Сфаеллос, Хараламбос
| Хараламбос Сфаеллос | |
| греч. Χαράλαμπος Σφαέλλος | |
| Род деятельности: |
архитектор |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
Хараламбос Сфаеллос (греч. Χαράλαμπος Σφαέλλος, 1914, Александрия — ноябрь 2004, Афины) — греческий архитектор.
Биографические сведения
Хараламбос Сфаеллос родился и вырос в греческой общине в Александрии, Египет. Учился в средней школе Авероффа, которую закончил в 1931 году с отличием. В том же году он начал изучать архитектуру в Национальном техническом университете Афин. После его окончания в 1935 остался в Греции. В 1945 году, получив грант от французского правительства, начал изучение истории искусства и эстетики в Институте искусств и городского планирования в Сорбонне в Париже. В 1948 году он окончил Парижский университет.
После возвращения в Грецию в 1950 году стал главой отдела технических услуг вновь созданной Греческой национальной туристической организации. Под его руководством началась реализации общегреческой программы «Ксения». С 1967 года — профессор Парижского университета (до 1988). В то же время он стал консультантом Организации Объединенных Наций по развитию туризма в Западной Африке.
В 1973 году он окончательно вернулся в Грецию. В дальнейшем сотрудничал с Министерством жилищного строительства, в частности занимался организацией работ по развитию туризма на восточных островах Эгейского моря. В 2000 года завещал весь свой архив Музею Бенаки в Афинах.
Напишите отзыв о статье "Сфаеллос, Хараламбос"
Ссылки
- [www.benaki.gr/files/eventfiles/dt/Deltio-typou&CV.pdf Retrospektive 2002 im Benaki-Museum] (греч.)
- [web.archive.org/web/20070125104020/www.sadas-pea.gr/ARXITEKTONES_48.pdf Nachruf Ανακοίνωση για το θάνατο του Αρχ. Χαράλαµπου Σφαέλλου. In: αρχιτέκτονες, Περιοδικό του ΣAΔAΣ-ΠEA. 48, 2004] (греч.)
Отрывок, характеризующий Сфаеллос, Хараламбос
О той партии пленных, в которой был Пьер, во время всего своего движения от Москвы, не было от французского начальства никакого нового распоряжения. Партия эта 22 го октября находилась уже не с теми войсками и обозами, с которыми она вышла из Москвы. Половина обоза с сухарями, который шел за ними первые переходы, была отбита казаками, другая половина уехала вперед; пеших кавалеристов, которые шли впереди, не было ни одного больше; они все исчезли. Артиллерия, которая первые переходы виднелась впереди, заменилась теперь огромным обозом маршала Жюно, конвоируемого вестфальцами. Сзади пленных ехал обоз кавалерийских вещей.От Вязьмы французские войска, прежде шедшие тремя колоннами, шли теперь одной кучей. Те признаки беспорядка, которые заметил Пьер на первом привале из Москвы, теперь дошли до последней степени.
Дорога, по которой они шли, с обеих сторон была уложена мертвыми лошадьми; оборванные люди, отсталые от разных команд, беспрестанно переменяясь, то присоединялись, то опять отставали от шедшей колонны.
Несколько раз во время похода бывали фальшивые тревоги, и солдаты конвоя поднимали ружья, стреляли и бежали стремглав, давя друг друга, но потом опять собирались и бранили друг друга за напрасный страх.
Эти три сборища, шедшие вместе, – кавалерийское депо, депо пленных и обоз Жюно, – все еще составляли что то отдельное и цельное, хотя и то, и другое, и третье быстро таяло.
В депо, в котором было сто двадцать повозок сначала, теперь оставалось не больше шестидесяти; остальные были отбиты или брошены. Из обоза Жюно тоже было оставлено и отбито несколько повозок. Три повозки были разграблены набежавшими отсталыми солдатами из корпуса Даву. Из разговоров немцев Пьер слышал, что к этому обозу ставили караул больше, чем к пленным, и что один из их товарищей, солдат немец, был расстрелян по приказанию самого маршала за то, что у солдата нашли серебряную ложку, принадлежавшую маршалу.
Больше же всего из этих трех сборищ растаяло депо пленных. Из трехсот тридцати человек, вышедших из Москвы, теперь оставалось меньше ста. Пленные еще более, чем седла кавалерийского депо и чем обоз Жюно, тяготили конвоирующих солдат. Седла и ложки Жюно, они понимали, что могли для чего нибудь пригодиться, но для чего было голодным и холодным солдатам конвоя стоять на карауле и стеречь таких же холодных и голодных русских, которые мерли и отставали дорогой, которых было велено пристреливать, – это было не только непонятно, но и противно. И конвойные, как бы боясь в том горестном положении, в котором они сами находились, не отдаться бывшему в них чувству жалости к пленным и тем ухудшить свое положение, особенно мрачно и строго обращались с ними.
