Харитонова, Валентина Ивановна
Поделись знанием:
Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
| Валентина Ивановна Харитонова | |
| Страна: |
СССР, Россия |
|---|---|
| Научная сфера: | |
| Место работы: | |
| Учёная степень: | |
| Альма-матер: |
филологический факультет МГУ (1979) |
| Известна как: | |
Валенти́на Ива́новна Харито́нова — российский этнолог и антрополог, ведущий научный сотрудник (2000) и руководитель (2005) группы медицинской антропологии, член Диссертационного (докторского) совета (2008) ИЭА РАН, доктор исторических наук (2000), кандидат филологических наук (1983)[1], член (2001) полевой комиссии Фонда шаманских исследований (США, Калифорния)[2]. Специалист в области антропологии сознания, этномедицины, психологической антропологии, антропологии религии, социальной антропологии, культурной антропологии, этнографии, фольклористики, изменённых состояний сознания.
Биография
Валентина Харитонова окончила с отличием филологический факультет МГУ им. М.В. Ломоносова (отделение русского языка и литературы по кафедре русского устного народного поэтического творчества) в 1979 году (тема дипломной работы: «Традиция в жанре причитаний»). Одновременно (1977–1979 гг.) окончила с отличием факультет истории и теории киноискусства (вечернее отделение) Университета марксизма-ленинизма МГК КПСС при Госкино СССР. В 1982 году окончила аспирантуру МГУ, защитив диссертацию на соискание учёной степени кандидата филологических наук по теме «Восточнославянская причеть (проблемы поэтики, типологии и генезиса жанра)». В июне 2000 году в ИЭА РАН защитила диссертацию на соискание учёной степени доктора исторических наук (в форме научного доклада на основе 84 научных работ, в т. ч. 6 монографических изданий) по теме «Народные магико-медицинские практики: традиция и современность. Опыт комплексного системно-феноменологического исследования».
Трудовую деятельность Валентина Харитонова начинала на филологическом факультете МГУ. В 1984–1991 годах преподавала в ЛГУ им. И. Франко (г. Львов, УССР; доцент кафедры русской литературы). В 1991–1993 годах находилась на стажировке (докторант) в МГУ им. М. В. Ломоносова. В 1993–1995 годах в качестве заведующей отделом координации научных исследований вела научно-исследовательскую работу во Всероссийском научно-исследовательском центре традиционной народной медицины (ВНИЦТНМ) «ЭНИОМ». В 1996–1998 годах была научным консультантом журнала «VITA: Традиции. Медицина. Здоровье». С 1998 года – старший научный сотрудник, с 2000 года – ведущий научный сотрудник ИЭА РАН. Организатор и руководитель «Центра по изучению шаманизма и иных традиционных верований и практик» при ИЭА РАН (с 2001 г.), руководитель научно-исследовательской группы медицинской антропологии (с 2005 г.), член (с 2001 г.) полевой комиссии Фонда шаманских исследований (США, Калифорния).
Научная деятельность
Области научных интересов Валентины Харитоновой представлены следующей тематикой:
- медицинская антропология и антропология сознания: заговорно-заклинательные практики, народное целительство, этномедицина, традиционные медицины, комплементарная медицина, интеграция медицинских систем, изменённые состояния сознания и деятельность человека в ИСС (проблемы порождения мистического знания, формирования фольклорно-мифологических текстов, восприятия действительности, суперсенситивные и экстрасенсорные проявления)[3][4];
- социальная антропология и религиоведение: религиозно-мистические и магико-мистические практики (знахарско-колдовские, шаманские); современные духовные практики и неорелигиозные явления;
- культурная антропология: специфика традиционной культуры, трансформации традиций, работа с сакральными практиками;
- этнография и этнология: обрядовые традиции и обрядово-ритуальная практика восточных славян, шаманство и шаманизм сибирских народов, традиции народной медицины;
- фольклор (восточнославянский) и фольклористика: заговорно-заклинательная традиция, причетно-плачевая традиция, несказочная проза, анекдоты, фольклор и мифология в литературе, теория фольклора.
Валентина Харитонова в своей научной деятельности регулярно проводит традиционные исследования фольклорно-этнографического материала (полевые и лабораторные наблюдения, в т.ч. аудиовизуальные); комплексные исследования; интердисциплинарные и интегративные (в т. ч. экспериментальные) исследования. Полевые исследования по фольклору, этнолингвистике и этнографии Валентина Харитонова ведёт с 1975 г. – более 40 коллективных экспедиций и индивидуальных выездов (Русский Север; Полесье – украинское, белорусское, русское; Закарпатье; центральная и южная Россия; Сибирь – Хакасия, Тува, Якутия, Бурятия, Агинский АО, ЯНАО). С 1990 года по настоящее время под руководством Валентины Харитоновой ведётся лабораторно-экспериментальная работа с народными целителями, знахарями, колдунами, шаманами (2001 – 2004 гг. – руководство интердисциплинарными исследованиями по проектам РГНФ и РФФИ, проводившимися группой психологов, психиатров, нейрофизиологов и других специалистов). С 1985 по 1991 гг. руководила научно-методологическим семинаром по проблемам восточнославянского фольклора и фольклористики, подготовке к фольклорно-этнографической экспедиционно-полевой работе (Львовский ГУ им. И. Франко).
С 1995 по 1999 гг. – член Учёного Совета Всероссийского научно-исследовательского центра традиционной народной медицины «ЭНИОМ» (г. Москва). С 2004 по 2008 гг. – член Диссертационного (кандидатского) Совета ИЭА РАН, с 2008 по настоящее время – член Диссертационного (докторского) совета ИЭА РАН.
Преподаватель кафедры трансперсональной психологии НОУ ВПО «Институт Психоанализа»[5].
Автор более 300 научных и научно-популярных публикаций (печатается с 1977 г.). Научные работы Валентины Харитоновой опубликованы на русском, украинском, английском, немецком, датском, эстонском языках. Одна из авторов издания «Shamanism. An Encyclopedia of World Beliefs, Practices, and Culture / Ed. Mariko Namba Walter and Eva Jane Neumann Fridman. ABC – CLIO. Santa Barbara, California – Denver, Colorado – Oxford, England. 2004. V. I-II».
Проекты
- В 1993, 1995, 1997, 2000 гг. – член Оргкомитета Международных конгрессов «Народная медицина России – прошлое, настоящее, будущее» (г. Москва).
- В 2005 и 2009 гг. – руководитель секций на конгрессах этнологов и антропологов России.
- Инициатор проведения международных мероприятий ИЭА РАН по проблемам шаманизма (1999 – по настоящее время): в 1999 г. – член оргкомитета Международного конгресса «Шаманизм и иные традиционные верования и практики» (июнь, г. Москва); в 2001 г. – зам. председателя Международного оргкомитета Международного интердисциплинарного научно-практического симпозиума «Экология и традиционные религиозно-магические знания» (июль; Россия: Москва – Абакан – Кызыл); в 2003 г. – зам. председателя международного оргкомитета Международного интердисциплинарного научно-практического семинара-конференции «Сакральное в традиционной культуре: методология исследования, методы фиксации и обработки полевых, лабораторных, экспериментальных материалов» (Москва – Республика Алтай); в 2004 г. – председатель международного оргкомитета Международного интердисциплинарного научно-практического конгресса «Сакральное глазами “профанов” и “посвящённых”» (21–30 июня, Москва – Подмосковье); в 2005 г. – председатель оргкомитета Международного семинара по проблемам медицинской антропологии «Шаманское целительство и психотерапия» (27–29 сентября, Москва); в 2006 г. – председатель международного оргкомитета Международного семинара «Шаманизм и шаманское целительство: методологический и научно-практические аспекты» и Международной летней школы медицинской антропологии (июль, Подмосковье); в 2009 г. – председатель Международного оргкомитета второй международной летней школы медицинской антропологии / научной конференции «Проблемы сохранения здоровья в условиях Севера и Сибири» (июнь, Москва); 2010 г. – председатель оргкомитета международного фестиваля «Шаманизм и искусство» и международного интердисциплинарного научно-практического симпозиума «Психофизиология и социальная адаптация (нео)шаманов в прошлом и настоящем».
- С 1995 по настоящее время – член международной редколлегии (с 2000 г. – экспертный совет), отв. ред. международной серии научных трудов «Этнологические исследования по шаманству и иным традиционным верованиям и практикам» (издается на базе ИЭА РАН).
- С 1999 – член Научного Совета по фольклору РАН.
- С 2001 по настоящее время – член «полевой комиссии» (Field Associates) «Фонда шаманских исследований» (The Foundation for Shamanic Studies; USA, California, Mill Valley), почётный член Общества исследований шаманизма (The Foundation for Shamanic Studies, USA).
- В 1988 создала фольклорно-этнографический театр «Древняя Русь» при Обществе русской культуры им. А. С. Пушкина (г. Львов, руководила по 1991 г.).
- В 1992–1993 гг. работала на радиостанции «Открытое радио» (г. Москва), вела (прямой эфир) авторскую еженедельную передачу «Загадки непознанного».
Публикации
Монографии
- Заговорно-заклинательное искусство восточных славян: проблемы традиционных исследований и возможности новых интерпретаций. Ч. 1-2. М.: ИЭА РАН, 1999. 602 С. (Этнологические исследования по шаманству и иным традиционным верованиям и практикам. Т.3).
- Феникс из пепла? Сибирский шаманизм на рубеже тысячелетий. М.: Наука, 2006, 372 с.
Брошюры
- Религиозный фактор в современной жизни народов Севера и Сибири (Исследования по прикладной и неотложной этнологии. Вып. 167). М.: ИЭА РАН, 2004. 39 С.
- В поисках духовности и здоровья (новые религиозные движения, неошаманизм, городской шаманизм). М.: ИЭА РАН, 2008. 47 с. (Исследования по прикладной и неотложной этнологии. Вып. 207) (в соавт. с Ожигановой А. А., Купряшиной Н. А.)
Сборники статей и специальные темы в журнале «Этнографическое обозрение»: ответственный редактор (составление и подготовка при авторском участии)
- „Избранники духов“ – „избравшие духов“: Традиционное шаманство и неошаманизм. Памяти В. Н. Басилова (1937–1998). Сборник статей. М.: ИЭА РАН, 1999, 308с. (Этнологические исследования по шаманству и иным традиционным верованиям и практикам. Т.4)
- Шаманский дар. К 80-летию доктора исторических наук Анны Васильевны Смоляк. М.: ИЭА РАН, 2000, 341 с. (Этнологические исследования по шаманству и иным традиционным верованиям и практикам. Т.6)
- Материалы Международного интердисциплинарного научно-практического семинара-конференции «Сакральное в традиционной культуре: методология исследования, методы фиксации и обработки полевых, лабораторных, экспериментальных материалов». Москва – Республика Алтай. 6 – 15 июля 2003 г. М.: ИЭА РАН, 2004. 290 с. (Этнологические исследования по шаманству и иным традиционным верованиям и практикам. Т. 9)
- Женщина и возрождение шаманизма: постсоветское пространство на рубеже тысячелетий. М.: ИЭА РАН, 2005, 365 с. (Этнологические исследования по шаманству и иным традиционным верованиям и практикам. Т. 11)
- Проблемы сохранения здоровья в условиях Севера и Сибири: Труды по медицинской антропологии / отв. ред. В. И. Харитонова; Ин-т этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН; НИИ медицинских проблем Севера СО РАМН. – М.: ОАО «Типография «Новости»», 2009. 512 с. (32,0 а.л.).
- Специальная тема номера «Теоретические проблемы в исследовании шаманизма» / Этнографическое обозрение. 2007, № 1. С. 3 – 69.
- Проблемы сохранения здоровья в условиях Севера и Сибири: Труды по медицинской антропологии / отв. ред. В. И. Харитонова; Ин-т этнологии и антропологии им. Н.Н. Миклухо-Маклая РАН; НИИ медицинских проблем Севера СО РАМН. – М.: ОАО «Типография «Новости»», 2009, 512 с.
- Специальная тема номера «Свой» этнограф в российском сакральном «поле» / Этнографическое обозрение. 2010, № 3. С. 3 – 65.
- Психофизиология и социальная адаптация (нео)шаманов в прошлом и настоящем. Материалы Международного интердисциплинарного научно-практического симпозиума. Республика Бурятия, Тункинский национальный парк. 2 – 9 августа 2010 г. М.: ИЭА РАН, 2010. 274 с. (Этнологические исследования по шаманству и иным традиционным верованиям и практикам. Т. 14, часть 1).
Сборники статей: редактор-составитель (при авторском участии)
- Материалы международного конгресса „Шаманизм и иные традиционные верования и практики“, посвященного памяти А.В. Анохина, Н.П. Дыренковой, С.М. Широкогорова. Москва, Россия, 7 – 12 июня 1999 г. Ч.1. М.: ИЭА РАН, 1999, 322 с. (Этнологические исследования по шаманству и иным традиционным верованиям и практикам. Т. 5) (Совм. с Д.А. Функом)
- Материалы международного конгресса „Шаманизм и иные традиционные верования и практики“, посвященного памяти А.В. Анохина, Н.П. Дыренковой, С.М. Широкогорова. Москва, Россия, 7 – 12 июня 1999 г. Ч.2. М.: ИЭА РАН, 1999, 384 с. (Этнологические исследования по шаманству и иным традиционным верованиям и практикам. Т. 5) (Совм. с Д.А. Функом)
- Материалы международного конгресса „Шаманизм и иные традиционные верования и практики“, посвященного памяти А.В. Анохина, Н.П. Дыренковой, С.М. Широкогорова. Москва, Россия, 7 – 12 июня 1999 г. Ч.3. М.: ИЭА РАН, 2001, 324 с. (Этнологические исследования по шаманству и иным традиционным верованиям и практикам. Т. 5) (Совм. с Д.А. Функом)
- Материалы Международного интердисциплинарного научно-практического симпозиума «Экология и традиционные религиозно-магические знания». Россия: Москва – Абакан – Кызыл. 9 – 21 июля 2001 г. Ч.1. М.: ИЭА РАН, 2001, 304 с. (Этнологические исследования по шаманству и иным традиционным верованиям и практикам. Т. 7) (Совм. с Д.А. Функом)
- Материалы Международного интердисциплинарного научно-практического симпозиума «Экология и традиционные религиозно-магические знания». Россия: Москва – Абакан – Кызыл. 9 – 21 июля 2001 г. Ч.2. М.: ИЭА РАН, 2001, 308 с. (Этнологические исследования по шаманству и иным традиционным верованиям и практикам. Т. 7) (Совм. с Д.А. Функом)
- Материалы Международного интердисциплинарного научно-практического конгресса «Сакральное глазами „профанов“ и „посвященных“». Москва. 21 – 30 июня 2004 г. М.: ИЭА РАН, 2004, 315 с. (Этнологические исследования по шаманству и иным традиционным верованиям и практикам. Т. 10, ч. 1) (Совм. с Е.С. Питерской)
- Материалы Международного интердисциплинарного научно-практического конгресса «Сакральное глазами „профанов“ и „посвященных“». Москва. 21 – 30 июня 2004 г. М.: ИЭА РАН, 2004, 326 с. (Этнологические исследования по шаманству и иным традиционным верованиям и практикам. Т. 10, ч. 2) (Совм. с Е.С. Питерской)
Научные статьи
- Шаманство или шаманизм?.. / "Избранники духов" - "Избравшие духов": Традиционное шаманство и неошаманизм. Памяти В. Н. Басилова (1937-1998). М.: ИЭА РАН, 1999, с. 41-71 ( ЭИ… Т.4) (в соавт. с Д.А. Функом)
- Некоторые проблемы и методы исследования традиционных магико-мистических практик и их современных инноваций / Материалы международного конгресса "Шаманизм и иные традиционные верования и практики. Ч.1. М.: ИЭА РАН, 1999, с. 59-69 (ЭИ… Т.5)
- Магия прерванного повествования / Материалы международного конгресса "Шаманизм и иные традиционные верования и практики. Ч.1. М.: ИЭА РАН, 1999, с. 207-212 (ЭИ… Т.5)
- "Шаманская болезнь" российских колдунов / Материалы международного конгресса "Шаманизм и иные традиционные верования и практики. Ч.2. М.: ИЭА РАН, 1999, с. 185-197 (ЭИ… Т.5)
- Наследование "дара" (знания) в колдовской традиции восточных славян / Материалы международного конгресса "Шаманизм и иные традиционные верования и практики. Ч.2. М.: ИЭА РАН, 1999, с. 288-298 (ЭИ… Т.5)
- Роль и значение сексуально-эротического начала в магико-мистической практике / Студii з iнтегральноi культурологii. №2. Ритуал. Львiв, 1999, с.97-112. (укр. яз.)
- «Путь колдуна» и «путь шамана»: за пределами бытия / Научно-практические аспекты народной медицины (По материалам IV международного конгресса „Народная медицина России – прошлое, настоящее, будущее“). Ч.2. М.: ВНИЦТНМ „ЭНИОМ“, 2000, с.112-117
- «Не в воле человека стать шаманом»? / Шаманский дар. К 80-летию Анны Васильевны Смоляк. М.: ИЭА РАН, 2000, с.312-338 (ЭИ… Т.6)
- «Весна Средневековья» накануне III тысячелетия (Магико-мистическая практика и „народное целительство“ в Московском регионе) / Московский регион: этноконфессиональная ситуация. М.: ИЭА РАН, 2000, с. 262-282
- Некоторые проблемы воздействия шамана, колдуна, целителя на человека и окружающую среду / Материалы Международного интердисциплинарного научно-практического симпозиума «Экология и традиционные религиозно-магические знания». Ч.1. М.: ИЭА РАН, 2001, с. 43-54 (ЭИ… Т.7)
- Религиозно-магические практики Южной Сибири: трансформации традиций в постсоветскую эпоху / Материалы Международного интердисциплинарного научно-практического симпозиума «Экология и традиционные религиозно-магические знания». Ч.2. М.: ИЭА РАН, 2001, с. 169 – 189 (ЭИ… Т.7)
- «Шаманское путешествие»: опыт комплексного интердисциплинарного исследования / Материалы Международного интердисциплинарного научно-практического симпозиума «Экология и традиционные религиозно-магические знания». Ч.2. М.: ИЭА РАН, 2001, с. 282-298 / ЭИ… Т.7 (в соавт. с Булатовым А. О., Мамием В. И., Нестеровым Р. Ю., Свидерской Н. Е., Фроловым А. М.)
- «Он пришел и стал под шапку...» (Виртуальный мир шаманского камлания) / Материалы Международного конгресса «Шаманизм и иные традиционные верования и практики»» Москва, Россия: 7-12 июня 1999 г. Ч. 3. М.: ИЭА РАН, 2001, с.192-201 (ЭИ… Т.5)
- Тувинский шаманизм, год 2000-й: проблемы функционирования практики и глобализация знания / Полевые исследования института этнологии и антропологии РАН. М.: ИЭА РАН, 2001, с. 76-105
- Заговорно-заклинательная практика в народной медицине / Годы исканий и открытий: Научные труды ВНИЦТНМ «ЭНИОМ». М., 2002, с. 93–109
- Шаманизм. Возможно ли возрождение? / «Мир культур России» (издание Института проблем политического управления). 2002, № 6, с. 1; 4.
- Traditionel religionsudovelse i fremgang – del 1 / INFONOR. Argang 3, № 1, 2002, pp. 15–17; № 2/3, 2002. pp. 25–35 (датск. яз.)
- «Собери свои корни...» (религиозный вопрос в постсоветском пространстве Южной Сибири) / Расы и народы. Вып. 28. М.: Наука, 2002, с. 270 – 303
- Из опыта «полевой работы» на семинарах «Центра по изучению шаманизма и иных традиционных верований и практик» (Фантастичен ли роман М.А. Булгакова «Мастер и Маргарита»?) / Полевые исследования Института этнологии и антропологии РАН. М.: ИЭА РАН, 2002. С. 138-158
- Без веры и надежды... (к проблеме возрождения традиционных религиозно-магических практик) / ЭО, 2003, № 3, с. 60-83
- Шаманы без бубнов / Восточная коллекция. Журнал для всех, кому интересен Восток. М., 2003, № 3 (14). С. 130-140
- Наука о человеке: комплексное интердисциплинарное исследование шаманизма на базе ИЭА РАН / Российская наука о человеке: вчера, сегодня, завтра: Материалы международной научной конференции / под ред. Ю. К. Чистова и В. А. Тишкова. СПб.: МАЭ РАН, 2003. Вып. 1. С. 230-236
- Шаманы и шаманисты: некоторые теоретические аспекты изучения шаманизма и иных традиционных верований и практик / ЭО, 2004, № 2. С. 99-118
- Устами шамана глаголет... дух? К вопросу о шаманской психофизиологии и возможностях экспериментального изучения личности шамана) / Полевые исследования Института этнологии и антропологии РАН. 2002. М.: Наука, 2004. С. 24-43
- Духовная культура и религия / Современное положение и перспективы развития малочисленных народов Севера, Сибири и Дальнего Востока. Независимый экспертный доклад / отв. ред. В. А. Тишков. М.: ИЭА РАН, 2004, с. 149-176 (в соавт. с Д.А. Функом)
- Исследование сакрального в традиционной культуре: прикосновение к непостижимому или постижение неведомого? / Материалы Международного интердисциплинарного научно-практического семинара-конференции «Сакральное в традиционной культуре: методология исследования, методы фиксации и обработки полевых, лабораторных, экспериментальных материалов». Москва – Республика Алтай. 6—15 июля 2003 г. М.: ИЭА РАН, 2004. С. 16-40 (ЭИ... Т. 9)
- «Ты – во мне, я – в тебе» / Восточная коллекция. Журнал для всех, кому интересен Восток. 2004. № 2 (17). С. 93-103
- Khakass Shamanism / Shamanism. An Encyclopedia of World Beliefs, Practices, and Culture / Ed. Mariko Namba Walter and Eva Jane Neumann Fridman. ABC – CLIO. Santa Barbara< California – Denver, Colorado – Oxford, England. 2004. V. II. pp. 573–579 (англ. яз.)
- Evenki Shamanism (Siberia and Manchuria) / Shamanism. An Encyclopedia of World Beliefs, Practices, and Culture / Ed. Mariko Namba Walter and Eva Jane Neumann Fridman. ABC – CLIO. Santa Barbara, California – Denver, Colorado – Oxford, England. 2004. V. II. pp. 551–557 (англ. яз.)
- „Black“ Shaman, „White“ Shamans / Shamanism. An Encyclopedia of World Beliefs, Practices, and Culture / Ed. Mariko Namba Walter and Eva Jane Neumann Fridman. ABC – CLIO. Santa Barbara, California – Denver, Colorado – Oxford, England. 2004. V. II. pp. 536–539 (англ. яз.)
- Transvestism in Shamanism / Shamanism. An Encyclopedia of World Beliefs, Practices, and Culture / Ed. Mariko Namba Walter and Eva Jane Neumann Fridman. ABC – CLIO. Santa Barbara, California – Denver, Colorado – Oxford, England. 2004. V. I. pp. 259–263 (англ. яз.)
- «Возрождение шаманизма»: религиозный вопрос или психоментальная проблема? / Этносы Сибири. Прошлое. Настоящее. Будущее. Материалы международной научно-практической конференции. В 2-х ч. Ч. 2. Красноярск, 2004. С. 76-83
- Religioonilis-maagiliste tavade uurimise probleeme Venemaal 20. sajandi lõpus ja 21. sajandi alguses. Siberi šamanismi ainetel / Mäetagused 26 / Ed. Mare Kõiva & Andres Kuperjanov. Tartu. 2004. Pp. 105 – 125 (эстон. яз.)
- Там, где «я» превращается в «мы» (психоментальные и психоэнергетические проблемы шаманизма сквозь призму комплексных исследований) / Итоги полевых исследований Института этнологии и антропологии РАН - 2004. М.: Наука, 2005. С. 83 – 103 (в соавт. с В.С. Топоевым)
- Sibirische Religionen / (Hrsg. Hans Dieter Betz, Don S. Browning, Bernd Janovski und Eberhand Jungel) Religion in Geschichte und Gegenwart. Handworterbuch fur Theologie und Religionswissenschaft/ Vierte, vollig neu bearbeitete Auflage. Band 7: R-S. Tubingen: Mohr Siebeck, 2004. Sp. 1291-1293 (in co-authoriship with D.A. Funk) (нем. яз.)
- Виртуальный бубен бабушки Тади (Реликты традиционного шаманизма сагайцев на рубеже тысячелетий) / Сибирский этнографический сборник. Вып. 11. М.: Наука, 2005. С. 176-196
- Сексуально-эротический элемент в магико-мистической практике / Белик А. А. Историко-теоретические проблемы психологической антропологии. Учебное пособие. М.: РГГУ. 2005. С. 342-365
- ОLD WOMAN TADY’S VIRTUAL DRUM. Traditional Sagai shamanism relics at the boundary of millennia / Acta Ethnographica Hungarica, 50 (1-3), pp. 227–239. Budapest. 2005 (англ. яз.)
- Неистовый поиск себя (предисловие) / Женщина и возрождение шаманизма: постсоветское пространство на рубеже тысячелетий, М.: ИЭА РАН, 2005. С. 7 - 24 (ЭИ… Т. 11)
- Зов предков или призыв духов? (Психофизиологический и гендерный аспекты шаманизма) / Женщина и возрождение шаманизма: постсоветское пространство на рубеже тысячелетий, М.: ИЭА РАН, 2005. С. 25 – 43 (ЭИ… Т. 11)
- «Экспериенциальный шаманизм» Московского региона и его родоначальница / Женщина и возрождение шаманизма: постсоветское пространство на рубеже тысячелетий, М.: ИЭА РАН, 2005. С. 283 - 302 (ЭИ… Т. 11) (в соавт. с Н. А. Купряшиной)
- Die “Schamanische Krankheit” der rußländischen koldun / “Roter Altai, gib dein Echo!” Festschrift für Erika Taube zum 65. Geburtstag / Hrg. Anett C. Oelschlägel, Ingo Nentwig und Jakob Tabe. Leipziger Universitätsverlag GMBH. 2005. S. 51-66 (нем. яз.)
- Шаманы и шаманизм в свете интердисциплинарных исследований / Полевые исследования института этнологии и антропологии РАН – 2004. М.: Наука, 2006. С. 128-149 (в соавт. с Н. Е. Свидерской, Е. А. Мещеряковой)
- Немного о том, чем закончился «процесс отмирания религиозных верований» / Межэтнические взаимодействия и социокультурная адаптация народов Севера России / отв. ред. Молодин В. И., Тишков В. А. М.: ИЭА РАН, 2006. С. 233-250
- Интегративные исследования традиционных технологий трансформации сознания / Материалы Международного форума «Интегративная медицина – 2007»: «Технологии развития сознания и здоровье человека». М.: ФНКЭЦТМДиЛ Росздрава, 2007. С. 53-59
- Исследование феномена или обоснование теорий? / ЭО. 2007, № 1. С. 56-69
- Введение: Шамановедение – это не только этнология / ЭО. 2007, № 1. С. 3-5
- Шаманское целительство: к проблеме интерпретаций / Полевые исследования Института этнологии и антропологии РАН – 2005. М.: Наука, 2006. С. 162-178 (в соавт. с В. С. Топоевым)
- Народное целительство: контакт культуры и цивилизации / Из прошлого – в будущее. Избранные труды. М.: ВНИЦТНМ «ЭНИОМ», 2007. С. 36–46
- «Нет, это не я, это – Богиня Кали!» (К проблеме личностных трансформаций в процессе приобщения к ИСС-практикам) / Влияние религии на общество и личность. М.: ИЭА РАН, 2007. С. 172-199
- Зов безмолвия, или почему они – шаманы? / Расы и народы. Вып. 33. М.: Наука, 2007. С. 292–322 (в соавт. с Ю. В. Украинцевой)
- Шаманское целительство в современной России / Материалы VII международного конгресса «Народная медицина России – прошлое, настоящее, будущее»: Москва, 21 – 24 августа 2008 г. Ч. 1. М.: ВНИЦТНМ «ЭНИОМ», 2008
- Шаманство и шаманизм: возможности системного анализа / Труды международной научной конференции «Биополевые взаимодействия и медицинские технологии». 16 – 18 апреля 2008 г. М., 2008. С. 15-22. (в соавт. с И. М. Коганом)
- Современная религиозная ситуация в Республике Тыва / Тюркские народы Восточной Сибири. М.: Наука, 2008. С. 166–184 (серия: Народы и культуры)
- Интеграция медицинских систем: идея, практика, человеческий фактор / Проблемы сохранения здоровья в условиях Севера и Сибири: Труды по медицинской антропологии. М.: ОАО «Типография "Новости"», 2009. С. 275–286
- Современные шаманы: творческий оксюморон или реальность / Проблемы сохранения здоровья в условиях Севера и Сибири: Труды по медицинской антропологии. М.: ОАО «Типография "Новости"», 2009. С. 403-418
- «Шаманизм» в современной России: к проблеме возрождения / ЭО, 2009, № 6. С. 148–164
- Адаптационные механизмы в сфере магико-медицинской практики / Адаптация народов и культур к изменениям природной среды, социальным и техногенным трансформациям. М.: Наука, 2009. С. 353-361
- Современное возрождение традиций: некоторые теоретические аспекты / Народы и культуры Южной Сибири и сопредельных территорий: история, современное состояние и перспективы. Материалы международной научной конференции, посвященной 65-летию Хакасского научно-исследовательского института языка, литературы, истории: 3–5 сентября 2009 г. Абакан: Хакасское книжное издательство, 2009. С. 130-134
- Меж двух огней: Размышления о судьбе «Шаманских религиозных организаций» / Полевые исследования Института этнологии и антропологии РАН – 2006. М.: Наука, 2009. С. 193-216
- Die Wiederbelebung des Schamanismus in Russland / Schamanen Sibiriens: Magier – Mittler - Heiler / Hg. Erich Kasten. Berlin: Reimer. 2009. S. 188-199 (нем. яз.)
- Введение. Хранители и исследователи сакральной культуры: диалог или противостояние? / ЭО, 2010, № 3. С. 3-6
- Работа с сакральными знаниями и практиками: методико-методологический аспект / ЭО, 2010, № 3. С. 7-21
- Шаманское целительство в современной России / V Международный форум «Интегративная медицина - 2010». Сборник тезисов и докладов. М., 2010, с. 108-112
- Идеи комплементарной и интегративной медицины в современной России / Философские проблемы биологии и медицины: Выпуск 4. Фундаментальное и прикладное: сборник материалов 4-й ежегодной научно-практической конференции. М.: изд-во «Принтберри», 2010, с. 217–220
- Интеграция медицин в России: идеи и воплощение / Развитие традиционной медицины в России. Опыт, научные исследования, перспективы: материалы научно-практической конференции с международным участием 20-21 августа 2010 г. Улан-Удэ: Изд-во ГУЗ РЦМП МЗ РБ, 2010. С. 97-102
Напишите отзыв о статье "Харитонова, Валентина Ивановна"
Примечания
- ↑ [www.iea.ras.ru/cntnt/levoe_meny/struktura/fotogalere/haritonova.html Харитонова Валентина Ивановна / ИЭА РАН]
- ↑ [www.shamanism.org/fssinfo/fieldassociates.html Foundation for Shamanic Studies Field Associates]
- ↑ [www.popsy.ru/articles/full/stati/zhizn_dvuh_mirah_statya_shamanah Жизнь в двух мирах. Интервью о шаманизме с Харитоновой Валентиной Ивановной / Популярная психологиЯ, 11.07.2010]
- ↑ [www.rg.ru/2004/07/28/shaman.html Моцарт с бубном. Ученые пытаются разобраться в феномене шаманизма / "Российская газета" - Федеральный выпуск №3536, 28.07.2004.]
- ↑ [www.inpsycho.ru/index-96.htm НОУ ВПО «Институт Психоанализа»/Кафедра Трансперсональной психологии]
Отрывок, характеризующий Харитонова, Валентина Ивановна
И, наконец, последний отъезд великого императора от геройской армии представляется нам историками как что то великое и гениальное. Даже этот последний поступок бегства, на языке человеческом называемый последней степенью подлости, которой учится стыдиться каждый ребенок, и этот поступок на языке историков получает оправдание.Тогда, когда уже невозможно дальше растянуть столь эластичные нити исторических рассуждений, когда действие уже явно противно тому, что все человечество называет добром и даже справедливостью, является у историков спасительное понятие о величии. Величие как будто исключает возможность меры хорошего и дурного. Для великого – нет дурного. Нет ужаса, который бы мог быть поставлен в вину тому, кто велик.
– «C'est grand!» [Это величественно!] – говорят историки, и тогда уже нет ни хорошего, ни дурного, а есть «grand» и «не grand». Grand – хорошо, не grand – дурно. Grand есть свойство, по их понятиям, каких то особенных животных, называемых ими героями. И Наполеон, убираясь в теплой шубе домой от гибнущих не только товарищей, но (по его мнению) людей, им приведенных сюда, чувствует que c'est grand, и душа его покойна.
«Du sublime (он что то sublime видит в себе) au ridicule il n'y a qu'un pas», – говорит он. И весь мир пятьдесят лет повторяет: «Sublime! Grand! Napoleon le grand! Du sublime au ridicule il n'y a qu'un pas». [величественное… От величественного до смешного только один шаг… Величественное! Великое! Наполеон великий! От величественного до смешного только шаг.]
И никому в голову не придет, что признание величия, неизмеримого мерой хорошего и дурного, есть только признание своей ничтожности и неизмеримой малости.
Для нас, с данной нам Христом мерой хорошего и дурного, нет неизмеримого. И нет величия там, где нет простоты, добра и правды.
Кто из русских людей, читая описания последнего периода кампании 1812 года, не испытывал тяжелого чувства досады, неудовлетворенности и неясности. Кто не задавал себе вопросов: как не забрали, не уничтожили всех французов, когда все три армии окружали их в превосходящем числе, когда расстроенные французы, голодая и замерзая, сдавались толпами и когда (как нам рассказывает история) цель русских состояла именно в том, чтобы остановить, отрезать и забрать в плен всех французов.
Каким образом то русское войско, которое, слабее числом французов, дало Бородинское сражение, каким образом это войско, с трех сторон окружавшее французов и имевшее целью их забрать, не достигло своей цели? Неужели такое громадное преимущество перед нами имеют французы, что мы, с превосходными силами окружив, не могли побить их? Каким образом это могло случиться?
История (та, которая называется этим словом), отвечая на эти вопросы, говорит, что это случилось оттого, что Кутузов, и Тормасов, и Чичагов, и тот то, и тот то не сделали таких то и таких то маневров.
Но отчего они не сделали всех этих маневров? Отчего, ежели они были виноваты в том, что не достигнута была предназначавшаяся цель, – отчего их не судили и не казнили? Но, даже ежели и допустить, что виною неудачи русских были Кутузов и Чичагов и т. п., нельзя понять все таки, почему и в тех условиях, в которых находились русские войска под Красным и под Березиной (в обоих случаях русские были в превосходных силах), почему не взято в плен французское войско с маршалами, королями и императорами, когда в этом состояла цель русских?
Объяснение этого странного явления тем (как то делают русские военные историки), что Кутузов помешал нападению, неосновательно потому, что мы знаем, что воля Кутузова не могла удержать войска от нападения под Вязьмой и под Тарутиным.
Почему то русское войско, которое с слабейшими силами одержало победу под Бородиным над неприятелем во всей его силе, под Красным и под Березиной в превосходных силах было побеждено расстроенными толпами французов?
Если цель русских состояла в том, чтобы отрезать и взять в плен Наполеона и маршалов, и цель эта не только не была достигнута, и все попытки к достижению этой цели всякий раз были разрушены самым постыдным образом, то последний период кампании совершенно справедливо представляется французами рядом побед и совершенно несправедливо представляется русскими историками победоносным.
Русские военные историки, настолько, насколько для них обязательна логика, невольно приходят к этому заключению и, несмотря на лирические воззвания о мужестве и преданности и т. д., должны невольно признаться, что отступление французов из Москвы есть ряд побед Наполеона и поражений Кутузова.
Но, оставив совершенно в стороне народное самолюбие, чувствуется, что заключение это само в себе заключает противуречие, так как ряд побед французов привел их к совершенному уничтожению, а ряд поражений русских привел их к полному уничтожению врага и очищению своего отечества.
Источник этого противуречия лежит в том, что историками, изучающими события по письмам государей и генералов, по реляциям, рапортам, планам и т. п., предположена ложная, никогда не существовавшая цель последнего периода войны 1812 года, – цель, будто бы состоявшая в том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с маршалами и армией.
Цели этой никогда не было и не могло быть, потому что она не имела смысла, и достижение ее было совершенно невозможно.
Цель эта не имела никакого смысла, во первых, потому, что расстроенная армия Наполеона со всей возможной быстротой бежала из России, то есть исполняла то самое, что мог желать всякий русский. Для чего же было делать различные операции над французами, которые бежали так быстро, как только они могли?
Во вторых, бессмысленно было становиться на дороге людей, всю свою энергию направивших на бегство.
В третьих, бессмысленно было терять свои войска для уничтожения французских армий, уничтожавшихся без внешних причин в такой прогрессии, что без всякого загораживания пути они не могли перевести через границу больше того, что они перевели в декабре месяце, то есть одну сотую всего войска.
В четвертых, бессмысленно было желание взять в плен императора, королей, герцогов – людей, плен которых в высшей степени затруднил бы действия русских, как то признавали самые искусные дипломаты того времени (J. Maistre и другие). Еще бессмысленнее было желание взять корпуса французов, когда свои войска растаяли наполовину до Красного, а к корпусам пленных надо было отделять дивизии конвоя, и когда свои солдаты не всегда получали полный провиант и забранные уже пленные мерли с голода.
Весь глубокомысленный план о том, чтобы отрезать и поймать Наполеона с армией, был подобен тому плану огородника, который, выгоняя из огорода потоптавшую его гряды скотину, забежал бы к воротам и стал бы по голове бить эту скотину. Одно, что можно бы было сказать в оправдание огородника, было бы то, что он очень рассердился. Но это нельзя было даже сказать про составителей проекта, потому что не они пострадали от потоптанных гряд.
Но, кроме того, что отрезывание Наполеона с армией было бессмысленно, оно было невозможно.
Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.
Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
Душевная рана, происходящая от разрыва духовного тела, точно так же, как и рана физическая, как ни странно это кажется, после того как глубокая рана зажила и кажется сошедшейся своими краями, рана душевная, как и физическая, заживает только изнутри выпирающею силой жизни.
Так же зажила рана Наташи. Она думала, что жизнь ее кончена. Но вдруг любовь к матери показала ей, что сущность ее жизни – любовь – еще жива в ней. Проснулась любовь, и проснулась жизнь.
Последние дни князя Андрея связали Наташу с княжной Марьей. Новое несчастье еще более сблизило их. Княжна Марья отложила свой отъезд и последние три недели, как за больным ребенком, ухаживала за Наташей. Последние недели, проведенные Наташей в комнате матери, надорвали ее физические силы.
Однажды княжна Марья, в середине дня, заметив, что Наташа дрожит в лихорадочном ознобе, увела ее к себе и уложила на своей постели. Наташа легла, но когда княжна Марья, опустив сторы, хотела выйти, Наташа подозвала ее к себе.
