Хармелин, Йосеф
| Йосеф Хармелин ивр. יוסף הרמלין<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
| |||
| |||
|---|---|---|---|
| 1964 — 1974 | |||
| Предшественник: | Амос Манор | ||
| Преемник: | Авраам Ахитув | ||
| |||
| 1986 — 1988 | |||
| Предшественник: | Авраам Шалом | ||
| Преемник: | Яаков Пери | ||
| Рождение: | Вена, Австрия | ||
Йосеф Хармелин (ивр. יוסף הרמלין; 1922, Вена, Австрия — 1994) — израильский деятель спецслужб и дипломат. Дважды занимал пост директора Службы общей безопасности (ШАБАК), возглавлял израильские дипломатические представительства в Иране и ЮАР.
Биография
Йосеф Хармелин родился в 1922 году в Вене и провёл детство в Австрии. Он рано увлёкся идеями сионизма и вступил в общество «Маккаби ха-Цаир». Его также привлекал спорт, в особенности плавание, и он представлял на соревнованиях еврейский спортивный клуб «Ха-Коах»[1].
В 1939 году, после объединения Австрии с нацистской Германией, родители Йосефа Хармелина эмигрировали в Мексику, но сам он и его сестра сумели попасть в подмандатную Палестину[2]. Прожив в рамках программы «Алия молодёжная» некоторое время в молодёжном посёлке Бен-Шемен, он присоединился затем к членам кибуца Неве-Ям[1]. В ходе Второй мировой войны Хармелин служил добровольцем в британских вооружённых силах[3], а в 1948 году мобилизовался в Армию обороны Израиля и принимал участие в Войне за независимость[1].
С 1949 года Хармелин начал работу в Службе общей безопасности (ШАБАК), где провёл следующие два с половиной десятилетия, постепенно поднимаясь по служебной лестнице. В 1960 году он был назначен заместителем директора ШАБАК, а в 1964 году — директором[1]. Об этом назначении Хармелин узнал, когда его срочно вызвали из-за границы, где он в это время находился с очередной миссией. Хармелин возглавлял ШАБАК десять лет, большую часть этого времени оставаясь в тени и заработав прозвище «Человек, которрый молчит». В отличие от своих предшественников в должности, Хармелин добивался максимальной деполитизации ШАБАК. Большой опыт работы в спецслужбах помог Хармелину успешно справляться с новой задачей, которая легла на его ведомство после Шестидневной войны — контролем над захваченными в ходе войны арабскими территориями[2]. В качестве директора ШАБАК в этот период Хармелин выступил с рекомендацией об отмене режима военного положения, на котором находились арабские граждане Израиля после окончания Войны за независимость; этот режим был отменён в 1966 году. Хармелин также выступал против применения физического насилия при допросах, в том числе в отношении террористов[3].
После увольнения из ШАБАК Хармелин занимал административные должности в ряде компаний (в частности в качестве генерального директора государственной компании «Бинуй у-Фитуах», а затем компании «Ширутей Нефт»), а в 1978 году был включён в состав комиссии Шимрона, расследовавшей вопросы организованной преступности в Израиле[2]. Позже был направлен на дипломатическую работу. В 1979 году он возглавлял израильское дипломатическое представительство в Иране, когда там произошла исламская революция, и находящихся в стране израильтян необходимо было срочно эвакуировать. Хармелин через посредников вышел на премьер-министра Ирана Мехди Базаргана и сумел добиться от него соггласия на одновеменную эвакуацию всех израильтян из Ирана на американских самолётах, которая состоялась 18 февраля[4]. В 1981 году Хармелин был назначен послом Израиля в ЮАР. По возвращении из Африки он занял пост заместителя генерального директора в ведомстве государственного контролёра, где также отвечал за контроль за деятельностью вооружённых сил и спецслужб[2].
В 1986 году Йосеф Хармелин был вторично назначен директором ШАБАК. Это произошло после скандального дела о маршруте 300, когда предыдущий директор Авраам Шалом был вынужден подать в отставку из-за обвинений в превышении служебных полномочий и фальсификации материалов расследования[1]. На этот раз в должности директора он пробыл только два года, уволившись в марте 1988 года[5]. Йосеф Хармелин умер в 1994 году в возрасте 72 лет.
Напишите отзыв о статье "Хармелин, Йосеф"
Примечания
- ↑ 1 2 3 4 5 [www.shabak.gov.il/English/History/heads/Pages/YosefHarmelin.aspx Йосеф Хармелин] на официальном сайте ШАБАК (англ.)
- ↑ 1 2 3 4 [www.jpress.nli.org.il/Olive/APA/NLI_heb/get/GetImage.ashx?kind=block&href=MAR%2F1986%2F05%2F30&id=Ar0140503&ext=.png Пять глав] (иврит). Маарив (29 мая 1986). Проверено 28 августа 2015.
- ↑ 1 2 Ephraim Kahana. [books.google.ca/books?id=pAar3TpYOt4C&lpg=PP1&pg=PA110#v=onepage&q&f=false Harmelin, Yosef] // Historical Dictionary of Israeli Intelligence. — Scarecrow Press, 2006. — P. 110. — ISBN 978-0-8108-5581-6.</span>
- ↑ Шмуэль Сегев. [www.jpress.nli.org.il/Olive/APA/NLI_heb/get/GetImage.ashx?kind=block&href=MAR%2F1984%2F02%2F17&id=Pc0150200&ext=.jpg Посол Израиля ушёл в подполье] (иврит). Маарив (16 февраля 1984). Проверено 28 августа 2015.
- ↑ [news.google.com/newspapers?nid=1368&dat=19880328&id=3I5QAAAAIBAJ&sjid=lBIEAAAAIBAJ&pg=6897,6687529&hl=en Israel official linked to Iran deal resigns]. The Milwakee Sentinel (March 28, 1988). — «The government also announced the resignation of Yosef Harmelin, chief of the Shin Bet secret service for more than 11 years» Проверено 28 августа 2015.
</ol>
|
||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Хармелин, Йосеф
И страстную любовь итальянца Пьер теперь заслужил только тем, что он вызывал в нем лучшие стороны его души и любовался ими.Последнее время пребывания Пьера в Орле к нему приехал его старый знакомый масон – граф Вилларский, – тот самый, который вводил его в ложу в 1807 году. Вилларский был женат на богатой русской, имевшей большие имения в Орловской губернии, и занимал в городе временное место по продовольственной части.
Узнав, что Безухов в Орле, Вилларский, хотя и никогда не был коротко знаком с ним, приехал к нему с теми заявлениями дружбы и близости, которые выражают обыкновенно друг другу люди, встречаясь в пустыне. Вилларский скучал в Орле и был счастлив, встретив человека одного с собой круга и с одинаковыми, как он полагал, интересами.
Но, к удивлению своему, Вилларский заметил скоро, что Пьер очень отстал от настоящей жизни и впал, как он сам с собою определял Пьера, в апатию и эгоизм.
– Vous vous encroutez, mon cher, [Вы запускаетесь, мой милый.] – говорил он ему. Несмотря на то, Вилларскому было теперь приятнее с Пьером, чем прежде, и он каждый день бывал у него. Пьеру же, глядя на Вилларского и слушая его теперь, странно и невероятно было думать, что он сам очень недавно был такой же.
Вилларский был женат, семейный человек, занятый и делами имения жены, и службой, и семьей. Он считал, что все эти занятия суть помеха в жизни и что все они презренны, потому что имеют целью личное благо его и семьи. Военные, административные, политические, масонские соображения постоянно поглощали его внимание. И Пьер, не стараясь изменить его взгляд, не осуждая его, с своей теперь постоянно тихой, радостной насмешкой, любовался на это странное, столь знакомое ему явление.
В отношениях своих с Вилларским, с княжною, с доктором, со всеми людьми, с которыми он встречался теперь, в Пьере была новая черта, заслуживавшая ему расположение всех людей: это признание возможности каждого человека думать, чувствовать и смотреть на вещи по своему; признание невозможности словами разубедить человека. Эта законная особенность каждого человека, которая прежде волновала и раздражала Пьера, теперь составляла основу участия и интереса, которые он принимал в людях. Различие, иногда совершенное противоречие взглядов людей с своею жизнью и между собою, радовало Пьера и вызывало в нем насмешливую и кроткую улыбку.
В практических делах Пьер неожиданно теперь почувствовал, что у него был центр тяжести, которого не было прежде. Прежде каждый денежный вопрос, в особенности просьбы о деньгах, которым он, как очень богатый человек, подвергался очень часто, приводили его в безвыходные волнения и недоуменья. «Дать или не дать?» – спрашивал он себя. «У меня есть, а ему нужно. Но другому еще нужнее. Кому нужнее? А может быть, оба обманщики?» И из всех этих предположений он прежде не находил никакого выхода и давал всем, пока было что давать. Точно в таком же недоуменье он находился прежде при каждом вопросе, касающемся его состояния, когда один говорил, что надо поступить так, а другой – иначе.
Теперь, к удивлению своему, он нашел, что во всех этих вопросах не было более сомнений и недоумений. В нем теперь явился судья, по каким то неизвестным ему самому законам решавший, что было нужно и чего не нужно делать.
Он был так же, как прежде, равнодушен к денежным делам; но теперь он несомненно знал, что должно сделать и чего не должно. Первым приложением этого нового судьи была для него просьба пленного французского полковника, пришедшего к нему, много рассказывавшего о своих подвигах и под конец заявившего почти требование о том, чтобы Пьер дал ему четыре тысячи франков для отсылки жене и детям. Пьер без малейшего труда и напряжения отказал ему, удивляясь впоследствии, как было просто и легко то, что прежде казалось неразрешимо трудным. Вместе с тем тут же, отказывая полковнику, он решил, что необходимо употребить хитрость для того, чтобы, уезжая из Орла, заставить итальянского офицера взять денег, в которых он, видимо, нуждался. Новым доказательством для Пьера его утвердившегося взгляда на практические дела было его решение вопроса о долгах жены и о возобновлении или невозобновлении московских домов и дач.
В Орел приезжал к нему его главный управляющий, и с ним Пьер сделал общий счет своих изменявшихся доходов. Пожар Москвы стоил Пьеру, по учету главно управляющего, около двух миллионов.
Главноуправляющий, в утешение этих потерь, представил Пьеру расчет о том, что, несмотря на эти потери, доходы его не только не уменьшатся, но увеличатся, если он откажется от уплаты долгов, оставшихся после графини, к чему он не может быть обязан, и если он не будет возобновлять московских домов и подмосковной, которые стоили ежегодно восемьдесят тысяч и ничего не приносили.
– Да, да, это правда, – сказал Пьер, весело улыбаясь. – Да, да, мне ничего этого не нужно. Я от разоренья стал гораздо богаче.
Но в январе приехал Савельич из Москвы, рассказал про положение Москвы, про смету, которую ему сделал архитектор для возобновления дома и подмосковной, говоря про это, как про дело решенное. В это же время Пьер получил письмо от князя Василия и других знакомых из Петербурга. В письмах говорилось о долгах жены. И Пьер решил, что столь понравившийся ему план управляющего был неверен и что ему надо ехать в Петербург покончить дела жены и строиться в Москве. Зачем было это надо, он не знал; но он знал несомненно, что это надо. Доходы его вследствие этого решения уменьшались на три четверти. Но это было надо; он это чувствовал.
Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.
