Харрисон, Джоан

Джоан Харрисон
Joan Harrison
Дата рождения:	26 июня 1907(1907-06-26)
Место рождения:	Гилдфорд Суррей Англия
Дата смерти:	14 августа 1994(1994-08-14) (87 лет)
Место смерти:	Лондон Великобритания
Гражданство:	Великобритания Великобритания
Профессия:	Киносценарист Продюсер
Карьера:	1939—1971

Джоан Харрисон (англ. Joan Harrison; 26 июня 1907 года — 14 августа 1994 года) — английская сценаристка и продюсер, работавшая в кино и на телевидении.

Харрисон начинала карьеру в 1933 году как личный секретарь Альфреда Хичкока. С 1939 года она стала работать как сценарист, приняв участие в создании криминальных триллеров Хичкока «Таверна „Ямайка“» (1939), «Ребекка» (1940), «Иностранный корреспондент» (1941), «Подозрение» (1941) и «Диверсант» (1942), а затем работала продюсером .

Верная духу Хичкока, в качестве продюсера Харрисон сделала два фильма нуар с режиссёром Робертом Сиодмаком — «Леди-призрак» (1944) и «Странное дело дяди Гарри» (1945), а в 1940-50-х годах была продюсером ещё нескольких нуаровых триллеров, среди них «Ноктюрн» (1946), «Розовая лошадь» (1947), «Мне не поверят» (1947) и «Круг опасности» (1951).

В 1941 году Харрисон была дважды номинирована на Оскар за сценарии сразу двух фильмов 1940 года — «Ребекка» (вместе с Робертом Е. Шервудом) и «Иностранный корреспондент» (вместе с Чарльзом Беннеттом).

Ранние годы

Джоан Харрисон родилась 6 июня 1907 года в Гилдфорде, графство Суррей, Англия. Её отец был авторитетным издателем двух местных газет.

Получив образование в частной школе, она стала изучать философию, политику и экономику в оксфордском Колледже Сент-Хью, где начала писать рецензии на фильмы для студенческой газеты. «Умная и целеустремлённая», после Оксфордского университета она училась в Сорбонне. Получив образование в двух университетах, она стала копирайтером, затем работала журналисткой, после чего по неизвестным причинам начала заниматься секретарской работой. Она была поклонницей фильмов Хичкока и любила криминальные романы.

В 1933 году в возрасте 26 лет она поступила на работу к Альфреду Хичкоку в качестве секретаря в тот момент, когда он работал над триллером «Человек, который слишком много знал» (1934).

«Плохой секретарь, по её собственному описанию», она вскоре выросла до читки книг и сценариев, написания синопсисов и работы над сценариями. «Харрисон быстро стала одним из самых доверенных сотрудников режиссёра — если не самым доверенным».

Впервые Харрисон выступила в качестве сценариста британской приключенческой криминальной драмы Хичкока «Таверна „Ямайка“» (1939). Поставленный по одноимённому роману Дафны Дюморье, фильм с участием Морин О’Хары, Чарльза Лоутона и Роберта Ньютона рассказывал о сети грабителей кораблей на Корнуолле в 1819 году.

Карьера в кино (1940—1951 годы)

В конце 1939 года Харрисон уехала вместе с Хичкоком в Голливуд в качестве его ассистента и сценариста, где «поднялась по кинематографической лестнице, став сценаристом таких фильмов Хичкока, как „Ребекка“ (1940), „Иностранный корреспондент“ (1940), „Подозрение“ (1941) и „Диверсант“ (1942)».

Готический психологический триллер Хичкока «Ребекка» (1940) по роману Дафны Дюморье с Лоренсом Оливье и Джоан Фонтейн рассказывал о молодой девушке, которая выходит замуж за богатого аристократа, и переезжает в его замок, где оказывается в центре интриги, связанной с недавней смертью его жены. Фильм имел большой успех и был удостоен 11 номинаций на Оскар, включая Оскар за лучший сценарий, который Харрисон разделила с Робертом Е. Шервудом. Предвоенный шпионский триллер Хичкока «Иностранный корреспондент» (1940) с участием Джоэла МакКри и Лорейн Дэй принёс ей вторую номинацию на Оскар за лучший сценарий (на этот раз — совместно с Чарльзом Беннеттом). Год спустя на студии «РКО» вышел ещё один психологический триллер Хичкока «Подозрение» (1941), сценарий которого Харрисон написала в соавторстве с Сэмсоном Рафаэлсоном и Альмой Ревилл по роману Фрэнсиса Айлса. Действие фильма происходит в Британии, где молодая скромная девушка (Джоан Фонтейн) выходит замуж за красавца и дамского угодника (Кэри Грант), который, как она начинает подозревать, охотится за деньгами её семьи и готов ради этого даже пойти на убийство. В 1942 году вышел пятый фильм Хичкока по сценарию Харрисон — «Диверсант» (1942) — действие которого происходит в период Второй мировой войны на одном из военных заводов в Калифорнии, где несправедливо обвинённый в диверсии рабочий (Роберт Каммингс) решает самостоятельно найти преступника. «На этих фильмах Харрисон была не просто сценаристом, но принимала участие во многих аспектах производства, что дало ей необходимую подготовку, чтобы в дальнейшем стать продюсером».

В 1944 году вышел южный готический нуар режиссёра Андре Де Тота «Тёмные воды» (1944), соавтором сценария которого была Харрисон. Действие картины происходит в провинциальной Луизиане вскоре после Второй мировой войны, где группа авантюристов ради богатого наследства пытается довести молодую хозяйку поместья (Мерл Оберон) до сумасшествия, однако ей на помощь приходит местный врач (Франшо Тоун).

В 1943 году Харрисон познакомилась с режиссёром Робертом Сиодмаком. Они быстро поняли, что «являются родственными душами: талантливые европейцы, уехавшие из своих стран, которые проявляют интерес к криминальным аспектам жизни и хотят делать фильмы, которые отличались бы от предсказуемых картин, произведённых на тщательно подогнанном голливудском студийном конвейере». Харрисон вскоре уговорила студию «Юнивёрсал» дать ей возможность стать продюсером фильма по роману Уильяма Айриша (псевдоним Корнелла Вулрича) «Леди-призрак», а режиссёром фильма назначить Сиодмака.

В итоге 1944 году Харрисон стала полноправным продюсером на студии «Юнивёрсал пикчерс». «Это стало большим достижением, так как женщины в то время редко поднимались до руководящих должностей на студиях, хотя, возможно, Харрисон помогло то, что „Леди-призрак“ имел много общего с картинами Хичкока. Голливуд ничто так не любит, как повторять прежние успехи, а Харрисон была добросовестным последователем Хичкока».

«Леди-призрак», первый фильм Харрисон в качестве продюсера, рассказывал об ассистенте руководителя инженерного бюро (Элла Рейнс), которая начинает самостоятельное расследование с целью спасти от смертной казни своего шефа, обвинённого в убийстве своей жены. В проведении расследования ей помогает друг инженера (Франшо Тоун), зловещая роль которого раскрывается только в конце картины. После выхода картины «критики рассматривали её как типичный фильм категории В, однако сегодня фильм справедливо оценивается как один из лучших фильмов нуар своего времени».

В 1946-47 годах Харрисон продюсировала два фильма студии «РКО»: сначала нуаровый детектив «Ноктюрн» (1946) с Джорджем Рафтом в главной роли, а затем фильм нуар Ирвинга Пичела «Мне не поверят» (1947) с участием Роберта Янга, Сьюзен Хейворд и Джейн Грир, рассказывающем о мужчине, погрязшем в запутанных отношениях со своей богатой женой и двумя любовницами.

Затем "Харрисон помогала актёру Роберту Монтгомери в его режиссёрских проектах, где он также был исполнителем главной роли. В частности, она была продюсером (и соавтором сценария) его фильма нуар «Розовая лошадь» (1947), после чего сменила жанр и сделала вместе с Монтгомери романтическую криминальную комедию «Ещё раз, моя дорогая» (1949) с Энн Блит и криминальную комедию «Ваш свидетель» (1950) (где вновь была соавтором сценария). Последним фильмом Харрисон в качестве кинопродюсера был криминальный триллер режиссёра Жака Турнье «Круг опасности» (1951) с Рэем Милландом в главной роли. Две последние картины Харрисон сделала на независимой британской продюсерской компании «Коронадо продакшнс» в сотрудничестве с американским продюсером Дэвидом Е. Роузом.

Карьера на телевидении (1954—1971 годы)

В 1954 году Харрисон окончательно перешла на телевидение, выпустив в качестве продюсера свой первый телесериал «Джанет Дин, медицинская сестра» с Эллой Рейнс в главной роли (всего вышло 34 эпизода этого сериала).

В 1955 году Харрсион вернулась к сотрудничеству с Хичкоком, став продюсером многолетнего телесериала-антологии «Альфред Хичкок представляет» (1955—1962), которая состояла из несвязанных между собой коротких криминальных историй с элементами ужаса, драмы и комедии. Харрисон была продюсером всех 268 эпизодов сериала, иногда работая в паре с Норманом ЛлойдомАльфред Хичкок представляет. Она отвечала за выбор историй, приглашение сценаристов и режиссёров, подбор актёров и надзор за производством каждого эпизода.

Параллельно с этим сериалом, в 1957—1958 годах Харрисон была ассоциативным продюсером 40 эпизодов другого сериала выходившего под руководством Хичкока — «Подозрение». В 1962—1965 годах она была продюсером 23 эпизодов (из 93) телесериала «Час Альфреда Хичкока», который был фактическим продолжением сериала «Альфред Хичкок представляет» (её партнёром вновь часто был Ллойд). В 1968—1969 годах Харрисон (вместе с Ллойдом) была продюсером британского фантастического и мистического телесериала-антологии студии «Хаммер» «Путешествие в неведомое» (1968—1969), который стал её последним крупным проектом (всего вышло 17 эпизодов сериала).

В 1970—1971 годах вышло 12 эпизодов американского телесериала о раскрытии преступлений усилиями трёх криминалистов «Самая смертельная игра», это был последний сериал Харрисон. Последним телефильмом, который продюсировала Харрисон, стал криминальный триллер «Любовь-ненависть-любовь» (1971), фильм был поставлен по рассказу мужа Харрисон, известного писателя Эрика Эмблера

Личная жизнь и смерть

В 1958 году Харрисон вышла замуж за известного автора детективных романов Эрика Эмблера, и прожила с ним в браке вплоть до своей смерти в 1994 году.

Джоан Харрисон умерла 14 августа 1994 года в Лондоне, в возрасте 83 лет.

Фильмография

Сценарист

• 1939 — Таверна «Ямайка» / Jamaica Inn
• 1940 — Ребекка / Rebecca
• 1940 — Иностранный корреспондент / Foreign Correspondent
• 1941 — Подозрение / Suspicion
• 1942 — Диверсант / Saboteur
• 1944 — Тёмные воды / Dark Waters
• 1947 — Розовая лошадь / Ride the Pink Horse (в титрах не указана)
• 1950 — Ваш Свидетель / Your Witness (в титрах не указана)
• 1955 — Видеотеатр «Люкс» / Lux Video Theatre (телесериал, 1 эпизод)
• 1952 — Театр звезд «Шлитц» / Schlitz Playhouse of Stars (телесериал, 1 эпизод)
• 1988 — Американский театр / American Playhouse (телесериал, 1 эпизод)

Продюсер

• 1944 — Леди-призрак / Phantom Lady (ассоциированный продюсер)
• 1945 — Странное дело дяди Гарри / The Strange Affair of Uncle Harry
• 1946 — Ноктюрн / Nocturne
• 1947 — Мне не поверят / They Won’t Believe Me
• 1947 — Розовая лошадь / Ride the Pink Horse
• 1949 — Ещё раз, моя дорогая / Once More, My Darling
• 1950 — Ваш Свидетель / Your Witness
• 1951 — Круг опасности / Circle of Danger
• 1954 — Джанет Дин, медицинская сестра / Janet Dean, Registered Nurse (телесериал, 34 эпизода)
• 1957 — Театр звезд «Шлитц» / Schlitz Playhouse of Stars (телесериал, 1 эпизод)
• 1955—1962 — Альфред Хичкок представляет / Alfred Hitchcock Presents (телесериал, 268 эпизодов) (продюсер, ассоциированный продюсер)
• 1957—1958 — Подозрение / Suspicion (телесериал, 41 эпизод) (ассоциированный продюсер)
• 1960 — Звёздное время / Startime (телесериал, 1 эпизод)
• 1962 — Премьера «Алкоа» / Alcoa Premiere (телесериал, 1 эпизод)
• 1962—1965 — Час Альфреда Хичкока / The Alfred Hitchcock Hour (телесериал, 23 эпизода)
• 1966 — Путешествие в страх / Journey Into Fear (телесериал, 1 эпизод)
• 1968-1969- Путешествие в неведомое / Journey to the Unknown (телесериал, 15 эпизодов) (исполнительный продюсер)
• 1968 — Путешествие в тьму / Journey Into Darkness (исполнительный продюсер)
• 1968 — Путешествие в полночь / Journey to Midnight (исполнительный продюсер)
• 1969 — Путешествие в неведомое / Journey to the Unknown (телефильм, исполнительный продюсер)
• 1970—1971 — Самая смертельная игра / The Most Deadly Game (телесериал, 13 эпизодов)
• 1971 — Путешествие в убийство / Journey to Murder (исполнительный продюсер)
• 1971 — Любовь-ненависть-любовь / Love Hate Love (телефильм)

Ссылки

• [www.allmovie.com/artist/joan-harrison-p161108 Джоан Харрисон] на сайте Allmovie
• [www.tcm.com/tcmdb/person/81942%7C83626/Joan-Harrison/ Джоан Харрисон] на сайте Turner Classic Movies

Отрывок, характеризующий Харрисон, Джоан

Восьмая, самая большая группа людей, которая по своему огромному количеству относилась к другим, как 99 к 1 му, состояла из людей, не желавших ни мира, ни войны, ни наступательных движений, ни оборонительного лагеря ни при Дриссе, ни где бы то ни было, ни Барклая, ни государя, ни Пфуля, ни Бенигсена, но желающих только одного, и самого существенного: наибольших для себя выгод и удовольствий. В той мутной воде перекрещивающихся и перепутывающихся интриг, которые кишели при главной квартире государя, в весьма многом можно было успеть в таком, что немыслимо бы было в другое время. Один, не желая только потерять своего выгодного положения, нынче соглашался с Пфулем, завтра с противником его, послезавтра утверждал, что не имеет никакого мнения об известном предмете, только для того, чтобы избежать ответственности и угодить государю. Другой, желающий приобрести выгоды, обращал на себя внимание государя, громко крича то самое, на что намекнул государь накануне, спорил и кричал в совете, ударяя себя в грудь и вызывая несоглашающихся на дуэль и тем показывая, что он готов быть жертвою общей пользы. Третий просто выпрашивал себе, между двух советов и в отсутствие врагов, единовременное пособие за свою верную службу, зная, что теперь некогда будет отказать ему. Четвертый нечаянно все попадался на глаза государю, отягченный работой. Пятый, для того чтобы достигнуть давно желанной цели – обеда у государя, ожесточенно доказывал правоту или неправоту вновь выступившего мнения и для этого приводил более или менее сильные и справедливые доказательства.
Все люди этой партии ловили рубли, кресты, чины и в этом ловлении следили только за направлением флюгера царской милости, и только что замечали, что флюгер обратился в одну сторону, как все это трутневое население армии начинало дуть в ту же сторону, так что государю тем труднее было повернуть его в другую. Среди неопределенности положения, при угрожающей, серьезной опасности, придававшей всему особенно тревожный характер, среди этого вихря интриг, самолюбий, столкновений различных воззрений и чувств, при разноплеменности всех этих лиц, эта восьмая, самая большая партия людей, нанятых личными интересами, придавала большую запутанность и смутность общему делу. Какой бы ни поднимался вопрос, а уж рой этих трутней, не оттрубив еще над прежней темой, перелетал на новую и своим жужжанием заглушал и затемнял искренние, спорящие голоса.
Из всех этих партий, в то самое время, как князь Андрей приехал к армии, собралась еще одна, девятая партия, начинавшая поднимать свой голос. Это была партия людей старых, разумных, государственно опытных и умевших, не разделяя ни одного из противоречащих мнений, отвлеченно посмотреть на все, что делалось при штабе главной квартиры, и обдумать средства к выходу из этой неопределенности, нерешительности, запутанности и слабости.
Люди этой партии говорили и думали, что все дурное происходит преимущественно от присутствия государя с военным двором при армии; что в армию перенесена та неопределенная, условная и колеблющаяся шаткость отношений, которая удобна при дворе, но вредна в армии; что государю нужно царствовать, а не управлять войском; что единственный выход из этого положения есть отъезд государя с его двором из армии; что одно присутствие государя парализует пятьдесят тысяч войска, нужных для обеспечения его личной безопасности; что самый плохой, но независимый главнокомандующий будет лучше самого лучшего, но связанного присутствием и властью государя.
В то самое время как князь Андрей жил без дела при Дриссе, Шишков, государственный секретарь, бывший одним из главных представителей этой партии, написал государю письмо, которое согласились подписать Балашев и Аракчеев. В письме этом, пользуясь данным ему от государя позволением рассуждать об общем ходе дел, он почтительно и под предлогом необходимости для государя воодушевить к войне народ в столице, предлагал государю оставить войско.
Одушевление государем народа и воззвание к нему для защиты отечества – то самое (насколько оно произведено было личным присутствием государя в Москве) одушевление народа, которое было главной причиной торжества России, было представлено государю и принято им как предлог для оставления армии.

Х
Письмо это еще не было подано государю, когда Барклай за обедом передал Болконскому, что государю лично угодно видеть князя Андрея, для того чтобы расспросить его о Турции, и что князь Андрей имеет явиться в квартиру Бенигсена в шесть часов вечера.
В этот же день в квартире государя было получено известие о новом движении Наполеона, могущем быть опасным для армии, – известие, впоследствии оказавшееся несправедливым. И в это же утро полковник Мишо, объезжая с государем дрисские укрепления, доказывал государю, что укрепленный лагерь этот, устроенный Пфулем и считавшийся до сих пор chef d'?uvr'ом тактики, долженствующим погубить Наполеона, – что лагерь этот есть бессмыслица и погибель русской армии.
Князь Андрей приехал в квартиру генерала Бенигсена, занимавшего небольшой помещичий дом на самом берегу реки. Ни Бенигсена, ни государя не было там, но Чернышев, флигель адъютант государя, принял Болконского и объявил ему, что государь поехал с генералом Бенигсеном и с маркизом Паулучи другой раз в нынешний день для объезда укреплений Дрисского лагеря, в удобности которого начинали сильно сомневаться.
Чернышев сидел с книгой французского романа у окна первой комнаты. Комната эта, вероятно, была прежде залой; в ней еще стоял орган, на который навалены были какие то ковры, и в одном углу стояла складная кровать адъютанта Бенигсена. Этот адъютант был тут. Он, видно, замученный пирушкой или делом, сидел на свернутой постеле и дремал. Из залы вели две двери: одна прямо в бывшую гостиную, другая направо в кабинет. Из первой двери слышались голоса разговаривающих по немецки и изредка по французски. Там, в бывшей гостиной, были собраны, по желанию государя, не военный совет (государь любил неопределенность), но некоторые лица, которых мнение о предстоящих затруднениях он желал знать. Это не был военный совет, но как бы совет избранных для уяснения некоторых вопросов лично для государя. На этот полусовет были приглашены: шведский генерал Армфельд, генерал адъютант Вольцоген, Винцингероде, которого Наполеон называл беглым французским подданным, Мишо, Толь, вовсе не военный человек – граф Штейн и, наконец, сам Пфуль, который, как слышал князь Андрей, был la cheville ouvriere [основою] всего дела. Князь Андрей имел случай хорошо рассмотреть его, так как Пфуль вскоре после него приехал и прошел в гостиную, остановившись на минуту поговорить с Чернышевым.
Пфуль с первого взгляда, в своем русском генеральском дурно сшитом мундире, который нескладно, как на наряженном, сидел на нем, показался князю Андрею как будто знакомым, хотя он никогда не видал его. В нем был и Вейротер, и Мак, и Шмидт, и много других немецких теоретиков генералов, которых князю Андрею удалось видеть в 1805 м году; но он был типичнее всех их. Такого немца теоретика, соединявшего в себе все, что было в тех немцах, еще никогда не видал князь Андрей.
Пфуль был невысок ростом, очень худ, но ширококост, грубого, здорового сложения, с широким тазом и костлявыми лопатками. Лицо у него было очень морщинисто, с глубоко вставленными глазами. Волоса его спереди у висков, очевидно, торопливо были приглажены щеткой, сзади наивно торчали кисточками. Он, беспокойно и сердито оглядываясь, вошел в комнату, как будто он всего боялся в большой комнате, куда он вошел. Он, неловким движением придерживая шпагу, обратился к Чернышеву, спрашивая по немецки, где государь. Ему, видно, как можно скорее хотелось пройти комнаты, окончить поклоны и приветствия и сесть за дело перед картой, где он чувствовал себя на месте. Он поспешно кивал головой на слова Чернышева и иронически улыбался, слушая его слова о том, что государь осматривает укрепления, которые он, сам Пфуль, заложил по своей теории. Он что то басисто и круто, как говорят самоуверенные немцы, проворчал про себя: Dummkopf… или: zu Grunde die ganze Geschichte… или: s'wird was gescheites d'raus werden… [глупости… к черту все дело… (нем.) ] Князь Андрей не расслышал и хотел пройти, но Чернышев познакомил князя Андрея с Пфулем, заметив, что князь Андрей приехал из Турции, где так счастливо кончена война. Пфуль чуть взглянул не столько на князя Андрея, сколько через него, и проговорил смеясь: «Da muss ein schoner taktischcr Krieg gewesen sein». [«То то, должно быть, правильно тактическая была война.» (нем.) ] – И, засмеявшись презрительно, прошел в комнату, из которой слышались голоса.
Видно, Пфуль, уже всегда готовый на ироническое раздражение, нынче был особенно возбужден тем, что осмелились без него осматривать его лагерь и судить о нем. Князь Андрей по одному короткому этому свиданию с Пфулем благодаря своим аустерлицким воспоминаниям составил себе ясную характеристику этого человека. Пфуль был один из тех безнадежно, неизменно, до мученичества самоуверенных людей, которыми только бывают немцы, и именно потому, что только немцы бывают самоуверенными на основании отвлеченной идеи – науки, то есть мнимого знания совершенной истины. Француз бывает самоуверен потому, что он почитает себя лично, как умом, так и телом, непреодолимо обворожительным как для мужчин, так и для женщин. Англичанин самоуверен на том основании, что он есть гражданин благоустроеннейшего в мире государства, и потому, как англичанин, знает всегда, что ему делать нужно, и знает, что все, что он делает как англичанин, несомненно хорошо. Итальянец самоуверен потому, что он взволнован и забывает легко и себя и других. Русский самоуверен именно потому, что он ничего не знает и знать не хочет, потому что не верит, чтобы можно было вполне знать что нибудь. Немец самоуверен хуже всех, и тверже всех, и противнее всех, потому что он воображает, что знает истину, науку, которую он сам выдумал, но которая для него есть абсолютная истина. Таков, очевидно, был Пфуль. У него была наука – теория облического движения, выведенная им из истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей истории войн Фридриха Великого, и все, что встречалось ему в новейшей военной истории, казалось ему бессмыслицей, варварством, безобразным столкновением, в котором с обеих сторон было сделано столько ошибок, что войны эти не могли быть названы войнами: они не подходили под теорию и не могли служить предметом науки.
В 1806 м году Пфуль был одним из составителей плана войны, кончившейся Иеной и Ауерштетом; но в исходе этой войны он не видел ни малейшего доказательства неправильности своей теории. Напротив, сделанные отступления от его теории, по его понятиям, были единственной причиной всей неудачи, и он с свойственной ему радостной иронией говорил: «Ich sagte ja, daji die ganze Geschichte zum Teufel gehen wird». [Ведь я же говорил, что все дело пойдет к черту (нем.) ] Пфуль был один из тех теоретиков, которые так любят свою теорию, что забывают цель теории – приложение ее к практике; он в любви к теории ненавидел всякую практику и знать ее не хотел. Он даже радовался неуспеху, потому что неуспех, происходивший от отступления в практике от теории, доказывал ему только справедливость его теории.
Он сказал несколько слов с князем Андреем и Чернышевым о настоящей войне с выражением человека, который знает вперед, что все будет скверно и что даже не недоволен этим. Торчавшие на затылке непричесанные кисточки волос и торопливо прилизанные височки особенно красноречиво подтверждали это.
Он прошел в другую комнату, и оттуда тотчас же послышались басистые и ворчливые звуки его голоса.


Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал: