Хартфордширский полк

Хартфордширский полк
Годы существования	1908—1961
Страна	Великобритания Великобритания
Входит в	Британская армия
Тип	линейная пехота
Функция	резервные части
Численность	батальон (мирное время)
Дислокация	Хартфорд
Прозвище	Хартфордширская гвардия (англ. The Hertfordshire Guards)
Цвета	белый
Марш	The Young May Moon
Участие в	Вторая англо-бурская война Первая мировая война Вторая мировая война Антибританское восстание евреев в Палестине
Командиры
Известные командиры	Генри Пейдж Крофт

Хартфордширский полк (англ. Hertfordshire Regiment) — британский полк линейной пехоты из Резерва Британской армии. Ведёт своё происхождение от Стрелков-добровольцев, появившихся в 1859 году. Участвовал во Второй англо-бурской войне и обеих мировых войнах. Расформирован официально в 1961 году. Его правопреемником в настоящее время является Королевский английский полк.

История

До 1908 года

Хартфордширский полк ведёт своё происхождение от Корпуса стрелков-добровольцев XIX века. Эти подразделения стали появляться в Великобритании после обострения британско-французских отношений, вызванных австро-итало-французской войной. В Хартфордшире роты стрелков-добровольцев стали объединяться в два отдельных административных батальона Хартфордширских стрелков-добровольцев. В 1880 году подразделения были преобразованы в два батальона: 1-й и 2-й Хартфордширский стрелковый добровольческий корпуса. Через год после реформ Чайлдерса у графства больше не было своего полка, а два Хартфордширских стрелковых корпуса были включены в состав соседнего Бедфордширского полка, куда набирали добровольцев из Хартфордшира. В 1887 году два подразделения были переименованы в 1-й и 2-й (Хартфордширские) добровольческие батальоны. Хотя добровольческие батальоны непосредственно не участвовали в боевых действиях, во время Второй англо-бурской войны из 2-го батальона в Южную Африку были отправлены три роты для активной службы (всего в годы войны 279 хартфордширцев несли службу).

1908—1919

В 1908 году в Британской армии снова прошли реформы, после которых Добровольческие силы объединились с Йоменством, и на их основе были созданы Территориальные силы Великобритании из 14 пехотных дивизий, готовых к мобилизации в случае войны. Два батальона хартфордширцев были объединены в один Хартфордширский батальон Бедфордширского полка (англ. Hertfordshire Battalion, The Bedfordshire Regiment). Через год батальон стал отдельным 1-м батальоном Хартфордширского полка, хотя всё ещё был непосредственно связан с Бедфордширским полком, будучи одновременно и 2-м Бедфордширским территориальным батальоном. Во время Первой мировой войны Территориальные силы расширились, и в состав Хартфордширского полка вошли ещё три батальона. Первый батальон стал называться 1/1-м (первым дробь первым), ещё три батальона получили соответствующие номера 2/1-го, 3/1-го и 4/1-го. Только 1/1-й батальон служил за границей, остальные несли службу на территории Великобритании.

1/1-й батальон

В начале войны этот батальон располагался в Хартфорде, его командиром был подполковник Томас Бранд. 6 ноября 1914 1/1-й батальон был включён в Британского экспедиционного корпуса во Франции, приняв участие в боях в конце первой битвы при Ипре. Большую часть времени батальон был в окопах. Спустя месяц его включили в 4-ю гвардейскую пехотную бригаду 2-й пехотной дивизии, после чего стали и вовсе называть «Хартфордширскими гвардейцами» или «Хартфордширской гвардией» (англ. Hertfordshire Guards), а сам батальон унаследовал некоторые атрибуты гвардейских подразделений (в том числе и нумерацию своих рот). В январе 1915 года командование батальоном принял на себя подполковник Крофт, и в следующем месяце батальон поддерживал Ирландскую гвардию (1-й батальон) и Колдстримскую гвардию (3-й батальон) во время закрепления на позициях в Кюенши. В мае батальон участвовал в битве при Фестюбере, обеспечивая продвижение Ирландской гвардии под тяжёлым артиллерийским обстрелом. 19 августа 1915 батальон перешёл под командование уже 6-й пехотной бригады во время битвы при Лосе. 27 сентября батальон вместе с 1-м батальоном Его Величества ливерпульского полка должен был атаковать позиции под Кюени, но из-за сорвавшейся газовой атаки наступление на позиции было отменено.

Большую часть зимы батальон провёл в Артуа, неся службу как в окопах, так и в резерве. В феврале 1916 года Крофт возглавил бригаду, а подполковник Пейдж, кавалер ордена «За выдающиеся заслуги», принял командование батальоном: в то время 1/1-й батальон уже был включён в состав 118-й бригады 39-й пехотной дивизии. Батальон участвовал в битве на Сомме: 14 октября 1916 он поддерживал 1/1-й батальон Кембриджширского полка и 4/5-й батальон Чёрной стражи. В конце битвы, в сражении на реке Анкр Хартфордширский полк добился значительного успеха: утром 13 ноября под прикрытием тумана и тяжёлой артиллерии он прорвал Ганзейскую оборонительную линию, продвинувшись на 1600 ярдов, выполнив все приказы командования и захватив в плен 250 немецких солдат и девять пулемётов. Позицию он удерживал до следующей ночи. В ходе рейда погибли 7 офицеров и 150 солдат батальона.

Первую половину 1917 года батальон провёл на позициях вдоль реки Ипр. В июле он стал готовиться к очередному бою, который вошёл в историю как Битва при Пашендейле или Третья битва на Ипре. 31 июля 1917 39-я дивизия продвинулась к хребту Пилькем. 1/1-й батальон был задействован в третьей фазе операции. Продвигаясь через Стенбек к линии Лангемарка, батальон понёс огромные потери от пулемётного огня противника. Достигнув заграждений из колючей проволоки, выжившие британские солдаты увидели, что артиллерия не разрушила это заграждение, и срочно отступили назад под тяжёлым огнём противника в условиях постоянных контратак. Ни один офицер не остался боеспособным: 11 из них (в том числе командир) погибли, 459 солдат других воинских званий были ранены. Подполковник Филлипс принял командование батальоном, занявшись пополнением личного состава. До конца года батальон продолжил играть периферийную роль во время боёв на Ипре.

В начале 1918 года батальон был переведён в состав 116-й бригады, которая была в резерве под Амьеном. После начала весеннего наступления немецких войск в рамках операции «Михаэль» 21 марта 116-я бригада была отправлена на помощь 16-й ирландской пехотной дивизии. В ходе последующих боёв 5-я британская армия начала отступать, а один из командующих был захвачен в плен. Разгром 39-й дивизии привёл её фактическому преобразованию в бригаду, а Хартфордширский полк в лице 1/1-го батальона был объединён с 11-м батальоном Королевского сассекского полка в один новый батальон. Новому батальону пришлось отражать немецкие атаки во время битвы на Лисе. 1/1-й батальон Хартфордширского полка, состоявший в 112-й бригаде 37-й пехотной дивизии, в мае был пополнен ещё 30 офицерами и 650 солдатами из 6-го батальона Бедфордширского полка, а командовать батальоном был назначен подполковник Картью, кавалер Военного креста. 23 августа батальон отправился на штурм Ашье-ле-Гран, а 5 сентября командование принял подполковник Хесельтон, кавалер ордена «За выдающиеся заслуги». Спустя 13 дней батальон участвовал в битве за линию Гинденбурга, 8 октября сражался при Камбре и преследовал немцев вплоть до реки Селль. 4 ноября 1918 состоялся последний бой с участием 1/1-го батальона Хартфордширского полка, когда британцы заняли лес Мормаль.

Батальон пребывал в резерве в день подписания Компьенского перемирия, положившего конец боевым действиям, и оставался во Франции вплоть до демобилизации в апреле 1919 года.

2/1-й батальон

Сформирован в Хартфорде в сентябре 1914 года для подготовки добровольцев для 1/1-го батальона. Нёс воинскую службу как подразделение обороны Британских островов. Включён в январе 1915 года в состав 207-й (2-й ист-мидлендской) бригады при 69-й (2-й восточноанглийской) дивизии в Ньюмаркете, Саффолк, в июне 1916 года переведён в Харрогейт. 20 сентября 1917 расформирован в Карбёртоне.

3/1-й батальон

Сформирован в Хартфорде в декабре 1914 года. Переведён в Гальтон-Парк в октябре 1915 года, переименован в 1-й резервный батальон. 11 июля 1917 объединён с 5-м батальоном резерва Бедфордширского полка.

4/1-й батальон

Сформирован в Тетфорде в ноябре 1915 года из половины личного состава 2/1-го батальона, укомплектован составом 3/1-го батальона. Состоял в 206-й (2-й эссекской) бригаде. В июле 1916 года переведён в Харрогейт, затем в апреле 1917 года в Уэлбек, где расформирован в августе того же года.

1920—1939

В 1920 году Территориальные силы были преобразованы в Территориальную армию, и 1-й батальон был расквартирован в Хартфорде. Бедфордширский полк был переименован в Бедфордширский и Хартфордширский полк, чтобы отметить связь с обоими графствами, но 1-й батальон сохранил свою идентичность. О воинской славе батальона так много говорили в межвоенное время, что покровителем и почётным полковником батальона в 1938 году была назначена королева Елизавета. В марте 1939 года после обострения внешнеполитической ситуации в континентальной Европе батальон снова был приведён в полную боевую готовность, а в августе был сформирован батальон резерва для пополнения состава 1-го батальона.

1939—1945

1-й батальон

1-й батальон Хартфордширского полка был мобилизован в октябре 1939 года как часть 162-й восточно-мидлендской пехотной бригады при 54-й восточноанглийской пехотной дивизии в составе береговой обороны Великобритании. Свои обыденные обязанности он исполнял до марта 1943 года, пока не поступило сообщение об отправке батальона в континентальную Европу. 22 апреля он прибыл в Гибралтар вместе со своим командиром, подполковником Дж. У. Х. Питерсом, кавалером Военного креста. Батальон пробыл более года в Гибралтаре, занимаясь в основном тренировками, пока его в июле 1944 года не отправили в Италию, где тот был включён в состав 66-й пехотной бригады и стал частью 1-й пехотной дивизии. На фронт батальон прибыл 19 августа в расположение 6/13-х передовых стрелковых сил к северо-востоку от Флоренции.31 августа батальон двинулся в сторону Фьезоле, зачистив соседнюю деревню от противника к полуночи. 2 сентября батальон двинулся к северу города в рамках операции «Стрела-указатель» (англ. Arrow Route), заставляя противника оставить позиции и уйти с Готской линии. 14 сентября батальон принял участие в организации первого прорыва оборонительной линии: после усиленной артподготовки и поднявшихся клубов дыма две роты обошли с правого фланга немецкий укреплённый район и заняли Поджо-Префетто, удерживая его сколько возможно. На левом фланге подобную же активность проявляли американцы, так же далеко продвинувшись.

Следующей ночью продвижение войск продолжилось, и батальон был вовлечён в операции по зачистке горной местности, сыграв роль в захвате Монте-Гамберальди. Временно батальон сняли с фронта для восстановления боеспособности, после чего вернули на фронт в середине октября для захвата Монте-Чеко. В ноябре 1-я пехотная дивизия отправилась в район к югу от Болоньи, а Хартфордширский полк вступил в бои с немецкими парашютистами. Наступление зимы привело к приостановке боевых действий на фронте. Батальон в январе 1945 года вынужден был покинуть Италию, а дивизия вернулась на побережье Восточного Средиземноморья.

2-й батальон

2-й батальон был образован на основе 1-й и 2-й рот 1-го батальона Хартфордширского полка. Он был включён в 162-ю пехотную бригаду 54-й восточноанглийской дивизии, как и 1-й батальон, и до конца 1942 года нёс службу на Британских островах. В июле 1943 года батальон начал готовиться к возможной высадке в Европе и стал пехотным элементом так называемых «пляжных групп». Эти группы должны были обеспечивать защиту и связь на пляжах, на которых союзники планировали совершить высадки. В состав батальона вошли специалисты из других видов войск: отряды зенитной артиллерии и разведчиков на аэростатах (общая численностью до 5 тысяч человек). 2-й батальон Хартфордширского полка был включён в 9-ю пляжную группу, а командир батальона, подполковник Дж. Р. Харпер был назначен командиром всей группы.

Высадка в Нормандии, известная как операция «Оверлорд», началась 6 июня 1944. На пляж «Голд», а именно в секторы KING и LOVE, высадку проводили две бригады 50-й нортумбрийской пехотной дивизии. Утром того дня батальон высадился в ходе четвёртой волны атаки и начал сражаться вплоть до глубокой ночи. Он очистил позиции около Во при поддержке зенитных орудий Bofors. В течение следующих дней батальон помогал Корпусу королевских инженеров разминировать пляж и увозить оттуда припасы. Несмотря на желание и надежду Харпера продолжить бои с этим батальоном, 17 августа он был расформирован, и солдат отправили по другим частям. На месте высадки батальона был установлен памятник.

1945—1961

31 января 1945 года 1-й батальон прибыл в Хайфу, где долгое время проводил восстановительные мероприятия. Несмотря на завершившуюся в Европе войну, положение дел в Британской Палестине ухудшалось, и сионистские организации готовили антибританское восстание. Батальону пришлось вести бои и подавлять вооружённые выступления сионистов. Хартфордширский полк начал проводить операции в окрестностях Тверии с целью предотвращения подрывов железных дорог и разгрома вражеских ячеек. В ноябре 1-й батальон был включён в состав 6-й воздушно-десантной дивизии и переподчинён подполковнику Х.К.Р. Хоузу. Службу батальон продолжил в течение всего 1946 года и отметился участием в спасении персонала гостиницы «Царь Давид» после прогремевшего взрыва. Позднее батальон был включён во 2-ю парашютную бригадную группу для участия в операции «Шарк» по поиску и нейтрализации опасных лиц, которая началась 30 сентября. В ходе операции были задержаны 787 человек, раскрыты пять подпольных оружейных складов, конфискованы 176 единиц стрелкового оружия, 4 тяжёлых пулемёта и 23 миномёта. В ноябре 1946 года батальон прибыл в Каир, где был расформирован окончательно.

В 1947 году Территориальная армия была преобразована, и каждый полк уменьшился в размерах до одного батальона, в результате чего 2-й батальон стал фактически тем самым 1-м. В ноябре 1960 года правительство снова объявило о реструктуризации Территориальной армии, и через год 1-й батальон Хартфордширского полка объединился с 5-м батальоном Бедфордширского полка, в результате чего появился Бедфордширский и хартфордширский полк Территориальной армии. В 1967 году после очередных объединений и роспусков воинских подразделений традиции Хартфордширского полка унаследовал Королевский английский полк, а именно его 3-й батальон.

Знамя Хартфордширского полка находится сейчас в Церкви Всех Святых в Хартфорде. Рядом с церковью установлен памятник павшим в Первую мировую войну солдатам полка, архитектором которого был сэр Реджинальд Блумфилд. На памятнике перечислены имена погибших.

Почести

Полк награждён следующими воинскими почестями, отмеченными на знамени полка:

• South Africa 1900-02

Первая мировая война:

Ypres 1914, ‘17 Nonne Bosschen Festubert 1915 Loos Somme 1916, ‘18 Ancre Heights Ancre 1916 Pilckem Menin Road Passchendaele St. Quentin

Rosières Lys Kemmel Albert 1918 Bapaume 1918 Hindenberg Line Havrincourt Cambrai 1918 Selle Sambre France and Flanders 1914-18

Вторая мировая война:

Normandy Landing North-West Europe 1944 Montorsoli Gothic Line

Monte Beraldi Monte Ceco Monte Grande Italy 1944-45

Кресты Виктории

В Хартфордширском полку служили два кавалера Крестов Виктории, оба из 1/1-го батальона, оба награждены за службу в Первой мировой войне.

• Капрал Альфред Александр Бёрт: отличился 27 сентября 1915 в Кюенши
• Второй лейтенант Франк Эдвард Янг: отличился 18 сентября 1918 к юго-востоку от Авренкура, награждён посмертно.

Мемориал

Местный совет местечка Сен-Жюльен в Бельгии получил разрешение на возведение памятника полку на том месте, где 1/1-й батальон был атакован 31 июля 1917. Памятник собираются открыть к 100-летию третьей битвы при Ипре.

Литература

• Maj A.F. Becke, History of the Great War: Order of Battle of Divisions, Part 2b: The 2nd-Line Territorial Force Divisions (57th–69th), with the Home-Service Divisions (71st–73rd) and 74th and 75th Divisions, London: HM Stationery Office, 1937/Uckfield: Naval & Military Press, 2007, ISBN 1-847347-39-8.
• I.F.W. Beckett, Discovering English County Regiments (Princes Risborough, 2003).
• R.H. Medley, Cap Badge: The Story of Four Battalions of the Bedfordshire and Hertfordshire Regiment and the Hertfordshire Regiment (TA) 1939-1947 (London, 1995).
• G.W.H. Peters, The Bedfordshire and Hertfordshire Regiment (London, 1970).
• J.D. Sainsbury, The Hertfordshire Regiment: An Illustrated History (Ware, 1988).
• D. Wilson, With the 6th Airborne Division in Palestine 1945-1948 (Barnsley, 2008).

Отрывок, характеризующий Хартфордширский полк

Через пять минут княжна из своей комнаты услыхала, что несут что то тяжелое. Она выглянула – официанты несли для чего то в спальню кожаный диван, стоявший в кабинете князя Андрея. На лицах несших людей было что то торжественное и тихое.
Княжна Марья сидела одна в своей комнате, прислушиваясь к звукам дома, изредка отворяя дверь, когда проходили мимо, и приглядываясь к тому, что происходило в коридоре. Несколько женщин тихими шагами проходили туда и оттуда, оглядывались на княжну и отворачивались от нее. Она не смела спрашивать, затворяла дверь, возвращалась к себе, и то садилась в свое кресло, то бралась за молитвенник, то становилась на колена пред киотом. К несчастию и удивлению своему, она чувствовала, что молитва не утишала ее волнения. Вдруг дверь ее комнаты тихо отворилась и на пороге ее показалась повязанная платком ее старая няня Прасковья Савишна, почти никогда, вследствие запрещения князя,не входившая к ней в комнату.
– С тобой, Машенька, пришла посидеть, – сказала няня, – да вот княжовы свечи венчальные перед угодником зажечь принесла, мой ангел, – сказала она вздохнув.
– Ах как я рада, няня.
– Бог милостив, голубка. – Няня зажгла перед киотом обвитые золотом свечи и с чулком села у двери. Княжна Марья взяла книгу и стала читать. Только когда слышались шаги или голоса, княжна испуганно, вопросительно, а няня успокоительно смотрели друг на друга. Во всех концах дома было разлито и владело всеми то же чувство, которое испытывала княжна Марья, сидя в своей комнате. По поверью, что чем меньше людей знает о страданиях родильницы, тем меньше она страдает, все старались притвориться незнающими; никто не говорил об этом, но во всех людях, кроме обычной степенности и почтительности хороших манер, царствовавших в доме князя, видна была одна какая то общая забота, смягченность сердца и сознание чего то великого, непостижимого, совершающегося в эту минуту.
В большой девичьей не слышно было смеха. В официантской все люди сидели и молчали, на готове чего то. На дворне жгли лучины и свечи и не спали. Старый князь, ступая на пятку, ходил по кабинету и послал Тихона к Марье Богдановне спросить: что? – Только скажи: князь приказал спросить что? и приди скажи, что она скажет.
– Доложи князю, что роды начались, – сказала Марья Богдановна, значительно посмотрев на посланного. Тихон пошел и доложил князю.
– Хорошо, – сказал князь, затворяя за собою дверь, и Тихон не слыхал более ни малейшего звука в кабинете. Немного погодя, Тихон вошел в кабинет, как будто для того, чтобы поправить свечи. Увидав, что князь лежал на диване, Тихон посмотрел на князя, на его расстроенное лицо, покачал головой, молча приблизился к нему и, поцеловав его в плечо, вышел, не поправив свечей и не сказав, зачем он приходил. Таинство торжественнейшее в мире продолжало совершаться. Прошел вечер, наступила ночь. И чувство ожидания и смягчения сердечного перед непостижимым не падало, а возвышалось. Никто не спал.

Была одна из тех мартовских ночей, когда зима как будто хочет взять свое и высыпает с отчаянной злобой свои последние снега и бураны. Навстречу немца доктора из Москвы, которого ждали каждую минуту и за которым была выслана подстава на большую дорогу, к повороту на проселок, были высланы верховые с фонарями, чтобы проводить его по ухабам и зажорам.
Княжна Марья уже давно оставила книгу: она сидела молча, устремив лучистые глаза на сморщенное, до малейших подробностей знакомое, лицо няни: на прядку седых волос, выбившуюся из под платка, на висящий мешочек кожи под подбородком.
Няня Савишна, с чулком в руках, тихим голосом рассказывала, сама не слыша и не понимая своих слов, сотни раз рассказанное о том, как покойница княгиня в Кишиневе рожала княжну Марью, с крестьянской бабой молдаванкой, вместо бабушки.
– Бог помилует, никогда дохтура не нужны, – говорила она. Вдруг порыв ветра налег на одну из выставленных рам комнаты (по воле князя всегда с жаворонками выставлялось по одной раме в каждой комнате) и, отбив плохо задвинутую задвижку, затрепал штофной гардиной, и пахнув холодом, снегом, задул свечу. Княжна Марья вздрогнула; няня, положив чулок, подошла к окну и высунувшись стала ловить откинутую раму. Холодный ветер трепал концами ее платка и седыми, выбившимися прядями волос.
– Княжна, матушка, едут по прешпекту кто то! – сказала она, держа раму и не затворяя ее. – С фонарями, должно, дохтур…
– Ах Боже мой! Слава Богу! – сказала княжна Марья, – надо пойти встретить его: он не знает по русски.
Княжна Марья накинула шаль и побежала навстречу ехавшим. Когда она проходила переднюю, она в окно видела, что какой то экипаж и фонари стояли у подъезда. Она вышла на лестницу. На столбике перил стояла сальная свеча и текла от ветра. Официант Филипп, с испуганным лицом и с другой свечей в руке, стоял ниже, на первой площадке лестницы. Еще пониже, за поворотом, по лестнице, слышны были подвигавшиеся шаги в теплых сапогах. И какой то знакомый, как показалось княжне Марье, голос, говорил что то.
– Слава Богу! – сказал голос. – А батюшка?
– Почивать легли, – отвечал голос дворецкого Демьяна, бывшего уже внизу.
Потом еще что то сказал голос, что то ответил Демьян, и шаги в теплых сапогах стали быстрее приближаться по невидному повороту лестницы. «Это Андрей! – подумала княжна Марья. Нет, это не может быть, это было бы слишком необыкновенно», подумала она, и в ту же минуту, как она думала это, на площадке, на которой стоял официант со свечой, показались лицо и фигура князя Андрея в шубе с воротником, обсыпанным снегом. Да, это был он, но бледный и худой, и с измененным, странно смягченным, но тревожным выражением лица. Он вошел на лестницу и обнял сестру.
– Вы не получили моего письма? – спросил он, и не дожидаясь ответа, которого бы он и не получил, потому что княжна не могла говорить, он вернулся, и с акушером, который вошел вслед за ним (он съехался с ним на последней станции), быстрыми шагами опять вошел на лестницу и опять обнял сестру. – Какая судьба! – проговорил он, – Маша милая – и, скинув шубу и сапоги, пошел на половину княгини.


Маленькая княгиня лежала на подушках, в белом чепчике. (Страдания только что отпустили ее.) Черные волосы прядями вились у ее воспаленных, вспотевших щек; румяный, прелестный ротик с губкой, покрытой черными волосиками, был раскрыт, и она радостно улыбалась. Князь Андрей вошел в комнату и остановился перед ней, у изножья дивана, на котором она лежала. Блестящие глаза, смотревшие детски, испуганно и взволнованно, остановились на нем, не изменяя выражения. «Я вас всех люблю, я никому зла не делала, за что я страдаю? помогите мне», говорило ее выражение. Она видела мужа, но не понимала значения его появления теперь перед нею. Князь Андрей обошел диван и в лоб поцеловал ее.
– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!
Сам Долохов часто во время своего выздоровления говорил Ростову такие слова, которых никак нельзя было ожидать от него. – Меня считают злым человеком, я знаю, – говаривал он, – и пускай. Я никого знать не хочу кроме тех, кого люблю; но кого я люблю, того люблю так, что жизнь отдам, а остальных передавлю всех, коли станут на дороге. У меня есть обожаемая, неоцененная мать, два три друга, ты в том числе, а на остальных я обращаю внимание только на столько, на сколько они полезны или вредны. И все почти вредны, в особенности женщины. Да, душа моя, – продолжал он, – мужчин я встречал любящих, благородных, возвышенных; но женщин, кроме продажных тварей – графинь или кухарок, всё равно – я не встречал еще. Я не встречал еще той небесной чистоты, преданности, которых я ищу в женщине. Ежели бы я нашел такую женщину, я бы жизнь отдал за нее. А эти!… – Он сделал презрительный жест. – И веришь ли мне, ежели я еще дорожу жизнью, то дорожу только потому, что надеюсь еще встретить такое небесное существо, которое бы возродило, очистило и возвысило меня. Но ты не понимаешь этого.
– Нет, я очень понимаю, – отвечал Ростов, находившийся под влиянием своего нового друга.

Осенью семейство Ростовых вернулось в Москву. В начале зимы вернулся и Денисов и остановился у Ростовых. Это первое время зимы 1806 года, проведенное Николаем Ростовым в Москве, было одно из самых счастливых и веселых для него и для всего его семейства. Николай привлек с собой в дом родителей много молодых людей. Вера была двадцати летняя, красивая девица; Соня шестнадцати летняя девушка во всей прелести только что распустившегося цветка; Наташа полу барышня, полу девочка, то детски смешная, то девически обворожительная.
В доме Ростовых завелась в это время какая то особенная атмосфера любовности, как это бывает в доме, где очень милые и очень молодые девушки. Всякий молодой человек, приезжавший в дом Ростовых, глядя на эти молодые, восприимчивые, чему то (вероятно своему счастию) улыбающиеся, девические лица, на эту оживленную беготню, слушая этот непоследовательный, но ласковый ко всем, на всё готовый, исполненный надежды лепет женской молодежи, слушая эти непоследовательные звуки, то пенья, то музыки, испытывал одно и то же чувство готовности к любви и ожидания счастья, которое испытывала и сама молодежь дома Ростовых.
В числе молодых людей, введенных Ростовым, был одним из первых – Долохов, который понравился всем в доме, исключая Наташи. За Долохова она чуть не поссорилась с братом. Она настаивала на том, что он злой человек, что в дуэли с Безуховым Пьер был прав, а Долохов виноват, что он неприятен и неестествен.
– Нечего мне понимать, – с упорным своевольством кричала Наташа, – он злой и без чувств. Вот ведь я же люблю твоего Денисова, он и кутила, и всё, а я всё таки его люблю, стало быть я понимаю. Не умею, как тебе сказать; у него всё назначено, а я этого не люблю. Денисова…
– Ну Денисов другое дело, – отвечал Николай, давая чувствовать, что в сравнении с Долоховым даже и Денисов был ничто, – надо понимать, какая душа у этого Долохова, надо видеть его с матерью, это такое сердце!
– Уж этого я не знаю, но с ним мне неловко. И ты знаешь ли, что он влюбился в Соню?
– Какие глупости…
– Я уверена, вот увидишь. – Предсказание Наташи сбывалось. Долохов, не любивший дамского общества, стал часто бывать в доме, и вопрос о том, для кого он ездит, скоро (хотя и никто не говорил про это) был решен так, что он ездит для Сони. И Соня, хотя никогда не посмела бы сказать этого, знала это и всякий раз, как кумач, краснела при появлении Долохова.
Долохов часто обедал у Ростовых, никогда не пропускал спектакля, где они были, и бывал на балах adolescentes [подростков] у Иогеля, где всегда бывали Ростовы. Он оказывал преимущественное внимание Соне и смотрел на нее такими глазами, что не только она без краски не могла выдержать этого взгляда, но и старая графиня и Наташа краснели, заметив этот взгляд.
Видно было, что этот сильный, странный мужчина находился под неотразимым влиянием, производимым на него этой черненькой, грациозной, любящей другого девочкой.
Ростов замечал что то новое между Долоховым и Соней; но он не определял себе, какие это были новые отношения. «Они там все влюблены в кого то», думал он про Соню и Наташу. Но ему было не так, как прежде, ловко с Соней и Долоховым, и он реже стал бывать дома.
С осени 1806 года опять всё заговорило о войне с Наполеоном еще с большим жаром, чем в прошлом году. Назначен был не только набор рекрут, но и еще 9 ти ратников с тысячи. Повсюду проклинали анафемой Бонапартия, и в Москве только и толков было, что о предстоящей войне. Для семейства Ростовых весь интерес этих приготовлений к войне заключался только в том, что Николушка ни за что не соглашался оставаться в Москве и выжидал только конца отпуска Денисова с тем, чтобы с ним вместе ехать в полк после праздников. Предстоящий отъезд не только не мешал ему веселиться, но еще поощрял его к этому. Большую часть времени он проводил вне дома, на обедах, вечерах и балах.

ХI
На третий день Рождества, Николай обедал дома, что в последнее время редко случалось с ним. Это был официально прощальный обед, так как он с Денисовым уезжал в полк после Крещенья. Обедало человек двадцать, в том числе Долохов и Денисов.
Никогда в доме Ростовых любовный воздух, атмосфера влюбленности не давали себя чувствовать с такой силой, как в эти дни праздников. «Лови минуты счастия, заставляй себя любить, влюбляйся сам! Только это одно есть настоящее на свете – остальное всё вздор. И этим одним мы здесь только и заняты», – говорила эта атмосфера. Николай, как и всегда, замучив две пары лошадей и то не успев побывать во всех местах, где ему надо было быть и куда его звали, приехал домой перед самым обедом. Как только он вошел, он заметил и почувствовал напряженность любовной атмосферы в доме, но кроме того он заметил странное замешательство, царствующее между некоторыми из членов общества. Особенно взволнованы были Соня, Долохов, старая графиня и немного Наташа. Николай понял, что что то должно было случиться до обеда между Соней и Долоховым и с свойственною ему чуткостью сердца был очень нежен и осторожен, во время обеда, в обращении с ними обоими. В этот же вечер третьего дня праздников должен был быть один из тех балов у Иогеля (танцовального учителя), которые он давал по праздникам для всех своих учеников и учениц.
– Николенька, ты поедешь к Иогелю? Пожалуйста, поезжай, – сказала ему Наташа, – он тебя особенно просил, и Василий Дмитрич (это был Денисов) едет.
– Куда я не поеду по приказанию г'афини! – сказал Денисов, шутливо поставивший себя в доме Ростовых на ногу рыцаря Наташи, – pas de chale [танец с шалью] готов танцовать.
– Коли успею! Я обещал Архаровым, у них вечер, – сказал Николай.
– А ты?… – обратился он к Долохову. И только что спросил это, заметил, что этого не надо было спрашивать.
– Да, может быть… – холодно и сердито отвечал Долохов, взглянув на Соню и, нахмурившись, точно таким взглядом, каким он на клубном обеде смотрел на Пьера, опять взглянул на Николая.
«Что нибудь есть», подумал Николай и еще более утвердился в этом предположении тем, что Долохов тотчас же после обеда уехал. Он вызвал Наташу и спросил, что такое?
– А я тебя искала, – сказала Наташа, выбежав к нему. – Я говорила, ты всё не хотел верить, – торжествующе сказала она, – он сделал предложение Соне.
Как ни мало занимался Николай Соней за это время, но что то как бы оторвалось в нем, когда он услыхал это. Долохов был приличная и в некоторых отношениях блестящая партия для бесприданной сироты Сони. С точки зрения старой графини и света нельзя было отказать ему. И потому первое чувство Николая, когда он услыхал это, было озлобление против Сони. Он приготавливался к тому, чтобы сказать: «И прекрасно, разумеется, надо забыть детские обещания и принять предложение»; но не успел он еще сказать этого…