Флоракис, Харилаос

Харилаос Флоракис Χαρίλαος Φλωράκης<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
Генеральный секретарь Коммунистической Партии Греции
1972 — 1989
Предшественник:	Костас Колияннис
Преемник:	Григориос Фаракос
Рождение:	20 июля 1914(1914-07-20) Рахула, Кардица, Греция
Смерть:	22 мая 2005(2005-05-22) (90 лет) Афины, Греция
Партия:	КПГ
Награды:

Хари́лаос Флора́кис (греч. Χαρίλαος Φλωράκης, 20 июля 1914, Рахула, Кардица — 22 мая 2005, Афины) — греческий государственный и политический деятель, Генеральный секретарь Коммунистической партии Греции в 1972−1989.

Биография

Член Компартии Греции с 1941 года. В 1943-44 годы сражался против немецких оккупантов в рядах Народно-освободительной армии. В годы гражданской войны в Греции (1946-49) занимал ряд командных должностей в Демократической армии Греции, был командиром 1-й дивизии. После отступления разбитых коммунистических отрядов из Греции находился в СССР и Румынии. Нелегально вернулся в Грецию в 1954 году.

С 1949 года кандидат в члены ЦК, с 1950 член ЦК КПГ. В 1954 арестован и приговорён к пожизненному заключению, в 1966 под давлением народного движения освобожден. После государственного военного переворота в апреле 1967 стал первым политиком, арестованным режимом «черных полковников» (находился в заключении до апреля 1972). С июня 1972 член Политбюро ЦК КПГ, с декабря 1972 1-й секретарь ЦК КПГ.

Харилаос Флоракис внёс большой вклад в восстановление структуры КПГ после выхода партии из подполья в 1974 году, после 27 лет подполья. Благодаря его усилиям, партия смогла адаптироваться к новым условиям и приобрела значительное влияние в политической жизни страны.

После начала антисоциалистических изменений в европейских соцстранах Харилаос Флоракис защитил КПГ от развала партии. На так называемом «расширенном пленуме ЦК» в 1990 году, а также на 13-м Съезде КПГ (в феврале 1991 года), тогда когда была сделана «большое наступление» с целью растворения КПГ в тогдашнем Синасписмос, Флоракис был последовательным противником такой политики.

Умер 21 мая 2005 года в Афинах в результате остановки сердца. В прощании приняли участие многие политические лидеры Греции. Похоронен на горе Аграфа, муниципалитет Итамос, Фессалия.

Награды

«…За заслуги перед коммунистическим движением, активное участие в антиимпериалистической борьбе против реакции и фашизма, большой вклад в укрепление дружбы между греческим и советским народами и в связи с 60-летием…» в 1974 году награждён орденом Дружбы народов..

Ссылки

• [bse.msk-arbitr.ru/05/2731.htm Статья в БСЭ]

Отрывок, характеризующий Флоракис, Харилаос

Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.