Даркле, Хариклея

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Хариклея Даркле»)
Перейти к: навигация, поиск
Хариклея Даркле
Hariclea Darclée
Имя при рождении

Hariclea Haricli

Годы активности

1984-1918

Профессии

оперная певица

Хариклея Даркле (рум. Hariclea Haricli, псевд. фр. Darclée, 10 июня 1860, Брэила, Румыния — 12 января 1939, Бухарест, Румыния) — легендарная румынская оперная певица, сопрано. В период её карьеры, продолжавшейся 30 лет, считалась одной из самых известных в мире певиц[1][2].

Даркле обладала гибким, мощным и красивым голосом и филигранной техникой, а также была чрезвычайно красива. Её репертуар был весьма широк и включал как партии колоратурного сопрано, так и вердиевские роли, Даркле широко известна и как исполнительница веристского репертуара. Пуччини считал её гениальной актрисой и «самой красивой и изысканной Манон». Enciclopedia dello Spettacolo, считающаяся самой полной энциклопедией международного исполнительского искусства, назвала Даркле «величайшей певицей мира за 25 лет»[1]. Хариклею Даркле считали оперной Сарой Бернар[3].

За свою карьеру Даркле участвовала в ряде мировых оперных премьер, в том числе была первой исполнительницей заглавных партий в операх «Тоска» Пуччини, «Ирис» Масканьи и «Валли» Каталани.





Биография

Хариклея родилась в городе Брэила в семье с греческими корнями. Её отец, Ион Харикли, был домовладельцем. Мать, урождённая Аслан, происходила из благородной греческой семьи. Хариклея начала учиться музыке в консерватории в Яссах и впервые выступила на профессиональной сцене в концерте в 1881 году в Брэиле[4]. Продолжила обучение в париже у Фора. Хариклея вышла замуж за офицера Иоргу Хартулари.

Сценический псевдоним «Даркле» Хариклея взяла для дебюта 1888 года в Парижской опере в роли Маргариты («„Фауст“» Гуно). Заменив Аделину Патти, в 1889 году с большим успехом спела Джульетту («Ромео и Джульетта» Гуно).

Хариклея Даркле впервые вышла на сцену Ла Скала в 1890 году в роли Химены в опере Массне «Сид». Выступление было триумфальным, и Даркле сразу получила множество приглашений от всех ведущих итальянских оперных театров. Её карьера в Италии ознаменовалась чередой ведущих ролей и мировых премьер. . В период с 1893 по 1910 год Даркле много выступала на оперных сценах всего мира, неоднократно появлялась в Москве, Санкт-Петербурге, Лиссабоне, Барселоне, Мадриде, Буэнос-Айресе. Даркле была весьма популярна в Испании и Южной Америке, принимала участие во многих местных премьерах опер Пуччини, Масканьи и Массне.

Последнее выступление певицы состоялось в миланском Театре Лирико в 1918, в роли Джульетты.

Сын Хариклеи Даркле Ион Хартулари Даркле (1886—1969) был композитором, известным, в частности, как автор оперетт. Хариклея и её сын похоронены на кладбище Беллу в Бухаресте.

Репертуар

В репертуаре Хариклеи Даркле было 58 ролей из 56 опер разных жанров, в послужном списке певицы 16 больших премьер и 12 мировых премьер. Некоторые партии в операх композиторов-современников написаны специально для её голоса.

С участием Даркле состоялись мировые премьеры опер: «Кондор» (Condor) Гомеса[en] (1890, Ла скала), «Валли» Каталани (1892, Ла Скала)[5], «Христофор Колумб» Франкетти (1892, Генуя)[5], «Братья Ранцау» Масканьи (1892, Флоренция), «Тоска» (1990, Рим)[5], «Клятва» (Il Voto) Валлини (1894, Рим)[5], «Эми Робсарт» де Лара[en] (1897, Монте-Карло)[5], «Эро и Леандро» Манчинелли (1897, Мадрид)[5], «Ирис» (1898, Рим), «Энох Арден» Катарджиу (1904, Бухарест)[5], «Моя Эйдельберга» Паккиеротти и «Аврора» Паниццы (обе — 1909, Буэнос-Айрес)[5].

Даркле пела итальянские премьеры опер «Тангейзер» Вагнера (1891, Ла Скала) и «Кавалер розы» Штрауса (1911, Рим). Впервые представила «Тангейзера» в Южной Америке (1897, Буэнос-Айрес). С её участием в Румынии впервые исполнили «Паяцев» Леонкавалло (1903, Бухарест), а во Франции — «Жизнь за царя» Глинки (1890, Ницца).

Среди ролей классического репертуара — Джильда («Риголетто»), Виолетта («Травиата»), Дездемона («Отелло»), Амелия («Бал-маскарад»), «Аида» и «Кармен», героини в операх Доницетти «Дон Паскуале», «Любовный напиток», «Лукреция Борджиа», «Линда ди Шамуни», «Мария ди Роган», Рахиль в «Иудейке», Церлина «(Дон Жуан»), Матильда («Вильгельм Телль»).

Романтические и веристские оперы представлены партиями Офелии («Гамлет» Тома), Валентины («Гугеноты»), Мими («Богема»), Сантуцца («Сельская честь»), Манон («Манон» и «Манон Леско»), Луиза («Немая из Портичи» Обера), Таис («Таис»), Тамара («Демон») и другие.

Память

  • Жизни певицы посвящён фильм Даркле (рум.) (1961, реж. Михай Якоб (рум.), Румыния).
  • В 1995 году был основан престижных Международный вокальный конкурс Хариклеи Даркле[4]. Конкурс проводится под патронажем ЮНЕСКО каждые два года в Брэиле.

References

  1. 1 2 Elena Zottoviceanu. [www.romlit.ro/darcle_-_un_proiect_vast Darclée] (рум.). România literară (2001 № 36). Проверено 7 января 2016.
  2. [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k568240n/f5.zoom.r=darclee%20bernhardt.langEN Théâtres et Concerts] (фр.). Le Matin: газета p.5 (2 février 1907). Проверено 7 января 2016.
  3. [gallica.bnf.fr/ark:/12148/bpt6k559192v/f4.zoom.r=darclee%20bernhardt.langEN Musique: A Monte-Carlo - Les concerts Kubelik - La Tosca, de Puccini] // Le Matin : газета. — 03.04.1903. — С. 4.
  4. 1 2 [www.darclee-voice-contest.com/ Hariclea Darclée International Voice Competition]. — Официальный сайт конкурса. Проверено 7 января 2016.
  5. 1 2 3 4 5 6 7 8 Партия написана специально для голоса Хариклеи Даркле

Напишите отзыв о статье "Даркле, Хариклея"

Литература

  • Carmen Angel. [www.evz.ro/hariclea-darclee-prima-tosca-din-istorie.html Hariclea Darclée, prima Tosca din istorie] (рум.). evz.ro (24 августа 2015). Проверено 7 января 2016. [archive.is/3SY7n Архивировано из первоисточника 7 января 2016].
  • George Marcu (coord.), Dicţionarul personalităţilor feminine din România, Editura Meronia, Bucureşti, 2009

Ссылки

  • [www.darclee.com/ René Seghers. Darclée — Сайт музыковеда и писателя, посвящённый Хариклее Даркле]

Отрывок, характеризующий Даркле, Хариклея

Сначала наполеоновские войска еще давали о себе знать – это было в первый период движения по Калужской дороге, но потом, выбравшись на Смоленскую дорогу, они побежали, прижимая рукой язычок колокольчика, и часто, думая, что они уходят, набегали прямо на русских.
При быстроте бега французов и за ними русских и вследствие того изнурения лошадей, главное средство приблизительного узнавания положения, в котором находится неприятель, – разъезды кавалерии, – не существовало. Кроме того, вследствие частых и быстрых перемен положений обеих армий, сведения, какие и были, не могли поспевать вовремя. Если второго числа приходило известие о том, что армия неприятеля была там то первого числа, то третьего числа, когда можно было предпринять что нибудь, уже армия эта сделала два перехода и находилась совсем в другом положении.
Одна армия бежала, другая догоняла. От Смоленска французам предстояло много различных дорог; и, казалось бы, тут, простояв четыре дня, французы могли бы узнать, где неприятель, сообразить что нибудь выгодное и предпринять что нибудь новое. Но после четырехдневной остановки толпы их опять побежали не вправо, не влево, но, без всяких маневров и соображений, по старой, худшей дороге, на Красное и Оршу – по пробитому следу.
Ожидая врага сзади, а не спереди, французы бежали, растянувшись и разделившись друг от друга на двадцать четыре часа расстояния. Впереди всех бежал император, потом короли, потом герцоги. Русская армия, думая, что Наполеон возьмет вправо за Днепр, что было одно разумно, подалась тоже вправо и вышла на большую дорогу к Красному. И тут, как в игре в жмурки, французы наткнулись на наш авангард. Неожиданно увидав врага, французы смешались, приостановились от неожиданности испуга, но потом опять побежали, бросая своих сзади следовавших товарищей. Тут, как сквозь строй русских войск, проходили три дня, одна за одной, отдельные части французов, сначала вице короля, потом Даву, потом Нея. Все они побросали друг друга, побросали все свои тяжести, артиллерию, половину народа и убегали, только по ночам справа полукругами обходя русских.
Ней, шедший последним (потому что, несмотря на несчастное их положение или именно вследствие его, им хотелось побить тот пол, который ушиб их, он занялся нзрыванием никому не мешавших стен Смоленска), – шедший последним, Ней, с своим десятитысячным корпусом, прибежал в Оршу к Наполеону только с тысячью человеками, побросав и всех людей, и все пушки и ночью, украдучись, пробравшись лесом через Днепр.
От Орши побежали дальше по дороге к Вильно, точно так же играя в жмурки с преследующей армией. На Березине опять замешались, многие потонули, многие сдались, но те, которые перебрались через реку, побежали дальше. Главный начальник их надел шубу и, сев в сани, поскакал один, оставив своих товарищей. Кто мог – уехал тоже, кто не мог – сдался или умер.


Казалось бы, в этой то кампании бегства французов, когда они делали все то, что только можно было, чтобы погубить себя; когда ни в одном движении этой толпы, начиная от поворота на Калужскую дорогу и до бегства начальника от армии, не было ни малейшего смысла, – казалось бы, в этот период кампании невозможно уже историкам, приписывающим действия масс воле одного человека, описывать это отступление в их смысле. Но нет. Горы книг написаны историками об этой кампании, и везде описаны распоряжения Наполеона и глубокомысленные его планы – маневры, руководившие войском, и гениальные распоряжения его маршалов.
Отступление от Малоярославца тогда, когда ему дают дорогу в обильный край и когда ему открыта та параллельная дорога, по которой потом преследовал его Кутузов, ненужное отступление по разоренной дороге объясняется нам по разным глубокомысленным соображениям. По таким же глубокомысленным соображениям описывается его отступление от Смоленска на Оршу. Потом описывается его геройство при Красном, где он будто бы готовится принять сражение и сам командовать, и ходит с березовой палкой и говорит:
– J'ai assez fait l'Empereur, il est temps de faire le general, [Довольно уже я представлял императора, теперь время быть генералом.] – и, несмотря на то, тотчас же после этого бежит дальше, оставляя на произвол судьбы разрозненные части армии, находящиеся сзади.
Потом описывают нам величие души маршалов, в особенности Нея, величие души, состоящее в том, что он ночью пробрался лесом в обход через Днепр и без знамен и артиллерии и без девяти десятых войска прибежал в Оршу.
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.


Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.