Харьковская губерния
Поделись знанием:
Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.
Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.
Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.
Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.
Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.
Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
| Губерния Российской империи | |||||
| |||||
| Страна | |||||
|---|---|---|---|---|---|
| Адм. центр | |||||
| Население |
2 919 700 чел. | ||||
| Плотность |
чел/км² | ||||
| Площадь |
54 493 км² | ||||
| Дата образования |
1835 (1765 — cлободская губерния) | ||||
|
| |||||
| |||||
Ха́рьковская губе́рния — губерния Российской империи в XVIII — начале XX века и Украинской ССР до 1925 года.
В 1765—1780 гг. существовалаСлободско-Украинская губерния, в период 1780—1796 гг. — Харьковское наместничество, затем, до 1835 года — вновь Слободско-Украинская губерния. И, наконец, в 1835 году была образована Харьковская губерния, просуществовавшая по 1925 год. При каждой реорганизации значительно менялись границы и административное устройство.
Содержание
Образование и состав губернии
- В 1765 году Слобожанщина получила официальное название Слободско-Украинской губернии с центром в Харькове.
- 25 апреля 1780 году был подписан Указ императрицы Екатерины II об учреждении Харьковского наместничества. Оно «составлялось» из следующих уездов: Харьковского, Чугуевского, Волчанского, Золочевского, Валковского, Ахтырского, Краснокутского, Богодуховского, Сумского, Миропольского, Белопольского, Лебединского, Недригайловского, Хотмыжского и Изюмского.
- В 1796 году наместничества были упразднены, в связи с чем на территории Харьковского наместничества было восстановлена Слободско-Украинская губерния, разделённая на 10 уездов: Харьковский, Ахтырский, Богодуховский, Валковский, Волчанский, Змиевский, Изюмский, Купянский, Лебединский, Сумской.
- В 1835 году Слободско-Украинская губерния была повторно упразднена и на её месте была создана Харьковская губерния, которая состояла из 11 уездов. Окончательно административное деление сформировалось к 1856 году, когда в состав губернии входило 13 уездов. В Харькове были сосредоточены судебная власть и военно-окружное управление для Харьковской, Курской, Воронежской, Орловской, Екатеринославской и Тамбовской губерний.
- В 1920 году Изюмский и Старобельский уезды Харьковской губернии отошли к созданной тогда же Донецкой губернии.
В декабре 1919 Змиевской уезд был разделён на Змиевской и Чугуевский уезды.
- 7 марта 1923 года была введена новая система административного деления (район — округ — губерния — центр); Харьковская губерния была разделена на пять округов: Харьковский (24 района), Богодуховский (12 районов), Изюмский (11 районов), Купянский (12 районов) и Сумский (16 районов).
- В июне 1925 года Харьковская губерния была упразднена, а входившие в её состав округа перешли в подчинение непосредственно столице УССР (город Харьков).
Административное деление
| № | Уезд | Уездный город | Площадь, кв.в. | Население, тыс.чел. |
|---|---|---|---|---|
| 1 | Ахтырский уезд
(образован в 1780) |
Ахтырка | 2 441,6 | 108,798 |
| 2 | Богодуховский уезд
(образован в 1780) |
Богодухов | 2 833,17 | 151,542 |
| 3 | Валковский уезд
(образован в 1780) |
Валки | 2 498,0 | 119,866 |
| 4 | Волчанский уезд
(образован в 1780) |
Волчанск | 3 481,0 | 161,645 |
| 5 | Змиевской уезд | Змиев | 5 000,0 | 205,134 |
| 6 | Изюмский уезд
(образован в 1780) |
Изюм | 6 427,74 | 288,315 |
| 7 | Купянский уезд
(в конце XVIII в. отчислен к Воронежской губ., потом снова присоединен к Слободскоукраинской [Харьковской] губ.) |
Купянск | 6 070,0 | 229,583 |
| 8 | Лебединский уезд
(образован в 1780) |
Лебедин | 2 723,0 | 160,485 |
| 9 | Старобельский уезд
(1802—1824 принадлежал к Воронежской губернии) </br>(в 1779—1796 гг. назывался Беловодский уезд по городу Беловодск) |
Старобельск | 10 846,2 | 362,984 |
| 10 | Сумской уезд
(образован в 1780) |
Сумы | 2 801,0 | 251,542 |
| 11 | Харьковский уезд
(образован в 1780) |
Харьков | 2 905,0 | 343,981 |
| 12 | Чугуевский уезд
(выделен из Змиевского в 1919) |
Чугуев |
Руководство губернии
Губернаторы
| Ф. И. О. | Титул, чин, звание | Время замещения должности |
|---|---|---|
| Трубецкой Пётр Иванович | князь, генерал-майор | |
| Дейер Антон Фёдорович | действительный статский советник | |
| Шереметев Василий Александрович | граф, статский советник | |
| Устимович Адриан Прокофьевич | действительный статский советник | |
| Муханов Сергей Николаевич | действительный статский советник (генерал-майор) | |
| Траскин Александр Семёнович | действительный статский советник (тайный советник) | |
| Остен-Сакен Андрей Иванович | граф, генерал-майор | |
| Лужин Иван Дмитриевич | Свита Его Величества, генерал-майор (генерал-лейтенант) | |
| Ахматов Алексей Петрович | Свита Его Величества, генерал-майор | |
| Сиверс Александр Карлович | граф, в звании камергера, действительный статский советник | |
| Дурново Пётр Павлович | Свита Его Величества, генерал-майор | |
| Кропоткин Дмитрий Николаевич | князь, Свита Его Величества, генерал-майор (генерал-лейтенант) | |
| Валь Виктор Вильгельмович | Свита Его Величества, генерал-майор | |
| Грессер Пётр Аполлонович | генерал-майор | |
| Калачов Виктор Васильевич | действительный статский советник | |
| Икскуль фон Гильденбандт Александр Александрович | барон, тайный советник | |
| Петров Александр Иванович | гофмейстер | |
| Тобизен Герман Августович | гофмейстер | |
| Оболенский Иван Михайлович | князь, шталмейстер, действительный статский советник | |
| Гербель Сергей Николаевич | статский советник | |
| Ватаци Эммануил Александрович | действительный статский советник | |
| Старынкевич Константин Сократович | генерал-майор | |
| Пешков Николай Николаевич | генерал-майор (генерал-лейтенант) | |
| Катеринич Митрофан Кириллович | действительный статский советник | |
| Протасьев Николай Васильевич | тайный советник | |
| Оболенский Николай Леонидович | князь, статский советник | |
| Келеповский Аркадий Ипполитович | действительный статский советник | |
Губернские предводители дворянства
| Ф. И. О. | Титул, чин, звание | Время замещения должности |
|---|---|---|
| Ковалевский Максим Максимович | полковник, и. д. | |
| Рахманов Григорий Николаевич | тайный советник | |
| Голицын Василий Петрович | князь, камергер, действительный статский советник | |
| Бахметев Александр Иванович | камер-юнкер, статский советник | |
| Бахметев Николай Николаевич | коллежский советник | |
| Бахметев Александр Николаевич | камергер, статский советник | |
| Трубецкой Александр Петрович | князь, камергер, действительный статский советник | |
| Ковалевский Николай Евграфович | действительный статский советник | |
| Щербатов Борис Сергеевич | князь, гвардии полковник | |
| Шидловский Александр Романович | действительный статский советник | |
| Капнист Василий Алексеевич | граф, гофмейстер | |
| Курченинов Сергей Николаевич | действительный статский советник | |
| Фирсов Георгий Андреевич | действительный статский советник | |
| Ребиндер Николай Александрович | статский советник (действительный статский советник) | |
Вице-губернаторы
| Ф. И. О. | Титул, чин, звание | Время замещения должности |
|---|---|---|
| Крылов Дмитрий Сергеевич | статский советник | |
| Смирнов Семён Васильевич | коллежский советник | |
| Данзас Карл Карлович | статский советник | |
| Сиверс Александр Карлович | граф, коллежский советник | |
| Жданов Михаил Павлович | действительный статский советник | |
| Беклемишев Фёдор Андреевич | в звании камергера, действительный статский советник | |
| Андреевский Николай Ефимович | действительный статский советник | |
| Шостак Анатолий Львович | в звании камер-юнкера, надворный советник (в звании камергера, статский советник) | |
| Желтухин Александр Николаевич | в звании камер-юнкера, статский советник | |
| Томара Лев Павлович | статский советник | |
| Сосновский Василий Осипович | статский советник | |
| Сипягин Дмитрий Сергеевич | камергер, надворный советник (коллежский советник) | |
| Милютин Алексей Дмитриевич | флигель-адъютант, полковник (генерал-майор) | |
| Бельгард Александр Карлович | в звании камергера, коллежский советник | |
| Философов Владимир Владимирович | коллежский советник | |
| Мусин-Пушкин Александр Александрович | граф, статский советник | |
| Осоргин Михаил Михайлович | коллежский советник | |
| Гербель Сергей Николаевич | статский советник | |
| Азанчевский-Азанчеев Всеволод Николаевич | статский советник | |
| Оленин Владимир Александрович | надворный советник | |
| Крейтон Владимир Николаевич | коллежский советник | |
| Стерлигов Илья Иванович | надворный советник (коллежский советник) | |
| Масальский-Кошуро Павел Николаевич | действительный статский советник | |
| Розен Александр Фёдорович | барон, статский советник | |
Символика
- Основная статья: Герб Харьковской губернии
- См. также: Косвенно-гласный герб, Гербы с вензелями и литерами
Харьковская губерния имела два герба:
- Образца 1775—1781—1857 и 1917/18/1919 (без короны); 1857-1878 и 1887—1917 годов (с короной): «В зелёном щите положены крестообразно золотой рог изобилия и кадуцей, жезл коего тоже золотой, а крылья и змеи серебряные. Щит увенчан Императорской короной и окружён золотыми дубовыми листьями, соединёнными Андреевской лентой». Описание герба дано по ПСЗРИ с короной, после 1857 года: в результате реформы гербов Бориса Кене щит харьковского губернского герба получил обрамление из золотых дубовых листьев и голубой Андреевской ленты и императорскую корону. Данный герб является косвенно-гласным, или полугласным с литерами (буква «Х» косвенно указывает название губернии).
- Ошибка создания миниатюры: Файл не найден
Герб губернии до 1857 года
- Харьковский уезд № 19-б (1896-98 г.).jpg
Герб губернии на земской марке. 1896-98 гг.
- Харьковская губерния 1887 Винклер.jpg
Герб губернии после 1857 в Гербовнике Винклера (1899)
- Charkiv gub COA.png
Современная реконструкция герба после 1857 (1990-е)
- Образца 1878—1887 годов: «В серебряном щите, чёрная оторванная конская голова с червлёными глазами и языком; в червлёной главе щита, золотая о шести лучах звезда, между двумя золотыми византийскими монетами. Щит увенчан Императорской короной и окружён золотыми дубовыми листьями, соединёнными Андреевской лентой.» Конская голова символизировала конные заводы, шестиконечная звезда — университет, византийские монеты — торговлю.
Интересно, что именно этот герб, существовавший всего 9 лет из 160-летней истории наместничества/губернии (1765—1925; 140 лет был другой герб), почему-то чаще используется в современной литературе и СМИ как геральдический символ в статьях про губернию.
- Харьковская губ 1878 МВД Бенке.jpg
Герб губернии, утверждённый Александром II в 1878, в официальном Гербовнике МВД (1880)
- Харьковская губерния 1878 изд.Сукачова.JPG
Герб губернии в неофициальном Гербовнике Сукачова (1881)
- Харьковская губерния 1878 Винклер.jpg
Герб губернии в Гербовнике Винклера (1899)
- Сharkiv gub 1878.gif
Современная реконструкция герба (2000-е)
После 1919 года Харьковская губерния своей символики не имела[1].
Среди гербов городов губернии, внесённых в Полное Собрание законов Российской Империи, большой процент так называемых гласных гербов. Это гербы Волчанска, Мирополья, Змиева, Изюма, Сум и Новогеоргиевска.[2]
Население
В 1901 году в губернии проживало 2 773 047 человек (1 427 869 мужчин и 1 345 178 женщин). В городах 395 738 или 14 % всего населения, в селениях — 2 377 309 или 86 %. На 1 в.² приходилось 57,9 жителей. Уезды были населены неравномерно, так как заселение происходило с запада и тянулось на восток. Плотность с 92,5 в Сумском уезде постепенно уменьшалась до 37,5 в Старобельском, за исключением Харьковского, плотность населения которого благодаря присутствию большого города была равна 139,5. Крестьян вместе с войском, отставными солдатами и их семьями в губернии проживало 2 538 066 человек, или 91,6 %, мещан с цеховыми 167 212, или 6,1 %, дворян 25 185, или 0,9 %, почётных граждан 12 889, или 0,5 %, духовенства 11 321, или 0,4 %, купечества 10 655, или 0,3 %, других сословий 7 719, или 0,2 %. Православных и единоверцев было 98,5 %, сектантов 0,4 %, римокатоликов 0,3 %, лютеран 0,2 %, иудеев 0,5 %, и других 0,1 %. Естественный прирост населения в 1901 году равнялся 2 % в год.
Малорусское население было сконцентрировано преимущественно в западной и юго-западной части губернии: Краснокутск, Недрыгайлов, Ахтырка, Белополье. Соотношение великорусского населения к малорусскому 70 % к 30 % соответственно.
Словарь Брокгауза и Ефрона называет совершенно другие цифры: «По данным окончательного подсчёта переписи населения 1897 г. в X. губернии было 2492316 жителей; из них в городах 367343. Свыше 20 тыс. жителей имели: губернский город Харьков — 174 тыс., Сумы — 28 тыс., Ахтырка — 23 тыс. Распределение населения по уездам см. „Россия“. Население почти все (98,8 %) русское, из них малороссы составляют около 81 % (2009411); кроме того (особенно в городах), живут евреи, поляки, немцы и др. В 1905 г. в X. губернии считалось 2919700 жителей.»
Всего в Харьковской губернии было 17 городов и 5954 других населённых пунктах. Из городов были: 1 губернский, 10 уездных и 6 заштатных (Белополье, Золочев, Краснокутск, Недригайлов, Славянск и Чугуев). После г. Харькова наиболее крупные города были: Сумы (28 тыс.), Ахтырка (23 тыс.), Славянск (16 тыс.) и Белополье (16 тыс.). В губернии много крупных слобод и сёл: Беловодск (11 тыс.), Деркачи (Дергачи) (7 тыс.), Барвенково (6 тыс.) и другие.
Национальный (или языковой) состав в 1897 году[3]:
| Уезд | малороссы | великороссы | евреи | поляки | белорусы | немцы |
|---|---|---|---|---|---|---|
| Губерния в целом | 80,6 % | 17,7 % | … | … | … | … |
| Ахтырский | 87,6 % | 11,3 % | … | … | … | … |
| Богодуховский | 88,2 % | 9,9 % | … | … | 1,6 % | … |
| Валковский | 97,1 % | 2,6 % | … | … | … | … |
| Волчанский | 74,8 % | 25,0 % | … | … | … | … |
| Змиевский | 63,7 % | 35,6 % | … | … | … | … |
| Изюмский | 86,2 % | 12,0 % | … | … | … | 1,5 % |
| Купянский | 86,6 % | 13,2 % | … | … | … | … |
| Лебединский | 95,3 % | 4,4 % | … | … | … | … |
| Старобельский | 83,4 % | 14,7 % | … | … | 1,5 % | … |
| Сумский | 91,9 % | 7,0 % | … | … | … | … |
| Харьковский | 54,9 % | 39,5 % | 2,8 % | 1,2 % | … | … |
Дворянские роды
Безручко-Высоцкие, Бородаевские, Донцы-Захаржевские, Заремба, Зарудные, Иванчины-Писаревы, Кандыба, Картамышевы, Квитки, Коваленские, Куликовские.
Населённые пункты
В 1785 году в губернии было 1194 селения, из них: 1 губернский, 14 уездных и 2 «уничтоженных» города; 289 слобод, 293 села, 215 деревень, 380 хуторов.[4]
Хозяйство
Земледелие
В 1901 году удобной земли было 4 537 356 десятин или 91 %, общей площади Харьковской губернии. Из удобной земли под пахотью было 52,1 %, сенокосом 29,9 %, лесом 12,9 %, усадебы и огороды 2,3 % и остальной 2,8 %; из неудобной под дорогами было 12 %, реками, озёрами, болотами 26,4 %, песками 39,8 %, остальной 21,8 %. С запада на восток количество удобных земель уменьшалось. Главным хлебом для крестьянских хозяйств являелась озимая рожь и яровая пшеница, для владельческих — пшеница; озимые хлеба преобладали в северо-западных уездах, яровая пшеница и ячмень были сосредоточены в юго-восточных уездах. Крестьянами под главные яровые хлеба в 1902 г. было засеяно 945 145½ десятин: 855 913¾ дес. на своих землях, 78 917¾ дес. на арендуемых за деньги и 103 14 десятин из части. Наибольшая площадь 403 730½ дес., или 42,7 %, были под пшеницей, 379 754 дес., или 40,2 %, под ячменем, 149 713½ дес., или 15,8 %, под овсом и незначительная площадь 11 947½ десятин, или 1,2 %, под рожью. Табачных плантаций было 12914: 593 крупных и 12321 мелких; ими было занято 204 дес.; собрано табака 17441 пудов. Под посевом сахарной свеклы находилось 47 919 дес.
Промыслы
Кроме земледелия, население губернии занималось кустарными и другими промыслами, ремеслами, работало на местных фабриках и заводах и отходило на разные заработки в соседние губернии. Кустарные промыслы и ремесла, работа на заводах были развиты в северо-западных уездах, извоз и отхожие промыслы в юго-восточных; отход на юг в Екатеринославскую и другие губернии и Область Войска Донского; лиц, занимающихся кустарными промыслами было около 15 тысяч.
Промыслы включали в себя: гончарный, выжигание древесного угля, каменоломный, тканье шерстяных поясов, половиков, изготовление сельскохозяйственных орудий и т. п. Ремесленников числилось 39 159 (16 358 мастеров, 14 047 рабочих и 8 754 ученика), в том числе сапожников и башмачников 5972, портных 3910, плотников 3052, медников и слесарей 2391, каменщиков и печников 2 573, модисток и белошвеек 2 380, столяров 2 277, мясников и колбасников 1 659, кузнецов 1 636, хлебников 1 567 и т. д. Более половины ремесленников губернии проживали в г. Харькове — 22 684. Продукты кустарного и ремесленного производства потреблялись почти исключительно местным населением. Для улучшения промысла в г. Лебедине земством было открыто ремесленное училище для преподавания столярно-токарного, корзиночного и сапожно-башмачного ремесел. В селе Штеповке ремесленное училище для преподавания кузнечного и слесарного ремесел, в с. Буднике казенная сельская учебная ремесленная мастерская для обучения по уходу и изготовлению сельскохозяйственных орудий и машин; в селе Межиричи гончарная мастерская с образцовым горном и т. д.
Промышленность
В 1901 году фабрик и заводов было 340, с производительностью 95505 тысяч рублей в год, всего рабочих на них было 38372 человек. Заводов по обработке хлопка 2 (производ. на 200 тыс. р.), шерсти 4 (1645 тыс. руб.), льна, пеньки и джута 4 (1515 тыс. руб.), смешанных волокнистых веществ 1 (10 тыс. руб.), бум.-делат. и тип.-литограф. 36 (1211 тыс. руб.), обработки металлов 52 (7524 тыс. руб.), дерева 10 (385 тыс. руб.), минералов 65 (5973 тыс. руб.), животн. продуктов 14 (795 тыс. руб.), питательных веществ 141 (75252 тыс. руб.), химических 11 (995 тыс. руб.). Фабрик и заводов, подлежащих ведению акцизного управления, действовало: 43 винокуренных завода, 25 свеклосахарных, 1 свеклосахарный рафинадный и 2 рафинадных.
Образование
В Харьковской губернии в 1901 году работало 1699 учебных заведений с 4873 преподавателями и 122929 учащимися. При этом работали 3 высших мужских учебных заведения, 30 средних учеб. заведений, 1666 низших учеб. заведений с 4059 преподавателями и 110922 учащимися. Для распространения прикладных знаний существовали ремесленные училища, классы ручного труда, рукодельные классы, занятия садоводством, огородничеством и другими отраслями сельского хозяйства. Ремесленных училищ было 12. Для образования взрослого населения работали публичные библиотеки, бесплатные библиотеки-читальни, народные чтения, вечерние курсы для рабочих и повторительные уроки для взрослых. Бесплатных народных библиотек-читален было около 300. Вечерние курсы для рабочих были открыты при 5 училищах. Повторительные уроки для взрослых работали при 5 училищах.
См. также
Напишите отзыв о статье "Харьковская губерния"
Примечания
- ↑ [www.ukrindustrial.com/regions/?fuseaction=adm_oda.showSection&rgn_id=23&sc_id=1 Символика Харьковской области]
- ↑ П.П. фон-Винклер. Гербы городов, губерний, областей и посадов Российской Империи, внесенные в Полное Собрание законов с 1649 по 1900 год / Дозволено цензурою. С.-Петербург, 20 Июля, 1899 года. — Издание книготорговца Ив. Ив. Иванова. — С.-Петербург: Типография И.М. Комелова, Пряжка д.3, 1899. — не указаны экз.
- ↑ [demoscope.ru/weekly/ssp/rus_lan_97_uezd.php?reg=1600 Распределение населения по родному языку и уездам 50 губерний Европейской России — Демоскоп Weekly]
- ↑ «Описания Харьковского наместничества конца XVIII века». Описание 1785 года: 1 часть, вопрос 23. К: Наукова думка, 1991, стр.72
Литература
- [www.google.com/books?id=yWvUAAAAMAAJ&hl=ru Топографическое описание Харьковского наместничества]. — 3-е издание (Харьков, 1888). — М.: Типография Компании Типографической, 1788. — 288 с.
- [chigirin.narod.ru/book.html#khar Харьковский календарь на 1887 год. 1337 с.]
- Краснов А. Н. [herba.msu.ru/shipunov/school/books/krasnov1893_reljef_pochvy_harkov.pdf Рельеф, растительность и почвы Харьковской губернии]. — Харьков, 1893.
- [www.blacksearcher.ru/forum/viewtopic.php?t=152 Списки населенных мест Харьковской губернии 1869, 1904, JPG]
Ссылки
- ЭСБЕ:Харьковская губерния
- [book-old.ru/BookLibrary/47000-Harkovskaya-gub.html Библиотека Царское Село, книги по истории Харьковской губернии, PDF]
- [new.runivers.ru/maps/podratlas/59 Карта Харьковской губернии из «Атласа» А. А. Ильина 1876 года] (просмотр на движке Google на сайте runivers.ru)
- [boxpis.ru/gk-g/v3_3vall_google.php?u=wig_harkiv&l=36.269455&b=49.980207&m=13&dl=00&db=00&nm=osm&nm2=ER3v&sw=2&em_ks=0&kml_n=1&kml_f=boxpis.ru/kml/t_u.kml&lang=ru Губерния на трехверстной военно-топографической карте Европейской России.] (автоматизированный просмотр с современными картами и космическими снимками)
| |||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Харьковская губерния
– В комитет о воинском уставе, и мною представлено о зачислении вашего благородия в члены. Только без жалованья.Князь Андрей улыбнулся.
– Я и не желаю.
– Без жалованья членом, – повторил Аракчеев. – Имею честь. Эй, зови! Кто еще? – крикнул он, кланяясь князю Андрею.
Ожидая уведомления о зачислении его в члены комитета, князь Андрей возобновил старые знакомства особенно с теми лицами, которые, он знал, были в силе и могли быть нужны ему. Он испытывал теперь в Петербурге чувство, подобное тому, какое он испытывал накануне сражения, когда его томило беспокойное любопытство и непреодолимо тянуло в высшие сферы, туда, где готовилось будущее, от которого зависели судьбы миллионов. Он чувствовал по озлоблению стариков, по любопытству непосвященных, по сдержанности посвященных, по торопливости, озабоченности всех, по бесчисленному количеству комитетов, комиссий, о существовании которых он вновь узнавал каждый день, что теперь, в 1809 м году, готовилось здесь, в Петербурге, какое то огромное гражданское сражение, которого главнокомандующим было неизвестное ему, таинственное и представлявшееся ему гениальным, лицо – Сперанский. И самое ему смутно известное дело преобразования, и Сперанский – главный деятель, начинали так страстно интересовать его, что дело воинского устава очень скоро стало переходить в сознании его на второстепенное место.
Князь Андрей находился в одном из самых выгодных положений для того, чтобы быть хорошо принятым во все самые разнообразные и высшие круги тогдашнего петербургского общества. Партия преобразователей радушно принимала и заманивала его, во первых потому, что он имел репутацию ума и большой начитанности, во вторых потому, что он своим отпущением крестьян на волю сделал уже себе репутацию либерала. Партия стариков недовольных, прямо как к сыну своего отца, обращалась к нему за сочувствием, осуждая преобразования. Женское общество, свет , радушно принимали его, потому что он был жених, богатый и знатный, и почти новое лицо с ореолом романической истории о его мнимой смерти и трагической кончине жены. Кроме того, общий голос о нем всех, которые знали его прежде, был тот, что он много переменился к лучшему в эти пять лет, смягчился и возмужал, что не было в нем прежнего притворства, гордости и насмешливости, и было то спокойствие, которое приобретается годами. О нем заговорили, им интересовались и все желали его видеть.
На другой день после посещения графа Аракчеева князь Андрей был вечером у графа Кочубея. Он рассказал графу свое свидание с Силой Андреичем (Кочубей так называл Аракчеева с той же неопределенной над чем то насмешкой, которую заметил князь Андрей в приемной военного министра).
– Mon cher, [Дорогой мой,] даже в этом деле вы не минуете Михаил Михайловича. C'est le grand faiseur. [Всё делается им.] Я скажу ему. Он обещался приехать вечером…
– Какое же дело Сперанскому до военных уставов? – спросил князь Андрей.
Кочубей, улыбнувшись, покачал головой, как бы удивляясь наивности Болконского.
– Мы с ним говорили про вас на днях, – продолжал Кочубей, – о ваших вольных хлебопашцах…
– Да, это вы, князь, отпустили своих мужиков? – сказал Екатерининский старик, презрительно обернувшись на Болконского.
– Маленькое именье ничего не приносило дохода, – отвечал Болконский, чтобы напрасно не раздражать старика, стараясь смягчить перед ним свой поступок.
– Vous craignez d'etre en retard, [Боитесь опоздать,] – сказал старик, глядя на Кочубея.
– Я одного не понимаю, – продолжал старик – кто будет землю пахать, коли им волю дать? Легко законы писать, а управлять трудно. Всё равно как теперь, я вас спрашиваю, граф, кто будет начальником палат, когда всем экзамены держать?
– Те, кто выдержат экзамены, я думаю, – отвечал Кочубей, закидывая ногу на ногу и оглядываясь.
– Вот у меня служит Пряничников, славный человек, золото человек, а ему 60 лет, разве он пойдет на экзамены?…
– Да, это затруднительно, понеже образование весьма мало распространено, но… – Граф Кочубей не договорил, он поднялся и, взяв за руку князя Андрея, пошел навстречу входящему высокому, лысому, белокурому человеку, лет сорока, с большим открытым лбом и необычайной, странной белизной продолговатого лица. На вошедшем был синий фрак, крест на шее и звезда на левой стороне груди. Это был Сперанский. Князь Андрей тотчас узнал его и в душе его что то дрогнуло, как это бывает в важные минуты жизни. Было ли это уважение, зависть, ожидание – он не знал. Вся фигура Сперанского имела особенный тип, по которому сейчас можно было узнать его. Ни у кого из того общества, в котором жил князь Андрей, он не видал этого спокойствия и самоуверенности неловких и тупых движений, ни у кого он не видал такого твердого и вместе мягкого взгляда полузакрытых и несколько влажных глаз, не видал такой твердости ничего незначащей улыбки, такого тонкого, ровного, тихого голоса, и, главное, такой нежной белизны лица и особенно рук, несколько широких, но необыкновенно пухлых, нежных и белых. Такую белизну и нежность лица князь Андрей видал только у солдат, долго пробывших в госпитале. Это был Сперанский, государственный секретарь, докладчик государя и спутник его в Эрфурте, где он не раз виделся и говорил с Наполеоном.
Сперанский не перебегал глазами с одного лица на другое, как это невольно делается при входе в большое общество, и не торопился говорить. Он говорил тихо, с уверенностью, что будут слушать его, и смотрел только на то лицо, с которым говорил.
Князь Андрей особенно внимательно следил за каждым словом и движением Сперанского. Как это бывает с людьми, особенно с теми, которые строго судят своих ближних, князь Андрей, встречаясь с новым лицом, особенно с таким, как Сперанский, которого он знал по репутации, всегда ждал найти в нем полное совершенство человеческих достоинств.
Сперанский сказал Кочубею, что жалеет о том, что не мог приехать раньше, потому что его задержали во дворце. Он не сказал, что его задержал государь. И эту аффектацию скромности заметил князь Андрей. Когда Кочубей назвал ему князя Андрея, Сперанский медленно перевел свои глаза на Болконского с той же улыбкой и молча стал смотреть на него.
– Я очень рад с вами познакомиться, я слышал о вас, как и все, – сказал он.
Кочубей сказал несколько слов о приеме, сделанном Болконскому Аракчеевым. Сперанский больше улыбнулся.
– Директором комиссии военных уставов мой хороший приятель – господин Магницкий, – сказал он, договаривая каждый слог и каждое слово, – и ежели вы того пожелаете, я могу свести вас с ним. (Он помолчал на точке.) Я надеюсь, что вы найдете в нем сочувствие и желание содействовать всему разумному.
Около Сперанского тотчас же составился кружок и тот старик, который говорил о своем чиновнике, Пряничникове, тоже с вопросом обратился к Сперанскому.
Князь Андрей, не вступая в разговор, наблюдал все движения Сперанского, этого человека, недавно ничтожного семинариста и теперь в руках своих, – этих белых, пухлых руках, имевшего судьбу России, как думал Болконский. Князя Андрея поразило необычайное, презрительное спокойствие, с которым Сперанский отвечал старику. Он, казалось, с неизмеримой высоты обращал к нему свое снисходительное слово. Когда старик стал говорить слишком громко, Сперанский улыбнулся и сказал, что он не может судить о выгоде или невыгоде того, что угодно было государю.
Поговорив несколько времени в общем кругу, Сперанский встал и, подойдя к князю Андрею, отозвал его с собой на другой конец комнаты. Видно было, что он считал нужным заняться Болконским.
– Я не успел поговорить с вами, князь, среди того одушевленного разговора, в который был вовлечен этим почтенным старцем, – сказал он, кротко презрительно улыбаясь и этой улыбкой как бы признавая, что он вместе с князем Андреем понимает ничтожность тех людей, с которыми он только что говорил. Это обращение польстило князю Андрею. – Я вас знаю давно: во первых, по делу вашему о ваших крестьянах, это наш первый пример, которому так желательно бы было больше последователей; а во вторых, потому что вы один из тех камергеров, которые не сочли себя обиженными новым указом о придворных чинах, вызывающим такие толки и пересуды.
– Да, – сказал князь Андрей, – отец не хотел, чтобы я пользовался этим правом; я начал службу с нижних чинов.
– Ваш батюшка, человек старого века, очевидно стоит выше наших современников, которые так осуждают эту меру, восстановляющую только естественную справедливость.
– Я думаю однако, что есть основание и в этих осуждениях… – сказал князь Андрей, стараясь бороться с влиянием Сперанского, которое он начинал чувствовать. Ему неприятно было во всем соглашаться с ним: он хотел противоречить. Князь Андрей, обыкновенно говоривший легко и хорошо, чувствовал теперь затруднение выражаться, говоря с Сперанским. Его слишком занимали наблюдения над личностью знаменитого человека.
– Основание для личного честолюбия может быть, – тихо вставил свое слово Сперанский.
– Отчасти и для государства, – сказал князь Андрей.
– Как вы разумеете?… – сказал Сперанский, тихо опустив глаза.
– Я почитатель Montesquieu, – сказал князь Андрей. – И его мысль о том, что le рrincipe des monarchies est l'honneur, me parait incontestable. Certains droits еt privileges de la noblesse me paraissent etre des moyens de soutenir ce sentiment. [основа монархий есть честь, мне кажется несомненной. Некоторые права и привилегии дворянства мне кажутся средствами для поддержания этого чувства.]
Улыбка исчезла на белом лице Сперанского и физиономия его много выиграла от этого. Вероятно мысль князя Андрея показалась ему занимательною.
– Si vous envisagez la question sous ce point de vue, [Если вы так смотрите на предмет,] – начал он, с очевидным затруднением выговаривая по французски и говоря еще медленнее, чем по русски, но совершенно спокойно. Он сказал, что честь, l'honneur, не может поддерживаться преимуществами вредными для хода службы, что честь, l'honneur, есть или: отрицательное понятие неделанья предосудительных поступков, или известный источник соревнования для получения одобрения и наград, выражающих его.
Доводы его были сжаты, просты и ясны.
Институт, поддерживающий эту честь, источник соревнования, есть институт, подобный Legion d'honneur [Ордену почетного легиона] великого императора Наполеона, не вредящий, а содействующий успеху службы, а не сословное или придворное преимущество.
– Я не спорю, но нельзя отрицать, что придворное преимущество достигло той же цели, – сказал князь Андрей: – всякий придворный считает себя обязанным достойно нести свое положение.
– Но вы им не хотели воспользоваться, князь, – сказал Сперанский, улыбкой показывая, что он, неловкий для своего собеседника спор, желает прекратить любезностью. – Ежели вы мне сделаете честь пожаловать ко мне в среду, – прибавил он, – то я, переговорив с Магницким, сообщу вам то, что может вас интересовать, и кроме того буду иметь удовольствие подробнее побеседовать с вами. – Он, закрыв глаза, поклонился, и a la francaise, [на французский манер,] не прощаясь, стараясь быть незамеченным, вышел из залы.
Первое время своего пребыванья в Петербурге, князь Андрей почувствовал весь свой склад мыслей, выработавшийся в его уединенной жизни, совершенно затемненным теми мелкими заботами, которые охватили его в Петербурге.
С вечера, возвращаясь домой, он в памятной книжке записывал 4 или 5 необходимых визитов или rendez vous [свиданий] в назначенные часы. Механизм жизни, распоряжение дня такое, чтобы везде поспеть во время, отнимали большую долю самой энергии жизни. Он ничего не делал, ни о чем даже не думал и не успевал думать, а только говорил и с успехом говорил то, что он успел прежде обдумать в деревне.
Он иногда замечал с неудовольствием, что ему случалось в один и тот же день, в разных обществах, повторять одно и то же. Но он был так занят целые дни, что не успевал подумать о том, что он ничего не думал.
Сперанский, как в первое свидание с ним у Кочубея, так и потом в середу дома, где Сперанский с глазу на глаз, приняв Болконского, долго и доверчиво говорил с ним, сделал сильное впечатление на князя Андрея.
Князь Андрей такое огромное количество людей считал презренными и ничтожными существами, так ему хотелось найти в другом живой идеал того совершенства, к которому он стремился, что он легко поверил, что в Сперанском он нашел этот идеал вполне разумного и добродетельного человека. Ежели бы Сперанский был из того же общества, из которого был князь Андрей, того же воспитания и нравственных привычек, то Болконский скоро бы нашел его слабые, человеческие, не геройские стороны, но теперь этот странный для него логический склад ума тем более внушал ему уважения, что он не вполне понимал его. Кроме того, Сперанский, потому ли что он оценил способности князя Андрея, или потому что нашел нужным приобресть его себе, Сперанский кокетничал перед князем Андреем своим беспристрастным, спокойным разумом и льстил князю Андрею той тонкой лестью, соединенной с самонадеянностью, которая состоит в молчаливом признавании своего собеседника с собою вместе единственным человеком, способным понимать всю глупость всех остальных, и разумность и глубину своих мыслей.
Во время длинного их разговора в середу вечером, Сперанский не раз говорил: «У нас смотрят на всё, что выходит из общего уровня закоренелой привычки…» или с улыбкой: «Но мы хотим, чтоб и волки были сыты и овцы целы…» или: «Они этого не могут понять…» и всё с таким выраженьем, которое говорило: «Мы: вы да я, мы понимаем, что они и кто мы ».
Этот первый, длинный разговор с Сперанским только усилил в князе Андрее то чувство, с которым он в первый раз увидал Сперанского. Он видел в нем разумного, строго мыслящего, огромного ума человека, энергией и упорством достигшего власти и употребляющего ее только для блага России. Сперанский в глазах князя Андрея был именно тот человек, разумно объясняющий все явления жизни, признающий действительным только то, что разумно, и ко всему умеющий прилагать мерило разумности, которым он сам так хотел быть. Всё представлялось так просто, ясно в изложении Сперанского, что князь Андрей невольно соглашался с ним во всем. Ежели он возражал и спорил, то только потому, что хотел нарочно быть самостоятельным и не совсем подчиняться мнениям Сперанского. Всё было так, всё было хорошо, но одно смущало князя Андрея: это был холодный, зеркальный, не пропускающий к себе в душу взгляд Сперанского, и его белая, нежная рука, на которую невольно смотрел князь Андрей, как смотрят обыкновенно на руки людей, имеющих власть. Зеркальный взгляд и нежная рука эта почему то раздражали князя Андрея. Неприятно поражало князя Андрея еще слишком большое презрение к людям, которое он замечал в Сперанском, и разнообразность приемов в доказательствах, которые он приводил в подтверждение своих мнений. Он употреблял все возможные орудия мысли, исключая сравнения, и слишком смело, как казалось князю Андрею, переходил от одного к другому. То он становился на почву практического деятеля и осуждал мечтателей, то на почву сатирика и иронически подсмеивался над противниками, то становился строго логичным, то вдруг поднимался в область метафизики. (Это последнее орудие доказательств он особенно часто употреблял.) Он переносил вопрос на метафизические высоты, переходил в определения пространства, времени, мысли и, вынося оттуда опровержения, опять спускался на почву спора.
Вообще главная черта ума Сперанского, поразившая князя Андрея, была несомненная, непоколебимая вера в силу и законность ума. Видно было, что никогда Сперанскому не могла притти в голову та обыкновенная для князя Андрея мысль, что нельзя всё таки выразить всего того, что думаешь, и никогда не приходило сомнение в том, что не вздор ли всё то, что я думаю и всё то, во что я верю? И этот то особенный склад ума Сперанского более всего привлекал к себе князя Андрея.
Первое время своего знакомства с Сперанским князь Андрей питал к нему страстное чувство восхищения, похожее на то, которое он когда то испытывал к Бонапарте. То обстоятельство, что Сперанский был сын священника, которого можно было глупым людям, как это и делали многие, пошло презирать в качестве кутейника и поповича, заставляло князя Андрея особенно бережно обходиться с своим чувством к Сперанскому, и бессознательно усиливать его в самом себе.
В тот первый вечер, который Болконский провел у него, разговорившись о комиссии составления законов, Сперанский с иронией рассказывал князю Андрею о том, что комиссия законов существует 150 лет, стоит миллионы и ничего не сделала, что Розенкампф наклеил ярлычки на все статьи сравнительного законодательства. – И вот и всё, за что государство заплатило миллионы! – сказал он.
– Мы хотим дать новую судебную власть Сенату, а у нас нет законов. Поэтому то таким людям, как вы, князь, грех не служить теперь.
Князь Андрей сказал, что для этого нужно юридическое образование, которого он не имеет.
– Да его никто не имеет, так что же вы хотите? Это circulus viciosus, [заколдованный круг,] из которого надо выйти усилием.
Через неделю князь Андрей был членом комиссии составления воинского устава, и, чего он никак не ожидал, начальником отделения комиссии составления вагонов. По просьбе Сперанского он взял первую часть составляемого гражданского уложения и, с помощью Code Napoleon и Justiniani, [Кодекса Наполеона и Юстиниана,] работал над составлением отдела: Права лиц.
Года два тому назад, в 1808 году, вернувшись в Петербург из своей поездки по имениям, Пьер невольно стал во главе петербургского масонства. Он устроивал столовые и надгробные ложи, вербовал новых членов, заботился о соединении различных лож и о приобретении подлинных актов. Он давал свои деньги на устройство храмин и пополнял, на сколько мог, сборы милостыни, на которые большинство членов были скупы и неаккуратны. Он почти один на свои средства поддерживал дом бедных, устроенный орденом в Петербурге. Жизнь его между тем шла по прежнему, с теми же увлечениями и распущенностью. Он любил хорошо пообедать и выпить, и, хотя и считал это безнравственным и унизительным, не мог воздержаться от увеселений холостых обществ, в которых он участвовал.
В чаду своих занятий и увлечений Пьер однако, по прошествии года, начал чувствовать, как та почва масонства, на которой он стоял, тем более уходила из под его ног, чем тверже он старался стать на ней. Вместе с тем он чувствовал, что чем глубже уходила под его ногами почва, на которой он стоял, тем невольнее он был связан с ней. Когда он приступил к масонству, он испытывал чувство человека, доверчиво становящего ногу на ровную поверхность болота. Поставив ногу, он провалился. Чтобы вполне увериться в твердости почвы, на которой он стоял, он поставил другую ногу и провалился еще больше, завяз и уже невольно ходил по колено в болоте.
Иосифа Алексеевича не было в Петербурге. (Он в последнее время отстранился от дел петербургских лож и безвыездно жил в Москве.) Все братья, члены лож, были Пьеру знакомые в жизни люди и ему трудно было видеть в них только братьев по каменьщичеству, а не князя Б., не Ивана Васильевича Д., которых он знал в жизни большею частию как слабых и ничтожных людей. Из под масонских фартуков и знаков он видел на них мундиры и кресты, которых они добивались в жизни. Часто, собирая милостыню и сочтя 20–30 рублей, записанных на приход, и большею частию в долг с десяти членов, из которых половина были так же богаты, как и он, Пьер вспоминал масонскую клятву о том, что каждый брат обещает отдать всё свое имущество для ближнего; и в душе его поднимались сомнения, на которых он старался не останавливаться.
Всех братьев, которых он знал, он подразделял на четыре разряда. К первому разряду он причислял братьев, не принимающих деятельного участия ни в делах лож, ни в делах человеческих, но занятых исключительно таинствами науки ордена, занятых вопросами о тройственном наименовании Бога, или о трех началах вещей, сере, меркурии и соли, или о значении квадрата и всех фигур храма Соломонова. Пьер уважал этот разряд братьев масонов, к которому принадлежали преимущественно старые братья, и сам Иосиф Алексеевич, по мнению Пьера, но не разделял их интересов. Сердце его не лежало к мистической стороне масонства.
Ко второму разряду Пьер причислял себя и себе подобных братьев, ищущих, колеблющихся, не нашедших еще в масонстве прямого и понятного пути, но надеющихся найти его.
К третьему разряду он причислял братьев (их было самое большое число), не видящих в масонстве ничего, кроме внешней формы и обрядности и дорожащих строгим исполнением этой внешней формы, не заботясь о ее содержании и значении. Таковы были Виларский и даже великий мастер главной ложи.
К четвертому разряду, наконец, причислялось тоже большое количество братьев, в особенности в последнее время вступивших в братство. Это были люди, по наблюдениям Пьера, ни во что не верующие, ничего не желающие, и поступавшие в масонство только для сближения с молодыми богатыми и сильными по связям и знатности братьями, которых весьма много было в ложе.
Пьер начинал чувствовать себя неудовлетворенным своей деятельностью. Масонство, по крайней мере то масонство, которое он знал здесь, казалось ему иногда, основано было на одной внешности. Он и не думал сомневаться в самом масонстве, но подозревал, что русское масонство пошло по ложному пути и отклонилось от своего источника. И потому в конце года Пьер поехал за границу для посвящения себя в высшие тайны ордена.
Летом еще в 1809 году, Пьер вернулся в Петербург. По переписке наших масонов с заграничными было известно, что Безухий успел за границей получить доверие многих высокопоставленных лиц, проник многие тайны, был возведен в высшую степень и везет с собою многое для общего блага каменьщического дела в России. Петербургские масоны все приехали к нему, заискивая в нем, и всем показалось, что он что то скрывает и готовит.
Назначено было торжественное заседание ложи 2 го градуса, в которой Пьер обещал сообщить то, что он имеет передать петербургским братьям от высших руководителей ордена. Заседание было полно. После обыкновенных обрядов Пьер встал и начал свою речь.
– Любезные братья, – начал он, краснея и запинаясь и держа в руке написанную речь. – Недостаточно блюсти в тиши ложи наши таинства – нужно действовать… действовать. Мы находимся в усыплении, а нам нужно действовать. – Пьер взял свою тетрадь и начал читать.
«Для распространения чистой истины и доставления торжества добродетели, читал он, должны мы очистить людей от предрассудков, распространить правила, сообразные с духом времени, принять на себя воспитание юношества, соединиться неразрывными узами с умнейшими людьми, смело и вместе благоразумно преодолевать суеверие, неверие и глупость, образовать из преданных нам людей, связанных между собою единством цели и имеющих власть и силу.
«Для достижения сей цели должно доставить добродетели перевес над пороком, должно стараться, чтобы честный человек обретал еще в сем мире вечную награду за свои добродетели. Но в сих великих намерениях препятствуют нам весьма много – нынешние политические учреждения. Что же делать при таковом положении вещей? Благоприятствовать ли революциям, всё ниспровергнуть, изгнать силу силой?… Нет, мы весьма далеки от того. Всякая насильственная реформа достойна порицания, потому что ни мало не исправит зла, пока люди остаются таковы, каковы они есть, и потому что мудрость не имеет нужды в насилии.
«Весь план ордена должен быть основан на том, чтоб образовать людей твердых, добродетельных и связанных единством убеждения, убеждения, состоящего в том, чтобы везде и всеми силами преследовать порок и глупость и покровительствовать таланты и добродетель: извлекать из праха людей достойных, присоединяя их к нашему братству. Тогда только орден наш будет иметь власть – нечувствительно вязать руки покровителям беспорядка и управлять ими так, чтоб они того не примечали. Одним словом, надобно учредить всеобщий владычествующий образ правления, который распространялся бы над целым светом, не разрушая гражданских уз, и при коем все прочие правления могли бы продолжаться обыкновенным своим порядком и делать всё, кроме того только, что препятствует великой цели нашего ордена, то есть доставлению добродетели торжества над пороком. Сию цель предполагало само христианство. Оно учило людей быть мудрыми и добрыми, и для собственной своей выгоды следовать примеру и наставлениям лучших и мудрейших человеков.
