Хартли, Джон

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Джон Хартли
Гражданство Великобритания
Дата рождения 9 января 1849(1849-01-09)
Дата смерти 21 августа 1935(1935-08-21) (86 лет)
Место рождения Тонг, Шропшир, Англия
Место смерти Кнерсборо, Йоркшир, Англия
Рабочая рука правая
Одиночный разряд
Турниры серии Большого шлема
Уимблдон победа (1879, 1880)
Завершил выступления

Джон Торникрофт Хартли (англ. John Thorneycroft Hartley, род. 9 января 1849, Шропшир, — ум. 21 августа 1935, Йоркшир) — бывший британский теннисист, двукратный победитель Уимблдонского турнира.





Частная жизнь

Джон Хартли был вторым ребенком в семье, в которой кроме него было еще четверо детей. Его отец, как и прежде дед, был мэром Вулвергемптона.

Был англиканским священником: викарием, а позднее деканом одного из приходов в Северном Йоркшире.

По своей природе, был человеком деятельным и энергичным, и кроме того очень хорошим пловцом.

В 1875 году — женился на Элис Маргарет Ласкелс, внучке Генри Ласкелса, 3-го графа Харвудского. Детей у них не было.

Умер Джон Хартли в возрасте 86 лет в Йоркшире.[1]

Спортивная карьера

Джон Хартли учился в Оксфорде, и побеждал на чемпионатах университета по теннису (1870) и по рэкетс (1869).

В 1879 завоевал одиночный титул на Уимблдоне, после того как в финале турнира претендентов победил ирландца Вира Гулда (решающий матч не проводили, так как прошлогодний победитель, Фрэнк Хедоу, который в соответствии с действовавшими тогда правилами гарантировал себе там место, отказался защищать своё чемпионское звание).

Хартли — единственный священник, который побеждал на Уимблдоне. Участие в турнире не мешало ему выполнять пастырские обязанности: после победы в четвертьфинале турнира претендентов, в субботу вечером, преподобный Хартли уехал в Йоркшир, в свой приход, чтобы отслужить там на следующий день воскресную службу. Следующую ночь он провёл у постели умирающего (одного из своих прихожан), и затем, уже не имея времени на отдых, должен был возвращаться в Лондон, чтобы играть полуфинальный матч против К.Ф.Парра. К счастью для Джона Хартли, дождь внёс коррективы в расписание и полуфинальный матч был перенесен на вторник.[1] Хартли смог использовать свой шанс: Парр был бит со счетом 2-6, 6-0, 6-1, 6-1,[2] Гулд в финале также не смог оказать достойного сопротивления и уступил в трёх партиях.

Хартли стал первым чемпионом Уимблдона, который смог защитить свой титул. В 1880, в матче вызова, он со счётом 6-3, 6-2, 2-6, 6-3 обыграл Герберта Лоуфорда.[3]

В 1881 потерпел сокрушительное поражение от Уильяма Реншоу. Матч продолжался всего 37 минут и счет был 6-0, 6-1, 6-1 в пользу Реншоу.

В 1926 году, на Золотом Юбилее чемпионата, получил серебряную медаль королевы Марии, как один из «тридцати четырех ныне живущих чемпионов».

Стиль игры

Хартли был игроком задней линии и предпочитал спокойный обмен ударами. Обычно он не рисковал и не переходил в атаку, а терпеливо дожидался ошибки соперника.[1]

Выступления на турнирах Большого Шлема

Уимблдонский турнир

  • Мужской одиночный разряд — победа (1879, 1880)

Напишите отзыв о статье "Хартли, Джон"

Примечания

Литература

  • John Moyer Heathcote. [www.archive.org/details/tennis00heatgoog Tennis]. — Longmans, [Green,], 1891. — 484 с.

Ссылки

  • [www.localhistory.scit.wlv.ac.uk/genealogy/hartley/hartley.htm The Reverend John Thorneycroft Hartley].
  • [www.tennisarchives.com/coureurfiche.php?coureurid=3413 Джон Хартли на Tennis Archives]


Отрывок, характеризующий Хартли, Джон

– Connaissez vous le proverbe: [Знаете пословицу:] «Ерема, Ерема, сидел бы ты дома, точил бы свои веретена», – сказал Шиншин, морщась и улыбаясь. – Cela nous convient a merveille. [Это нам кстати.] Уж на что Суворова – и того расколотили, a plate couture, [на голову,] а где y нас Суворовы теперь? Je vous demande un peu, [Спрашиваю я вас,] – беспрестанно перескакивая с русского на французский язык, говорил он.
– Мы должны и драться до послэ днэ капли кров, – сказал полковник, ударяя по столу, – и умэ р р рэ т за своэ го импэ ратора, и тогда всэ й будэ т хорошо. А рассуждать как мо о ожно (он особенно вытянул голос на слове «можно»), как мо о ожно менше, – докончил он, опять обращаясь к графу. – Так старые гусары судим, вот и всё. А вы как судитэ , молодой человек и молодой гусар? – прибавил он, обращаясь к Николаю, который, услыхав, что дело шло о войне, оставил свою собеседницу и во все глаза смотрел и всеми ушами слушал полковника.
– Совершенно с вами согласен, – отвечал Николай, весь вспыхнув, вертя тарелку и переставляя стаканы с таким решительным и отчаянным видом, как будто в настоящую минуту он подвергался великой опасности, – я убежден, что русские должны умирать или побеждать, – сказал он, сам чувствуя так же, как и другие, после того как слово уже было сказано, что оно было слишком восторженно и напыщенно для настоящего случая и потому неловко.
– C'est bien beau ce que vous venez de dire, [Прекрасно! прекрасно то, что вы сказали,] – сказала сидевшая подле него Жюли, вздыхая. Соня задрожала вся и покраснела до ушей, за ушами и до шеи и плеч, в то время как Николай говорил. Пьер прислушался к речам полковника и одобрительно закивал головой.
– Вот это славно, – сказал он.
– Настоящэ й гусар, молодой человэк, – крикнул полковник, ударив опять по столу.
– О чем вы там шумите? – вдруг послышался через стол басистый голос Марьи Дмитриевны. – Что ты по столу стучишь? – обратилась она к гусару, – на кого ты горячишься? верно, думаешь, что тут французы перед тобой?
– Я правду говору, – улыбаясь сказал гусар.
– Всё о войне, – через стол прокричал граф. – Ведь у меня сын идет, Марья Дмитриевна, сын идет.
– А у меня четыре сына в армии, а я не тужу. На всё воля Божья: и на печи лежа умрешь, и в сражении Бог помилует, – прозвучал без всякого усилия, с того конца стола густой голос Марьи Дмитриевны.
– Это так.
И разговор опять сосредоточился – дамский на своем конце стола, мужской на своем.
– А вот не спросишь, – говорил маленький брат Наташе, – а вот не спросишь!
– Спрошу, – отвечала Наташа.
Лицо ее вдруг разгорелось, выражая отчаянную и веселую решимость. Она привстала, приглашая взглядом Пьера, сидевшего против нее, прислушаться, и обратилась к матери:
– Мама! – прозвучал по всему столу ее детски грудной голос.
– Что тебе? – спросила графиня испуганно, но, по лицу дочери увидев, что это была шалость, строго замахала ей рукой, делая угрожающий и отрицательный жест головой.
Разговор притих.
– Мама! какое пирожное будет? – еще решительнее, не срываясь, прозвучал голосок Наташи.
Графиня хотела хмуриться, но не могла. Марья Дмитриевна погрозила толстым пальцем.
– Казак, – проговорила она с угрозой.
Большинство гостей смотрели на старших, не зная, как следует принять эту выходку.
– Вот я тебя! – сказала графиня.
– Мама! что пирожное будет? – закричала Наташа уже смело и капризно весело, вперед уверенная, что выходка ее будет принята хорошо.
Соня и толстый Петя прятались от смеха.
– Вот и спросила, – прошептала Наташа маленькому брату и Пьеру, на которого она опять взглянула.
– Мороженое, только тебе не дадут, – сказала Марья Дмитриевна.
Наташа видела, что бояться нечего, и потому не побоялась и Марьи Дмитриевны.
– Марья Дмитриевна? какое мороженое! Я сливочное не люблю.
– Морковное.
– Нет, какое? Марья Дмитриевна, какое? – почти кричала она. – Я хочу знать!
Марья Дмитриевна и графиня засмеялись, и за ними все гости. Все смеялись не ответу Марьи Дмитриевны, но непостижимой смелости и ловкости этой девочки, умевшей и смевшей так обращаться с Марьей Дмитриевной.