Харлан, Файт

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Файт Харлан
Профессия:

актёр, театральный режиссёр, кинорежиссёр

Карьера:

1915—1962

Файт Харлан (нем. Veit Harlan; 22 сентября 1899, Берлин — 13 апреля 1964, Капри) — немецкий актёр, режиссёр театра и кино.





Биография

Файт Харлан родился 22 сентября 1899 года в Берлине в семье писателя и драматурга Вальтера Харлана (1867—1931). Ещё будучи учеником реальной гимназии, Харлан выступал в качестве статиста на сцене Немецкого театра и Камерного театра. Посещал актёрский семинар Макса Рейнхардта. В 1915 году получил первые небольшие роли, выступал в качестве ассистента кинорежиссёра Макса Мака. В конце 1916 года записался добровольцем в армию, служил на Западном фронте во Франции.

В 1919 году был актёром-волонтёром Фольксбюне в Берлине. В 1922 году женился на актрисе Доре Герсон, работал актёром в провинции. В 1924 году поступил в труппу Прусского государственного театра в Берлине. Некоторое время был членом социал-демократической партии Германии (СДПГ). В 1926 году дебютировал в кино.

В 1929 году женился на актрисе Хильде Кёрбер. От этого брака родились трое детей — кинорежиссёр и писатель Томас Харлан (1929—2010), впоследствии активный антифашист, из-за чего длительное время был в конфликте с отцом[1], а также актриса Мария Кёрбер (род. 1930) и Сюзанна Кёрбер. Его племянница Кристиана — жена Стэнли Кубрика.

В 1934 году Харлан стал режиссёром Театра на Шиффбауэрдамм. В 1935 году дебютировал в кинорежиссуре.

В 1937 году снял вольную экранизацию драмы «Перед заходом солнца» Герхарта Гауптмана — фильм «Властелин» с Эмилем Яннингсом в главной роли и в качестве художественного руководителя. С этим фильмом, в сюжете которого нашел своё выражение «принцип фюрера», Харлан стал ведущим режиссёром Третьего рейха.

В 1940 году на экраны вышел «Еврей Зюсс» («Антисемитский фильм, какой мы только можем себе пожелать», — записал Геббельс в дневник 18 августа 1940 года), а в 1942 году — «Великий король», на тот период самая дорогая немецкая постановка с участием 15000 статистов (этот фильм получил Кубок Муссолини за лучший иностранный фильм на 10-м Венецианском кинофестивале 1942 года[2]).

4 марта 1943 года Файт Харлан получил звание профессора.

Из девяти полнометражных цветных фильмов, снятых в Германии до 1945 года по системе Agfacolor, четыре были поставлены Харланом: «Золотой город» (Die goldene Stadt, 1942), «Иммензее» (Immensee, 1943), «Жертвенный путь» (Opfergang, 1944) и «Кольберг» (Kolberg, 1945). В съёмках массовых сцен пропагандистского фильма «Кольберг» участвовали воинские подразделения вермахта и Русской освободительной армии генерала Власова. Этот «тотальный фильм» о «тотальной войне» до недавнего времени оставался самой дорогостоящей немецкой кинопостановкой.

На момент окончания Второй мировой войны Харлан находился в Гамбурге. В 1947—1948 годах он анонимно ставил спектакли, в которых играла его жена Кристина Зёдербаум. Поданная им заявка на «денацификацию» осталась без рассмотрения. Как режиссёра фильма «Еврей Зюсс» Харлана обвиняли в «преступлении против человечности». Однако на двух судебных процессах — в марте-апреле 1949 года в Гамбурге и в марте-апреле 1950 года в Берлине — суд вынес оправдательный приговор.

Демонстрация его первого послевоенного фильма «Бессмертная возлюбленная» привела к протестам во многих городах ФРГ. Последовал ряд судебных процессов против гамбургского публициста Эриха Люта, призвавшего к бойкоту фильма. Однако все это не помешало Харлану, который поселился в Мюнхене, снова укрепить свои позиции в качестве режиссёра.

Файт Харлан, который за два месяца до смерти перешёл в католичество, умер 13 апреля 1964 года на Капри от воспаления лёгких. Похоронен на Капри.

Режиссёрские работы в кино

Напишите отзыв о статье "Харлан, Файт"

Примечания

  1. [www.novayagazeta.ru/society/53551.html Охотник на палачей — Общество — Новая газета]
  2. Enrico Lancia. [books.google.it/books?id=Yw3Z_YIKOVEC&pg=PA297&lpg=PA297&dq=Mostra+internazionale+d%27arte+cinematografica+di+Venezia+1942&source=bl&ots=mqt8n7iKfm&sig=27WY4eIOZ9cJLXu0Cf9txZIKKVI&hl=it&sa=X&ved=0CFcQ6AEwC2oVChMIscbk8ODpxwIVZ6VyCh11bwNp#v=onepage&q=Mostra%20internazionale%20d'arte%20cinematografica%20di%20Venezia%201942&f=false I premi del cinema]. — Gremese Editore, 1998. — P. 302.

Литература

  • Hans-Michael Bock (Hrsg.): CINEGRAPH. Lexikon zum deutschsprachigen Film. edition text + kritik, München 1984

Ссылки

Отрывок, характеризующий Харлан, Файт

– Ваше сиятельство, лёгко как! – сказал он, почтительно улыбаясь.
– Что!
– Лёгко, ваше сиятельство.
«Что он говорит?» подумал князь Андрей. «Да, об весне верно, подумал он, оглядываясь по сторонам. И то зелено всё уже… как скоро! И береза, и черемуха, и ольха уж начинает… А дуб и не заметно. Да, вот он, дуб».
На краю дороги стоял дуб. Вероятно в десять раз старше берез, составлявших лес, он был в десять раз толще и в два раза выше каждой березы. Это был огромный в два обхвата дуб с обломанными, давно видно, суками и с обломанной корой, заросшей старыми болячками. С огромными своими неуклюжими, несимметрично растопыренными, корявыми руками и пальцами, он старым, сердитым и презрительным уродом стоял между улыбающимися березами. Только он один не хотел подчиняться обаянию весны и не хотел видеть ни весны, ни солнца.
«Весна, и любовь, и счастие!» – как будто говорил этот дуб, – «и как не надоест вам всё один и тот же глупый и бессмысленный обман. Всё одно и то же, и всё обман! Нет ни весны, ни солнца, ни счастия. Вон смотрите, сидят задавленные мертвые ели, всегда одинакие, и вон и я растопырил свои обломанные, ободранные пальцы, где ни выросли они – из спины, из боков; как выросли – так и стою, и не верю вашим надеждам и обманам».
Князь Андрей несколько раз оглянулся на этот дуб, проезжая по лесу, как будто он чего то ждал от него. Цветы и трава были и под дубом, но он всё так же, хмурясь, неподвижно, уродливо и упорно, стоял посреди их.
«Да, он прав, тысячу раз прав этот дуб, думал князь Андрей, пускай другие, молодые, вновь поддаются на этот обман, а мы знаем жизнь, – наша жизнь кончена!» Целый новый ряд мыслей безнадежных, но грустно приятных в связи с этим дубом, возник в душе князя Андрея. Во время этого путешествия он как будто вновь обдумал всю свою жизнь, и пришел к тому же прежнему успокоительному и безнадежному заключению, что ему начинать ничего было не надо, что он должен доживать свою жизнь, не делая зла, не тревожась и ничего не желая.


По опекунским делам рязанского именья, князю Андрею надо было видеться с уездным предводителем. Предводителем был граф Илья Андреич Ростов, и князь Андрей в середине мая поехал к нему.
Был уже жаркий период весны. Лес уже весь оделся, была пыль и было так жарко, что проезжая мимо воды, хотелось купаться.
Князь Андрей, невеселый и озабоченный соображениями о том, что и что ему нужно о делах спросить у предводителя, подъезжал по аллее сада к отрадненскому дому Ростовых. Вправо из за деревьев он услыхал женский, веселый крик, и увидал бегущую на перерез его коляски толпу девушек. Впереди других ближе, подбегала к коляске черноволосая, очень тоненькая, странно тоненькая, черноглазая девушка в желтом ситцевом платье, повязанная белым носовым платком, из под которого выбивались пряди расчесавшихся волос. Девушка что то кричала, но узнав чужого, не взглянув на него, со смехом побежала назад.
Князю Андрею вдруг стало от чего то больно. День был так хорош, солнце так ярко, кругом всё так весело; а эта тоненькая и хорошенькая девушка не знала и не хотела знать про его существование и была довольна, и счастлива какой то своей отдельной, – верно глупой – но веселой и счастливой жизнию. «Чему она так рада? о чем она думает! Не об уставе военном, не об устройстве рязанских оброчных. О чем она думает? И чем она счастлива?» невольно с любопытством спрашивал себя князь Андрей.
Граф Илья Андреич в 1809 м году жил в Отрадном всё так же как и прежде, то есть принимая почти всю губернию, с охотами, театрами, обедами и музыкантами. Он, как всякому новому гостю, был рад князю Андрею, и почти насильно оставил его ночевать.
В продолжение скучного дня, во время которого князя Андрея занимали старшие хозяева и почетнейшие из гостей, которыми по случаю приближающихся именин был полон дом старого графа, Болконский несколько раз взглядывая на Наташу чему то смеявшуюся и веселившуюся между другой молодой половиной общества, всё спрашивал себя: «о чем она думает? Чему она так рада!».
Вечером оставшись один на новом месте, он долго не мог заснуть. Он читал, потом потушил свечу и опять зажег ее. В комнате с закрытыми изнутри ставнями было жарко. Он досадовал на этого глупого старика (так он называл Ростова), который задержал его, уверяя, что нужные бумаги в городе, не доставлены еще, досадовал на себя за то, что остался.
Князь Андрей встал и подошел к окну, чтобы отворить его. Как только он открыл ставни, лунный свет, как будто он настороже у окна давно ждал этого, ворвался в комнату. Он отворил окно. Ночь была свежая и неподвижно светлая. Перед самым окном был ряд подстриженных дерев, черных с одной и серебристо освещенных с другой стороны. Под деревами была какая то сочная, мокрая, кудрявая растительность с серебристыми кое где листьями и стеблями. Далее за черными деревами была какая то блестящая росой крыша, правее большое кудрявое дерево, с ярко белым стволом и сучьями, и выше его почти полная луна на светлом, почти беззвездном, весеннем небе. Князь Андрей облокотился на окно и глаза его остановились на этом небе.
Комната князя Андрея была в среднем этаже; в комнатах над ним тоже жили и не спали. Он услыхал сверху женский говор.
– Только еще один раз, – сказал сверху женский голос, который сейчас узнал князь Андрей.
– Да когда же ты спать будешь? – отвечал другой голос.
– Я не буду, я не могу спать, что ж мне делать! Ну, последний раз…
Два женские голоса запели какую то музыкальную фразу, составлявшую конец чего то.
– Ах какая прелесть! Ну теперь спать, и конец.
– Ты спи, а я не могу, – отвечал первый голос, приблизившийся к окну. Она видимо совсем высунулась в окно, потому что слышно было шуршанье ее платья и даже дыханье. Всё затихло и окаменело, как и луна и ее свет и тени. Князь Андрей тоже боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего невольного присутствия.
– Соня! Соня! – послышался опять первый голос. – Ну как можно спать! Да ты посмотри, что за прелесть! Ах, какая прелесть! Да проснись же, Соня, – сказала она почти со слезами в голосе. – Ведь этакой прелестной ночи никогда, никогда не бывало.
Соня неохотно что то отвечала.
– Нет, ты посмотри, что за луна!… Ах, какая прелесть! Ты поди сюда. Душенька, голубушка, поди сюда. Ну, видишь? Так бы вот села на корточки, вот так, подхватила бы себя под коленки, – туже, как можно туже – натужиться надо. Вот так!
– Полно, ты упадешь.
Послышалась борьба и недовольный голос Сони: «Ведь второй час».
– Ах, ты только всё портишь мне. Ну, иди, иди.
Опять всё замолкло, но князь Андрей знал, что она всё еще сидит тут, он слышал иногда тихое шевеленье, иногда вздохи.
– Ах… Боже мой! Боже мой! что ж это такое! – вдруг вскрикнула она. – Спать так спать! – и захлопнула окно.
«И дела нет до моего существования!» подумал князь Андрей в то время, как он прислушивался к ее говору, почему то ожидая и боясь, что она скажет что нибудь про него. – «И опять она! И как нарочно!» думал он. В душе его вдруг поднялась такая неожиданная путаница молодых мыслей и надежд, противоречащих всей его жизни, что он, чувствуя себя не в силах уяснить себе свое состояние, тотчас же заснул.