого то вопроса.
Старик Гаврило принес вино.
– Не послать ли теперь за Альфонс Карлычем? – сказал Борис. – Он выпьет с тобою, а я не могу.
– Пошли, пошли! Ну, что эта немчура? – сказал Ростов с презрительной улыбкой.
– Он очень, очень хороший, честный и приятный человек, – сказал Борис.
Ростов пристально еще раз посмотрел в глаза Борису и вздохнул. Берг вернулся, и за бутылкой вина разговор между тремя офицерами оживился. Гвардейцы рассказывали Ростову о своем походе, о том, как их чествовали в России, Польше и за границей. Рассказывали о словах и поступках их командира, великого князя, анекдоты о его доброте и вспыльчивости. Берг, как и обыкновенно, молчал, когда дело касалось не лично его, но по случаю анекдотов о вспыльчивости великого князя с наслаждением рассказал, как в Галиции ему удалось говорить с великим князем, когда он объезжал полки и гневался за неправильность движения. С приятной улыбкой на лице он рассказал, как великий князь, очень разгневанный, подъехав к нему, закричал: «Арнауты!» (Арнауты – была любимая поговорка цесаревича, когда он был в гневе) и потребовал ротного командира.
– Поверите ли, граф, я ничего не испугался, потому что я знал, что я прав. Я, знаете, граф, не хвалясь, могу сказать, что я приказы по полку наизусть знаю и устав тоже знаю, как Отче наш на небесех . Поэтому, граф, у меня по роте упущений не бывает. Вот моя совесть и спокойна. Я явился. (Берг привстал и представил в лицах, как он с рукой к козырьку явился. Действительно, трудно было изобразить в лице более почтительности и самодовольства.) Уж он меня пушил, как это говорится, пушил, пушил; пушил не на живот, а на смерть, как говорится; и «Арнауты», и черти, и в Сибирь, – говорил Берг, проницательно улыбаясь. – Я знаю, что я прав, и потому молчу: не так ли, граф? «Что, ты немой, что ли?» он закричал. Я всё молчу. Что ж вы думаете, граф? На другой день и в приказе не было: вот что значит не потеряться. Так то, граф, – говорил Берг, закуривая трубку и пуская колечки.
– Да, это славно, – улыбаясь, сказал Ростов.
Но Борис, заметив, что Ростов сбирался посмеяться над Бергом, искусно отклонил разговор. Он попросил Ростова рассказать о том, как и где он получил рану. Ростову это было приятно, и он начал рассказывать, во время рассказа всё более и более одушевляясь. Он рассказал им свое Шенграбенское дело совершенно так, как обыкновенно рассказывают про сражения участвовавшие в них, то есть так, как им хотелось бы, чтобы оно было, так, как они слыхали от других рассказчиков, так, как красивее было рассказывать, но совершенно не так, как оно было. Ростов был правдивый молодой человек, он ни за что умышленно не сказал бы неправды. Он начал рассказывать с намерением рассказать всё, как оно точно было, но незаметно, невольно и неизбежно для себя перешел в неправду. Ежели бы он рассказал правду этим слушателям, которые, как и он сам, слышали уже множество раз рассказы об атаках и составили себе определенное понятие о том, что такое была атака, и ожидали точно такого же рассказа, – или бы они не поверили ему, или, что еще хуже, подумали бы, что Ростов был сам виноват в том, что с ним не случилось того, что случается обыкновенно с рассказчиками кавалерийских атак. Не мог он им рассказать так просто, что поехали все рысью, он упал с лошади, свихнул руку и изо всех сил побежал в лес от француза. Кроме того, для того чтобы рассказать всё, как было, надо было сделать усилие над собой, чтобы рассказать только то, что было. Рассказать правду очень трудно; и молодые люди редко на это способны. Они ждали рассказа о том, как горел он весь в огне, сам себя не помня, как буря, налетал на каре; как врубался в него, рубил направо и налево; как сабля отведала мяса, и как он падал в изнеможении, и тому подобное. И он рассказал им всё это.
В середине его рассказа, в то время как он говорил: «ты не можешь представить, какое странное чувство бешенства испытываешь во время атаки», в комнату вошел князь Андрей Болконский, которого ждал Борис. Князь Андрей, любивший покровительственные отношения к молодым людям, польщенный тем, что к нему обращались за протекцией, и хорошо расположенный к Борису, который умел ему понравиться накануне, желал исполнить желание молодого человека. Присланный с бумагами от Кутузова к цесаревичу, он зашел к молодому человеку, надеясь застать его одного. Войдя в комнату и увидав рассказывающего военные похождения армейского гусара (сорт людей, которых терпеть не мог князь Андрей), он ласково улыбнулся Борису, поморщился, прищурился на Ростова и, слегка поклонившись, устало и лениво сел на диван. Ему неприятно было, что он попал в дурное общество. Ростов вспыхнул, поняв это. Но это было ему всё равно: это был чужой человек. Но, взглянув на Бориса, он увидал, что и ему как будто стыдно за армейского гусара. Несмотря на неприятный насмешливый тон князя Андрея, несмотря на общее презрение, которое с своей армейской боевой точки зрения имел Ростов ко всем этим штабным адъютантикам, к которым, очевидно, причислялся и вошедший, Ростов почувствовал себя сконфуженным, покраснел и замолчал. Борис спросил, какие новости в штабе, и что, без нескромности, слышно о наших предположениях?
– Вероятно, пойдут вперед, – видимо, не желая при посторонних говорить более, отвечал Болконский.
Берг воспользовался случаем спросить с особенною учтивостию, будут ли выдавать теперь, как слышно было, удвоенное фуражное армейским ротным командирам? На это князь Андрей с улыбкой отвечал, что он не может судить о столь важных государственных распоряжениях, и Берг радостно рассмеялся.