Хартум (фильм)
| Хартум | |
| Khartoum | |
 | |
| Жанр |
боевик |
|---|---|
| Режиссёр |
Бэзил Дирден |
| Продюсер | |
| Автор сценария | |
| В главных ролях | |
| Оператор |
Эдвард Скейф |
| Композитор |
Фрэнк Корделл |
| Кинокомпания |
Julian Blaustein Productions Ltd. |
| Длительность |
134 мин. |
| Страна | |
| Язык | |
| Год | |
| IMDb | |
«Хартум» (англ. Khartoum) — британский художественный фильм 1966 года, снятый режиссёром Бэзилом Дирденом по сценарию Роберта Ардри. Главные роли исполнили Чарлтон Хестон и Лоуренс Оливье. Сюжетная линия основана на истории обороны суданского города Хартум в ходе восстания махдистов.
«Хартум» был снят оператором Эдвардом «Тедом» Скейфом на 70-мм плёнку по технологии Ultra Panavision 70.
Содержание
Сюжет
Судан, 1883 год. Крупная, но плохо обученная группировка египетских войск под командованием британского полковника Уильяма Хикса была увлечена в пустыню и полностью истреблена мусульманскими религиозными фанатиками возглавляемыми Мухаммедом Ахмедом, суданским арабом, провозгласившим себя «Махди» — преемником пророка Мухаммада.
Слабовольный премьер-министр Великобритании Уильям Гладстон, который не желает посылать дополнительные войска в Хартум, оказывается под мощным политическим давлением, требующим отправить туда прославленного генерала Чарльза Гордона для спасения ситуации и восстановления британского престижа. У генерала имеются определённые связи в Судане, наработанные там в период борьбы с работорговлей, но Гладстон ему не доверяет. За Гордоном закрепилась репутация сильного, но эксцентричного человека, следующего своим собственным суждениям и религиозным верованиям, независимо от данных ему приказов. Министр иностранных дел Гренвилл Левесон-Гоуэр, зная об этом, даёт понять Гладстону, что отправляя в Хартум героя войны, британское правительство может проигнорировать общественное давление и не отправлять туда целую армию, а кроме того, освободить себя от любой ответственности, в случае если Гордон не выполнит их приказы. Гладстон шокирован подобным предложением, но выбор у него невелик: общество и королева Виктория — убежденные сторонники идеи.
Гордон уведомлен, что его задача эвакуировать войска и гражданских беженцев — официально не санкционирована имперским правительством, которое в случае его провала будет отрицать свою причастность. Ему выделяют некоторые средства и всего лишь одного помощника, полковника Джона Стюарта. После неудачной попытки привлечь к операции бывшего работорговца Зобеир-Паша, Гордон и Стюарт продолжают путешествие в Хартум, где, в феврале 1884 года, Гордона встречают как спасителя города. После чего он приступает к организации обороны, пытаясь сплотить деморализованных людей, невзирая на протесты Стюарта о том, что это не то, зачем их сюда послали.
Накануне осады города, Гордон в сопровождении единственного слуги бесстрашно приезжает для личной беседы в лагерь Махди, чем завоевывает его уважение.
В Британии Гладстон, получив известия о том, насколько отчаянной становится ситуация в Хартуме, приказывает Гордону уходить, но, как он и боялся, его команда остаётся без внимания. Спустя несколько последующих месяцев народное возмущение вынуждает Гладстона направить войска для деблокирования осажденных, но он медлит, до последнего надеясь, что Гордон образумится и спасёт себя сам.
Осажденные в Хартуме решаются послать один из вооруженных орудиями пароходов вниз по Нилу, предварительно посадив на него всех белых мужчин и жен офицеров, которые пожелают эвакуироваться. Экспедицию возглавляет полковник Стюарт. Успешно отбив несколько атак махдистов, дойдя до одного из порогов Нила, пассажиры парохода терпят неудачу и полностью уничтожаются мусульманами. Отрезанные головы Стюарта и британского журналиста Махди позже демонстрирует Гордону во время личной встречи, чтобы сломить его дух.
Тем временем, в Хартуме, чтобы обнести город защитным рвом, Гордон изменяет русло Нила. Но как только река обмелела, сопротивление его маленькой армии было полностью подавлено 100 000 арабами. 26 января 1885 года город пал в ходе массированного штурма, сам Гордон погиб вместе со всем гарнизоном и населением, хотя Махди запретил убивать генерала.
В заключении рассказчик сообщает, что деблокирующая колонна пришла спустя два дня, когда было уже поздно. Вскоре после этого британцы покинули суданские территории, а через шесть месяцев Махди скончался от болезни. Судьба генерала Гордона стала причиной волны общенародного гнева, под давлением которого в 1898 году Британская империя отправила в Судан армию генерала Китченера и завоевала Хартум.
Исторические события и соответствие им фильма
Фильм повествует о последних месяцах перед утратой англичанами своего представительства в Судане, формально в январе 1885 года являвшимся территорией Египта. Египет Британия оккупировала ещё в 1883 году, но формально не аннексировала из-за протестов турецкого султана. Именно поэтому Гордон, формально «египетский» губернатор Судана, носит красную египетскую феску.
Политическая подоплёка хартумских событий до конца осталась неясной. Изображённое в киноленте заседание кабинета министров, которое премьер-министр Гладстон (довольно достоверно показанный с протезом на пальце, утраченном в молодости из-за неосторожного обращения с огнестрельным оружием) завершает принятием решения — на самом деле никогда не происходило.
Встреча Гордона с Мухаммедом Ахмедом в махдистском лагере, красочно показанная в фильме, тоже полностью является художественным вымыслом, основанном, однако, на фактах подобных встреч генерала с дарфурскими повстанцами в 1878 году.
Финальная сцена гибели спускающегося по ступеням Гордона навеяна известной патриотической картиной Джорджа Уильяма Джоя. Достоверно неизвестно, как именно был убит генерал: по одним свидетельствам, его закололи копьями, по другим — зарезали кинжалами.
Майор Гораций Китченер, игравший заметную роль в экспедиции генерала Вулзи, пытавшейся снять блокаду с города, впоследствии сам стал знаменитым генералом и возглавил англо-египетское вторжение в Судан в 1898 году. После удачного завершения миссии ему был пожалован почётный титул лорд Китченер Хартумский, а погиб он в 1916 году в чине фельдмаршала.
В ролях
- Чарлтон Хестон — генерал Чарльз Гордон[1]
- Лоуренс Оливье — Мухаммед Ахмед
- Ричард Джонсон — полковник Джон Стюарт
- Ральф Ричардсон — премьер-министр Уильям Гладстон
- Александер Нокс — британский верховный комиссар в Египте Ивлин Бэринг
- Джонни Секка — Халил
- Найджел Грин — генерал Гарнет Вулзи
- Майкл Хордерн — британский министр иностранных дел Гренвилл Левесон-Гоуэр
- Питер Арне — майор Гораций Китченер
- Хью Уильямс — лорд Хартингтон
- Зиа Мохайеддин — Зобеир-Паша
- Ральф Майкл — Чарльз Дьюк
- Дуглас Уилмер — Халифа Абдаллах
- Эдвард Андердаун — полковник Уильям Хикс
- Алан Тилверн — Аваан
Награды и номинации
Список наград и номинаций приведён в соответствии с данными IMDb[2].
Номинации
| Год | Событие | Номинация | Номинант |
|---|---|---|---|
| 1967 | Кинопремия «Оскар» | Лучший оригинальный сценарий | Роберт Ардри |
| Кинопремия «BAFTA» | Лучший британский актёр | Ральф Ричардсон | |
| Лучшая работа художника-постановщика | Джон Хауэлл |
Другие фильмы о восстании махдистов
Напишите отзыв о статье "Хартум (фильм)"
Примечания
- ↑ Исполнитель главной роли Чарлтон Хестон оказался почти на 30 сантиметров выше настоящего генерала Чарльза Гордона, имея рост 191 см.
- ↑ [www.imdb.com/title/tt0060588/awards Информация о наградах и номинациях] (англ.). IMDb. Проверено 5 декабря 2010. [www.webcitation.org/68wcmdcNv Архивировано из первоисточника 6 июля 2012].
Ссылки
- «Хартум» (англ.) на сайте Internet Movie Database
- [www.allmovie.com/movie/v27155 Хартум] (англ.) на сайте allmovie
- [www.rottentomatoes.com/m/khartoum/ «Хартум»] (англ.) на сайте Rotten Tomatoes
- [tcmdb.com/title/title.jsp?stid=15858 «Хартум»] на сайте TCM Movie Database
Отрывок, характеризующий Хартум (фильм)
Вследствие этого страшного гула, шума, потребности внимания и деятельности Тушин не испытывал ни малейшего неприятного чувства страха, и мысль, что его могут убить или больно ранить, не приходила ему в голову. Напротив, ему становилось всё веселее и веселее. Ему казалось, что уже очень давно, едва ли не вчера, была та минута, когда он увидел неприятеля и сделал первый выстрел, и что клочок поля, на котором он стоял, был ему давно знакомым, родственным местом. Несмотря на то, что он всё помнил, всё соображал, всё делал, что мог делать самый лучший офицер в его положении, он находился в состоянии, похожем на лихорадочный бред или на состояние пьяного человека.Из за оглушающих со всех сторон звуков своих орудий, из за свиста и ударов снарядов неприятелей, из за вида вспотевшей, раскрасневшейся, торопящейся около орудий прислуги, из за вида крови людей и лошадей, из за вида дымков неприятеля на той стороне (после которых всякий раз прилетало ядро и било в землю, в человека, в орудие или в лошадь), из за вида этих предметов у него в голове установился свой фантастический мир, который составлял его наслаждение в эту минуту. Неприятельские пушки в его воображении были не пушки, а трубки, из которых редкими клубами выпускал дым невидимый курильщик.
– Вишь, пыхнул опять, – проговорил Тушин шопотом про себя, в то время как с горы выскакивал клуб дыма и влево полосой относился ветром, – теперь мячик жди – отсылать назад.
– Что прикажете, ваше благородие? – спросил фейерверкер, близко стоявший около него и слышавший, что он бормотал что то.
– Ничего, гранату… – отвечал он.
«Ну ка, наша Матвевна», говорил он про себя. Матвевной представлялась в его воображении большая крайняя, старинного литья пушка. Муравьями представлялись ему французы около своих орудий. Красавец и пьяница первый номер второго орудия в его мире был дядя ; Тушин чаще других смотрел на него и радовался на каждое его движение. Звук то замиравшей, то опять усиливавшейся ружейной перестрелки под горою представлялся ему чьим то дыханием. Он прислушивался к затиханью и разгоранью этих звуков.
– Ишь, задышала опять, задышала, – говорил он про себя.
Сам он представлялся себе огромного роста, мощным мужчиной, который обеими руками швыряет французам ядра.
– Ну, Матвевна, матушка, не выдавай! – говорил он, отходя от орудия, как над его головой раздался чуждый, незнакомый голос:
– Капитан Тушин! Капитан!
Тушин испуганно оглянулся. Это был тот штаб офицер, который выгнал его из Грунта. Он запыхавшимся голосом кричал ему:
– Что вы, с ума сошли. Вам два раза приказано отступать, а вы…
«Ну, за что они меня?…» думал про себя Тушин, со страхом глядя на начальника.
– Я… ничего… – проговорил он, приставляя два пальца к козырьку. – Я…
Но полковник не договорил всего, что хотел. Близко пролетевшее ядро заставило его, нырнув, согнуться на лошади. Он замолк и только что хотел сказать еще что то, как еще ядро остановило его. Он поворотил лошадь и поскакал прочь.
– Отступать! Все отступать! – прокричал он издалека. Солдаты засмеялись. Через минуту приехал адъютант с тем же приказанием.
Это был князь Андрей. Первое, что он увидел, выезжая на то пространство, которое занимали пушки Тушина, была отпряженная лошадь с перебитою ногой, которая ржала около запряженных лошадей. Из ноги ее, как из ключа, лилась кровь. Между передками лежало несколько убитых. Одно ядро за другим пролетало над ним, в то время как он подъезжал, и он почувствовал, как нервическая дрожь пробежала по его спине. Но одна мысль о том, что он боится, снова подняла его. «Я не могу бояться», подумал он и медленно слез с лошади между орудиями. Он передал приказание и не уехал с батареи. Он решил, что при себе снимет орудия с позиции и отведет их. Вместе с Тушиным, шагая через тела и под страшным огнем французов, он занялся уборкой орудий.
– А то приезжало сейчас начальство, так скорее драло, – сказал фейерверкер князю Андрею, – не так, как ваше благородие.
Князь Андрей ничего не говорил с Тушиным. Они оба были и так заняты, что, казалось, и не видали друг друга. Когда, надев уцелевшие из четырех два орудия на передки, они двинулись под гору (одна разбитая пушка и единорог были оставлены), князь Андрей подъехал к Тушину.
– Ну, до свидания, – сказал князь Андрей, протягивая руку Тушину.
– До свидания, голубчик, – сказал Тушин, – милая душа! прощайте, голубчик, – сказал Тушин со слезами, которые неизвестно почему вдруг выступили ему на глаза.
Ветер стих, черные тучи низко нависли над местом сражения, сливаясь на горизонте с пороховым дымом. Становилось темно, и тем яснее обозначалось в двух местах зарево пожаров. Канонада стала слабее, но трескотня ружей сзади и справа слышалась еще чаще и ближе. Как только Тушин с своими орудиями, объезжая и наезжая на раненых, вышел из под огня и спустился в овраг, его встретило начальство и адъютанты, в числе которых были и штаб офицер и Жерков, два раза посланный и ни разу не доехавший до батареи Тушина. Все они, перебивая один другого, отдавали и передавали приказания, как и куда итти, и делали ему упреки и замечания. Тушин ничем не распоряжался и молча, боясь говорить, потому что при каждом слове он готов был, сам не зная отчего, заплакать, ехал сзади на своей артиллерийской кляче. Хотя раненых велено было бросать, много из них тащилось за войсками и просилось на орудия. Тот самый молодцоватый пехотный офицер, который перед сражением выскочил из шалаша Тушина, был, с пулей в животе, положен на лафет Матвевны. Под горой бледный гусарский юнкер, одною рукой поддерживая другую, подошел к Тушину и попросился сесть.
– Капитан, ради Бога, я контужен в руку, – сказал он робко. – Ради Бога, я не могу итти. Ради Бога!
Видно было, что юнкер этот уже не раз просился где нибудь сесть и везде получал отказы. Он просил нерешительным и жалким голосом.
– Прикажите посадить, ради Бога.
– Посадите, посадите, – сказал Тушин. – Подложи шинель, ты, дядя, – обратился он к своему любимому солдату. – А где офицер раненый?
– Сложили, кончился, – ответил кто то.
– Посадите. Садитесь, милый, садитесь. Подстели шинель, Антонов.
Юнкер был Ростов. Он держал одною рукой другую, был бледен, и нижняя челюсть тряслась от лихорадочной дрожи. Его посадили на Матвевну, на то самое орудие, с которого сложили мертвого офицера. На подложенной шинели была кровь, в которой запачкались рейтузы и руки Ростова.
– Что, вы ранены, голубчик? – сказал Тушин, подходя к орудию, на котором сидел Ростов.
– Нет, контужен.
– Отчего же кровь то на станине? – спросил Тушин.
– Это офицер, ваше благородие, окровянил, – отвечал солдат артиллерист, обтирая кровь рукавом шинели и как будто извиняясь за нечистоту, в которой находилось орудие.
Насилу, с помощью пехоты, вывезли орудия в гору, и достигши деревни Гунтерсдорф, остановились. Стало уже так темно, что в десяти шагах нельзя было различить мундиров солдат, и перестрелка стала стихать. Вдруг близко с правой стороны послышались опять крики и пальба. От выстрелов уже блестело в темноте. Это была последняя атака французов, на которую отвечали солдаты, засевшие в дома деревни. Опять всё бросилось из деревни, но орудия Тушина не могли двинуться, и артиллеристы, Тушин и юнкер, молча переглядывались, ожидая своей участи. Перестрелка стала стихать, и из боковой улицы высыпали оживленные говором солдаты.
– Цел, Петров? – спрашивал один.
– Задали, брат, жару. Теперь не сунутся, – говорил другой.
– Ничего не видать. Как они в своих то зажарили! Не видать; темь, братцы. Нет ли напиться?
Французы последний раз были отбиты. И опять, в совершенном мраке, орудия Тушина, как рамой окруженные гудевшею пехотой, двинулись куда то вперед.
В темноте как будто текла невидимая, мрачная река, всё в одном направлении, гудя шопотом, говором и звуками копыт и колес. В общем гуле из за всех других звуков яснее всех были стоны и голоса раненых во мраке ночи. Их стоны, казалось, наполняли собой весь этот мрак, окружавший войска. Их стоны и мрак этой ночи – это было одно и то же. Через несколько времени в движущейся толпе произошло волнение. Кто то проехал со свитой на белой лошади и что то сказал, проезжая. Что сказал? Куда теперь? Стоять, что ль? Благодарил, что ли? – послышались жадные расспросы со всех сторон, и вся движущаяся масса стала напирать сама на себя (видно, передние остановились), и пронесся слух, что велено остановиться. Все остановились, как шли, на середине грязной дороги.
Засветились огни, и слышнее стал говор. Капитан Тушин, распорядившись по роте, послал одного из солдат отыскивать перевязочный пункт или лекаря для юнкера и сел у огня, разложенного на дороге солдатами. Ростов перетащился тоже к огню. Лихорадочная дрожь от боли, холода и сырости трясла всё его тело. Сон непреодолимо клонил его, но он не мог заснуть от мучительной боли в нывшей и не находившей положения руке. Он то закрывал глаза, то взглядывал на огонь, казавшийся ему горячо красным, то на сутуловатую слабую фигуру Тушина, по турецки сидевшего подле него. Большие добрые и умные глаза Тушина с сочувствием и состраданием устремлялись на него. Он видел, что Тушин всею душой хотел и ничем не мог помочь ему.
Со всех сторон слышны были шаги и говор проходивших, проезжавших и кругом размещавшейся пехоты. Звуки голосов, шагов и переставляемых в грязи лошадиных копыт, ближний и дальний треск дров сливались в один колеблющийся гул.
