Харьковская и Богодуховская епархия

Харьковская и Богодуховская епархия Украинская православная церковь (Московского патриархата)
Свято-Благовещенский кафедральный собор в Харькове
Основная информация
Страна	Украина
Площадь	31 415 км²
Численность населения	2 753 624 (2011 год)
Епархиальный центр	Харьков
Основана	16 (29) октября 1799 года
Количество благочиний	20
Количество храмов	313 приходов; 3 монастыря (на 2011 год)
Кафедральный храм	Свято-Благовещенский собор
Сан правящего архиерея	Митрополит
Титул правящего архиерея	Харьковский и Богодуховский
Сайт	www.eparchia.kharkov.ua/
Архиерей
Правящий архиерей	Онуфрий (Легкий)
с	8 мая 2012 года

Ха́рьковская и Богоду́ховская епа́рхия — епархия Украинской православной церкви (Московского патриархата). Центр епархии, кафедральный собор и резиденция правящего архиерея находятся в Харькове. Объединяет приходы и монастыри каноничной Православной Церкви на территории города Харькова, Богодуховского, Валковского, Дергачёвского, Зачепиловского, Золочевского, Кегичевского, Коломакского, Красноградского, Краснокутского, Лозовского, Нововодолажского, Первомайского, Сахновщинского и Харьковского районов Харьковской области. Учреждена в 1799 году как Слободско-Украинская и Харьковская. До 1945 года называлась Харьковская и Ахтырская, сейчас — Харьковская и Богодуховская епархия.

История епархии

Православие появляется на территории современной Слобожанщины задолго до основания города Харькова. Ещё в XI столетии оно проникает сюда вместе с населением, принявшем христианство. Влияние шло со стороны соседних княжеств — Переяславского и Черниговского, Суздальского и Рязанского, Тмутараканского. В 12 — первой половине 13 века эта территория входила в основном в состав православного Новгород-Северского княжества. Однако опустошительные татарские набеги обезлюдели эту землю и до XVI — начала XVII века территория оставалась почти незаселенным Диким полем.

Начавшиеся утеснения русинского православного населения Речи Посполитой поляками вызвало целую волну переселений с Правобережной и Западной Украины на пустующие земли Слобожанщины, где не было поляков и религиозных гонений на православие.

Массовой народной колонизации предшествовала монастырская колонизация пустующих земель. В Диком поле возникают такие монастыри, как Святогорский, Краснокутский, Куряжский, Дивногорский… Рядом с монастырями возникали поселения. Монастыри влекли переселенцев к себе не только желанием жить рядом со святой обителью, но и крепкими монастырскими стенами, за которыми можно было спрятаться от татарских набегов.

Слобожанщина в XVII веке заселялась как великороссами, так православными переселенцами из Русского, Брацлавского и Киевского воеводств Речи Посполитой. На новое место они часто везли не только церковные сосуды, богослужебные книги и прочую церковную утварь, но и свои церковные традиции. Эти традиции значительно отличались от северорусских, московских обычаев. Сюда входили, например, выборы прихожанами священно- и церковнослужителей, организация братств, школ и богаделен. Первые священники, часто также приезжали вместе с переселенцами.

Население Слобожанщины с самого начала было многонациональным; кроме черкас — переселенцев, значительную часть населения составляли русские — местные жители и служилые люди, присылаемые Москвой для помощи переселенцам.

Духовная жизнь была в то время одной из важнейших страниц в жизни переселенца, потому приходские храмы возникали на новом месте одними из первых. Так, первых храм Харькова — Успенский, был построен за год — с 1657 по 1658 гг. А уже в 1659 году насчитывалось 3 церкви — Успенская, Благовещенская и Троицкая. К 1663 году появилось ещё 2 церкви — Рождественская и церковь в честь Архангела Михаила. Храмы строились силами переселенцев.

Большинство храмов возникало не на территории самой Харьковской крепости, а по слободам. Харьковская крепость была небольшой по размерам и уже не могла вмещать всего населения, которое хотело поселиться здесь. Поэтому рядом с самой крепостью возникают небольшие поселения — слободы. Поскольку они находились недалеко от крепости, их население во время татарского набега могло спрятаться в самой крепости. А крепостные стены не мешали населению слобод заниматься сельским хозяйством и ремеслами.

Первые церкви строились из дерева и первоначально были очень бедными. Бедность Успенской церкви вызвала в московском воеводе Офросимове, который привык к пышности храмов, огромное возмущение, которое он описал в своем донесении царю:

«…А образов местных и деисусов нет — черкасы молятся бумажным листам, своему литовскому письму и стенам, а книг и заводу никаких нет, и за тебя, великий государь, молить Бога не по чем; только лгут Богу и десятой части хвалы Богу не воздают. Нет Евангелия напрестольнаго, ни служебника, ни требника, ни триоди постной, ни трифолоя, ни апостола, ни минеи, ни октоиха, ни шестоднева, ни псалтири следованной, ни евангелия толковаго. И о том вели свой милостивый указ учинить, чтоб было по чем за тебя, великий государь, молить Бога. А я, видячи их маловерие, что поклоняются бумажным листам и стенкам, для того к тебе и писал. И о том, как ты, великий государь, укажешь»

— Багалій Д.І. Історія Слобідської України. — Харків: Основа, 1990 р. — С.180-181

Первыми харьковскими священниками были — священник Еремеище, священник Василище и диакон Иосипище (как они себя именовали в челобитной московскому царю).

Бедность первых храмов вынуждала клир часто обращаться к царю с просьбой материально помочь новым храмам и бедствующему клиру.

Но с ростом города поднималось и благосостояние церквей. В 1685—1687 гг. в городе строится первый каменный храм, который сохранился до нашего времени — Свято-Покровский.

До 1667 года харьковская церковная жизнь находилась в прямом ведении Патриарха Московского и всея Руси, Слобожанщина входила в состав Патриарщей области; с 1667 по 1799 год территория входила в состав Белгородской епархии.

В составе Белгородской епархии

В это время церковной жизнью в Харькове и Харьковском полку управлял Соборный протопоп, или духовный управитель — настоятель Успенского Собора. В ведении Харьковского протопопа находился кроме Харьковского ещё и Валковский уезд и часть Волчанского. Его правление называлось Протопопией или духовным двором. Все архиерейские распоряжения, которые касались церквей харьковского полка, шли именно к нему. К Протопопу обращалась и местная власть относительно церковных вопросов. В других полковых городах Слобожанщины были свои протопопы. В 1744 году в Харькове создается Духовное Правление, в которое кроме протопопа входили ещё два члена — проповедник и один ученый священник. Эта реорганизация была связана с тем, что один протопоп не справлялся со всеми местными делами и часто даже мельчайшие дела отправлялись в Белгородскую Духовную Консисторию, усложняя её деятельность. В 1758 году на 94 церкви, которые входили в ведание Харьковского Духовного Правления приходилось 3 протоиерея, 114 священников, 5 диаконов, 62 дьячка, и 23 пономаря. Весь округ Духовного управления делился на 5 отделений — Харьковское ведомство (управляемое протопопом), Валковское, Нововодолажское, Ольшанское и Золочевское наместничества, которые руководились наместниками из старших священников. Духовное управление было соединительным звеном между Белгородской Духовной Консисторией и отдельными приходскими священниками. Оно же рассматривало и некоторые мелкие дела своего округа.

Список харьковских протопопов:

• Еремей
• Иван
• Захария Филимонович.
• Панкратий Филимонович.
• Петр Андреев.
• Яков Ревковский 1707—1716.
• Яков Петрович Сенютович 1719—1722 гг.
• Григорий Александров 1722—1764 гг.
• Стефан Флоринский 1764—1769 гг.
• Михаил Иванович Шванский 1769—1790 гг.
• Иоанн Андреевич Гилевский 1790—1795 гг.
• Андрей Семенович Прокопович с 1795 г.

В 1726 году был основан Харьковский Коллегиум. В своё время там преподавал известный малороссийский философ — Г. С. Сковорода. 26 февраля (8 марта) 1764 года был провозглашен Манифест о секуляризации церковных владений, по которому монастырские земли были переданы в собственность государству . В 1786—1788 гг. секуляризация была проведена в южных губерниях России и Украине. В это время было расформировано множество монастырей.

Получение самостоятельности и дальнейшая история епархии

16 (29) октября 1799 года указом Императора Всероссийского Павла I была образована Слободско-Украинская епархия, выделенная из до того огромной Белгородской епархии.

Первым её епископом стал Христофор (Сулима) с титулом «Слободско-Украинский и Харьковский»; с 13 февраля 1836 года по 5 июня 1945 года титул был «Харьковский и Ахтырский»; а с 5 июня 1945 года — «Харьковский и Богодуховский». В 1866 году в епархии было учреждено Сумское викариатство.

В XVII—XVIII веках главным храмом города был Свято-Успенский собор. После основания самостоятельной епархии кафедральным собором стал Покровский, а Успенский преобразован в «градский собор». В 1846 году, по синодальному указу, архиерейская кафедра была перенесена из Покровского в Успенский собор. «Градским собором» стала именоваться Благовещенская церковь, а с 1863 — Воскресенская. В 1865 году Синод обнаружил полную ненадобность титула «Градский собор» и право именоваться собором осталось лишь у Свято-Успенского храма.

В 1800 году на территории Свято-Покровского монастыря была открыта Духовная Консистория. В 1841 году началось внедрение нового устава Духовных Консисторий, который унифицировал церковное управление на уровне епархии. Епархия разделялась на церковные округа — протопопии, которые соответствовали уездам и управлялись протопопами и духовными правлениями — соответствующими коллегиальными органами. Протопопии разделялись на благочинные округа, а те — на приходы. Со временем институт протопопии ослабел, а в 1840 году он был ликвидирован.

В 1840/41 учебном году в Харькове была организована Духовная Семинария на базе бывшего Коллегиума.

Ко времени основания епархии в Харькове насчитывалось 10 церквей: Покровская, Успенская, Николаевская, Благовещенская, Дмитриевская, Рождественская, Воскресенская, Михайловская, Вознесенская и Мироносицкая, которая была кладбищенской.

Если в 1799 году в епархии было 673 церкви, то через 100 лет их насчитывалось более 1000. В начале XX века на Харьковщине было около 800 церковно-приходских школ и около 20 монастырей. Всего на Харьковщине на 1904 год насчитывалось 950 церквей, 10 монастырей, 1360 священников и диаконов. В самом городе насчитывались 42 церкви. В 1912 году в Епархии было 952 церкви, 75 часовен; 13 монастырей (8 мужских и 5 женских), 1 женская община; духовная семинария, 3 духовных училища, епархиальное женское училище, 816 церковных школ; 777 библиотек при церквях; 7 больниц и 27 богаделен.

16 октября 1843 года по докладу обер-прокурора Священного Синода император Николай Павлович утвердил просьбу жителей Харькова о введении крестного хода для перенесения иконы Озерянской Божьей Матери из Куряжского монастыря в Харьковский Покровский кафедральный собор. Крестные ходы должны были происходить 30 сентября (из Куряжа в Харьков) и 22 апреля(из Харькова в Куряж) в соответствии с престольными праздниками Харьковского Покровского собора (1 октября) и Куряжского монастыря (23 апреля). Он стал главным городским духовным праздником.

В 1821—1841 гг. велось строительство колокольни Успенского собора(89,5 м), которая превосходила по высоте колокольню Ивана Великого в Москве.

Во второй половине XIX века в Харькове выходило 14 духовно-просветительских изданий, в частности философско-богословский журнал «Вера и разум», журналы «Духовный вестник», «Духовный дневник», «Благовест», газета «Харьковские Епархиальные Ведомости», другие издания.

Харьковская епархия в XX веке

С 14 мая 1914 года по апрель 1917 года (снова избран в августе того же года) Харьковскую кафедру занимал Антоний (Храповицкий), впоследствии первый предстоятель Русской Православной Церкви заграницей.

В 1920-е годы в церковной жизни харьковщины доминировало «обновленческое» движение Российской Церкви. Партийно-государственный органы прилагали усилия к полной ликвидации Патриаршей Церкви («тихоновщины»); газета «Известия» от 18 апреля 1923 года сообщала: «<…> На этих днях среди харьковского духовенства закончена ликвидация последних остатков тихоновщины. В результате арестовано 16 священников, во главе с епископом Павлом, и 2 черносотенца — Стеценко и Губиев. Черносотенные попы будут высланы из пределов Украины.»

В октябре — декабре 1923 года в Харькове состоялся обновленческий собор, который провозгласил образование Украинской Православной Автокефальной Церкви (УПАЦ) и избрал Синод (отсюда и второе название — «синодалы»), возглавляемый митрополитом Пименом (Пеговым). В начале 1930-х годов возник острый конфликт между УАПЦ и обновленческим синодом в Москве; 20 декабря 1934 года московский обновленческий синод принял решение ликвидировать УАПЦ и перевести её приходы в своё непосредственное подчинение.

С 11 по 15 ноября 1924 года в Харькове заседало Всеукраинское предсоборное совещание («обновленческое») в составе 78 делегатов: епархиальных и викарных епископов и по одному клирику и мирянину от каждой епархии. Центральный обновленческий Синод был представлен митрополитом Серафимом (Руженцовым); председательствовал митрополит Пимен (Пегов). Главными вопросами повестки Совещания были: автокефалия Украинской Церкви и украинизация богослужения. Совещание осудило «самосвятов-липковцев» как еретиков ираскольников. По докладу обновленческого Киевского митрополита Иннокентия (Пустынского) было принято постановление о необходимости перехода Киево-Печерской лавры в ведение Всеукраинского Священного Синода, что и произошло 15 декабря 1924 года. C 1924 года до середины 1930-х Харьков — центр Лубенского раскола (булдовцы).

В тот же период активно действовали представители монархической общины «подгорновцев» (по имени священника Василия Подгорного — сначала в ведении епископа Варлаама (Лазаренко), а с марта 1928 — епископа Алексия (Буя)). В конце 1920-х годов Харьков также был одним из очагов иосифлянства, во главе которого здесь стоял епископ Павел (Кратиров).

К 1941 году оставался лишь один открытый приход — Казанский храм в Харькове на Лысой горе. В 1937—1938 годы (до своего ареста) архиерейскую кафедру занимал архиепископ Александр (Петровский) (Московский патриархат), который и служил в единственном православном храме города.

После оккупации в октябре 1941 года города германскими войсками церковная жизнь начала возрождаться под руководством прежнего лидера лубенцев митрополита Феофила Булдовского, который летом 1942 года примкнул к УАПЦ (поликарповцам); в его юрисдикции находилось около 400 приходов.

В 1946 году кафедральным собором Харьковской епархии (Московский патриархат) стал Благовещенский собор.

В 1947 году из Покровского монастыря Харькова были перенесены мощи св. Мелетия и находившиеся в музее мощи святителя Афанасия (Петеллария), Лубенского чудотворца — в Благовещенский собор города.

Резкое сокращение числа приходов наблюдалось с конца 1950-х годов: храмы превращались в клубы, кинотеатры, склады и другие хозучреждения. Количество приходов на 1 января 1979 года, сократилась до 65, из них в Харькове осталось 11.

К году тысячелетия Крещения Руси в Харькове было закончена реставрация Успенского собора; начался процесс возвращения епархии храмов и монастырей.

Архиерейский собор УПЦ 1992 года

Судьбоносное значение для истории УПЦ МП имел состоявшийся 27—28 мая 1992 года в Харькове, в архиерейской резиденции на территории Покровского монастыря, Архиерейский Собор Украинской Православной Церкви. На Соборе был избран новый предстоятель УПЦ в составе Московского Патриархата митрополит Киевский и всея Украины Владимир (Сабодан). Собор был созван Митрополитом Харьковским и Богодуховским Никодимом (Руснаком), который и председательствовал на нём.

Архиереи, участвовавшие в Соборе, выразили недоверие впоследствии анафематствованному митрополиту Филарету (Денисенко), который не явился на Собор, и освободили его от Киевской кафедры и должности Первоиерарха УПЦ.

1990-е — 2010-е годы

18 сентября 1993 года в городе Харькове открывается двухгодичное Духовное Училище, которое было утверждено Священным Синодом УПЦ 19 октября 1993 года. А уже 12 сентября 1996 года Харьковское Духовное Училище получило статус Семинарии. Срок учёбы был увеличен на два года. Ректором Семинарии стал Митрополит Харьковский и Богодуховский Никодим. Первый выпуск в Семинарии состоялся 21 мая 1997 года, когда первых 26 человек получили дипломы об окончании этого учебного заведения.

В 1994 году опять начала выходить газета «Харьковские Епархиальные Ведомости», которая стала официальным органом Харьковской Епархии, а в 2000 году был возобновлен выход философско-религиозного журнала «Вера и разум».

22 июня 1993 года на заседании Священного Синода УПЦ всех новомучеников Слободского края, которые пострадали в годы большевистского гонения на церковь, причислили к местночтимым святым. Среди них — священномученик архиепископ Харьковский Александр (Петровский), временно управляющий Харьковской Епархией в тяжелые 1930-е годы архиепископ Онуфрий (Гагалюк), митрополит Константин (Дьяков), архиепископ Иннокентий (Летяев), архиепископ Иннокентий (Тихонов), священнослужители, и другие православные подвижники.

Активно идёт возвращение и строительство новых храмов.

8 мая 2012 года решением Синода УПЦ из состава Харьковской епархии была выделена Изюмская и Купянская епархия в составе 13 районов Харьковской области. В составе Харьковской епархии остались Харьков и 14 районов.. 20 июля 2012 года решением Священного Синода УПЦ Решением Священного Синода УПЦ были изменены границы: к Харьковской епархии отнесены Дергачёвский и Золочевский районы Харьковской области, входившие с 8 мая по 20 июля в состав Изюмской епархии, как наиболее близкие к Харькову; одновременно к Изюмской епархии отнесены Барвенковский и Близнюковский районы Харьковской области, входившие ранее в состав Харьковской епархии, как наиболее далёкие от Харькова.

Современное состояние

C 8 мая 2012 года управляющий епархией — архиепископ Харьковский и Богодуховский Онуфрий (Легкий).

Харьковское Епархиальное Управление Украинской Православной Церкви располагается по адресу: г. Харьков, 61002, ул. Университетская, 8. Тел. (057) 731-35-23. E-Mail: office@pravoslavie.kharkov.ua

Епархиальные отделы: религиозного образования, катехизации и миссионерства; по взаимодействию с Вооруженными Силами и правоохранительными учреждениями; по делам молодежи; паломнический отдел.

В Харьковской епархии насчитывается 304 прихода (входят в состав 20 благочинных округов), действуют один мужской (Покровский монастырь в Харькове) и один женский монастырь (Архангело-Михайловский монастырь в Лозовой).

Кафедральный собор епархии — Благовещенский собор в Харькове.

В епархии действует Духовная Семинария (срок обучения 4 года). При семинарии существуют регентские и педагогические курсы (для преподавателей воскресных школ), иконописная школа (срок обучения 3,5 года).

С 2004 г. действует Церковно-исторический музей Харьковской епархии.

Статистика епархии

Дата	Приходов	Монастырей	Монахов	Духовных учебных заведений	Слушателей в них	Священнослужителей	Воскресных школ	Периодических изданий
01.01.2006	265	3	47	2	112; 72	254	97	2
01.01.2007	266	3	59	2	71; 72	267	95	3
01.01.2008	285	3	45	2	80; 86	280	105	3
01.01.2009	297	3	67	2	115; 87	280	110	3
01.01.2010	304	3	63	2	125; 106	296	110	3
01.01.2011	313	3	64	2	131; 105	305	110	5

Герб епархии

24 марта 2011 митрополитом Харьковским и Богодуховским Никодимом был утверждён герб Харьковской епархии. В разработке принимали участие: декан исторического факультета Харьковского национального университета имени В. Н. Каразина Посохов С. И., профессор Харьковского национального университета имени В. Н. Каразина Куделко С. М., протодиакон Максим Талалай, главный художник г. Харькова Дуденко С. И., Мироненко Г. И.

Описание:

Герб Харьковской епархии Украинской Православной церкви являет собой щит овальной формы, который рассечен и пересечен (четверочастный). Поле правой стороны — зелёное (в церковной православной символике зелёный цвет напоминает о зелёной мантии — одном из знаков патриаршего достоинства; в нашем регионе этот цвет используется в гербах города и области), поле левой стороны — лазоревое (синее), которое символизирует цвет митрополичьей мантии. Суженные столб и пояс образуют центральный крест. Щит окаймлен золотой каймой. В первой части щита помещен нательный мраморный крест, найденный на Донецком городище. Во второй части щита изображена виноградная лоза — древний христианский символ (кисть винограда содержит 27 ягод, по числу районов современной Харьковской области). В третьей части изображен белый восходящий орел (фронтально, распростершим крылья, голова повернута геральдически вправо) — символ родового герба первого епископа Слободско-Украинского и Харьковского Христофора (Сулимы; + 1813). В четвёртой части щита изображен омофор, поскольку церковно-административный и исторический центр Харьковской епархии находится в Свято-Покровском монастыре. В качестве навершия выступают архиерейская митра, а также верхние части архиерейского жезла и запрестольного креста. По сторонам от щита стоят фигуры харьковских святых — святителя Мелетия [слева] и священномученика Александра [справа], которые символизируют более чем двухвековую историю епархии. На девизной ленте пурпурного цвета имеется девиз «Вера и разум», а также обозначение кириллицей даты — 1799 — год учреждения Харьковской епархии. Лента обрамляет лавровые и дубовые ветви.

— [pravoslavie.kharkov.ua/press/kharkivshina/1077-gerb-kharkovskojj-eparkhii.html Герб Харьковской епархии]

Список архиереев Харьковской епархии Московского Патриархата

Слободско-Украинская и Харьковская епархия

• Христофор (Сулима), епископ (16 октября 1799 — 6 февраля 1813)
• Аполлос (Терешкевич), епископ (14 октября 1813 — 19 января 1817)
• Павел (Саббатовский), епископ (18 февраля 1817 — 26 февраля 1826)
• Виталий (Борисов-Жегачев), епископ (28 февраля 1826 — 12 марта 1832)
• Иннокентий (Александров), епископ (19 мая 1832 — 22 июня 1835)

Харьковская и Ахтырская епархия

• Мелетий (Леонтович), архиепископ (22 июня 1835 — 29 февраля 1840)
• Смарагд (Крыжановский), архиепископ (6 апреля 1840 — 31 декабря 1841)
• Иннокентий (Борисов), епископ (31 декабря 1841 — 24 февраля 1848) (с 15 апреля 1845 архиепископ)
• Елпидифор (Бенедиктов), епископ (1 марта 1848 — 6 ноября 1848)
• Филарет (Гумилевский), епископ (6 ноября 1848 — 2 мая 1859) (с 7 апреля 1857 архиепископ)
• Макарий (Булгаков), епископ (2 мая 1859 — 10 декабря 1868) (с 8 апреля 1862 архиепископ)
• Нектарий (Надеждин), архиепископ (21 января 1869 — 7 сентября 1874)
• Савва (Тихомиров), епископ (7 декабря 1874 — 23 апреля 1879)
• Иустин (Охотин), епископ (23 апреля 1879 — 15 сентября 1882)
• Амвросий (Ключарев), епископ (22 сентября 1882 — 3 сентября 1901) (с 20 марта 1886 архиепископ)
• Флавиан (Городецкий), архиепископ (10 ноября 1901 — 1 февраля 1903)
• Арсений (Брянцев), архиепископ (8 февраля 1903 — 28 апреля 1914)
• Антоний (Храповицкий), архиепископ (14 мая 1914 — 1 мая 1917; 19 августа 1917 — 30 мая 1918)(митрополит с 29 ноября 1917)
  • Феодор (Лебедев), в/у (1917), епископ Старобельский
  • Неофит (Следников), в/у (1918), епископ Старобельский
  • Георгий (Ярошевский), в/у (1919), архиепископ Минский
• Нафанаил (Троицкий), архиепископ (1921—1927) (с 1924 митрополит)
  • Иоанникий (Соколовский), в/у (1922? — 1924?), епископ Бахмутский
  • Серафим (Самойлович), в/у (1922? — 15 января 1924), епископ Угличский
• Константин (Дьяков), в/у (21 сентября 1924 — 12 ноября 1927), епископ Сумской; архиепископ Харьковский (12 ноября 1927 — 9 июля 1934) (с 18 мая 1932 митрополит)
• Сергий (Гришин), архиепископ (9 июля — 5 ноября 1934)
  • Анатолий (Грисюк), в/у (1934—1935), митрополит Одесский
• Иннокентий (Летяев), архиепископ (17 февраля 1935 — 20 июля 1936)
• Иннокентий (Тихонов), архиепископ (январь 1937 — 5 апреля 1937)
• Александр (Петровский), архиепископ (2 июня 1937 — 28 июля 1938)
  • Пантелеимон (Рудык), в/у (1941), епископ Львовский
• Владимир (1941—1943)
• Сергий (Гришин) (20 мая — 13 июля 1942)

Харьковская и Богодуховская епархия

• Стефан (Проценко), архиепископ (5 июня 1945 — 6 октября 1960) (с 12 февраля 1959 митрополит)
  • Андрей (Сухенко), в/у (6 октября ? — 23 ноября 1960), архиепископ Черниговский
  • Алипий (Хотовицкий), в/у (23 ноября 1960 — 16 марта 1961), епископ Полтавский
• Нестор (Тугай), епископ (16 марта 1961 — 30 марта 1964)
• Леонид (Лобачев), архиепископ (30 марта 1964 — 28 июля 1967)
• Леонтий (Гудимов), епископ (7 октября 1967 — 1 декабря 1970) (с 25 февраля 1968 архиепископ)
• Никодим (Руснак), архиепископ (1 декабря 1970 — 23 ноября 1983), в/у (23 ноября 1983 — 28 марта 1984), архиепископ Львовский
• Ириней (Середний), архиепископ (28 марта 1984 — 13 сентября 1989)
• Никодим (Руснак), митрополит (13 сентября 1989 — 15 сентября 2011)
• Онуфрий (Легкий), в/у (16 сентября 2011 — 8 мая 2012), архиепископ Изюмский; архиепископ Харьковский (с 8 мая 2012), (с 23 ноября 2013 митрополит)

Список викарных архиереев Харьковской епархии Московского Патриархата

Епископы Сумские

• Герман (Осецкий) (8 января 1867 — 24 июня 1872)
• Вениамин (Платонов) (30 июля 1872 — 9 апреля 1883)
• Геннадий (Левицкий) (9 апреля 1883 — 29 ноября 1886)
• Петр (Лосев) (1 ноября 1887 — 22 июля 1889)
• Владимир (Шимкович) (24 августа 1890 — 5 декабря 1892)
• Иоанн (Кратиров) (25 апреля 1893 — 17 января 1895)
• Петр (Другов) (17 января 1895 — 30 мая 1899)
• Иннокентий (Беляев) (1 августа 1899 — 10 декабря 1901)
• Стефан (Архангельский) (27 января 1902 — 29 апреля 1904)
• Алексий (Дородницын) (30 мая 1904 — 18 июля 1905)
• Евгений (Бережков) (27 ноября 1905 — 22 мая 1909)
• Василий (Богоявленский) (26 июля 1909 — 4 марта 1911)
• Феодор (Лебедев) (8 мая 1911 — 14 мая 1916)
• Митрофан (Абрамов) (5 июня 1916 до декабря 1919)
• Корнилий (Попов) c 15 февраля 1921 до сентября 1922)
• Константин (Дьяков) (23 апреля 1924 — 12 ноября 1927)
• Вячеслав (Шурко) (23 октября 1934—1935)

Епископы Старобельские

• Феодор (Лебедев) с 14 мая 1916 до 16 октября 1917 года.
• Неофит (Следников) с 16 октября 1917 (с 17/30 мая 1918 г. временно управлял Харьковской епархией) до 9 ноября 1918 года.
• Павел (Кратиров) с 1921 до марта 1923 года.
• Димитрий (Галицкий) с 1923 до 1925 года.

Прочие викарии

• Алексий (Воронов), епископ Волчанский (1918—1919)
• Павел (Колосов), епископ Елизаветградский (1921—1923)
• Онуфрий (Легкий), архиепископ Изюмский (22 апреля 2000 — 8 мая 2012)

Монастыри Харьковской епархии

Современные

• Покровский мужской монастырь, Харьков. Основан на Университетской горке в 1726, закрыт в 1920, возобновлён в 1991 году.
• Архангело-Михайловский женский монастырь, Лозовая. Основан в 1998 году. Имеет скит.
• Архангело-Михайловский монастырь, Бабаи. Строится с 2004 года.

Монастыри, ранее входившие в состав епархии

Ныне относятся к другим епархиям

• Святогорская пустынь (Донецкая епархия). Монастырь основан на правом берегу Донца на меловых горах Донецкого кряжа. Первые сведения о Святогорске относятся к началу XVI века. Точная дата основания неизвестна. Первые достоверные данные относятся к 1624 году. После секуляризации 1788 года монастырь был закрыт; возобновлён в 1840-х годах, затем в 1992, с 2004 — Лавра.
• Ахтырский Троицкий монастырь (Сумская епархия). Первый деревянный храм монастыря — Благовещенский был построен в 1654 году. В 1724 году построен каменный Троицкий храм. С этого времени монастырь получил своё название. В 1787 году монастырь был закрыт, а иноки были переведены в Куряжский монастырь. Троицкий храм был преобразован в приходской, а Благовещенский и Преображенский храмы вместе с ограждением были разобраны.
• Борисоглебский женский монастырь, Водяное (Змиевской район) (Изюмская епархия). Основан в 1991 году. До 8 мая 2012 входил в состав Харьковской епархии; передан в Изюмскую.
• Ряснянский Димитриевский монастырь (Сумская епархия). Учрежден близ села Рясное Ахтырского уезда Харьковской губернии на средства, завещанные помещиком Константином Дмитриевичем Хрущевым. 14 сентября 1867 года получено императорское разрешение на учреждение двухклассного мужского монастыря в честь святого великомученика Димитрия Солунского. В 1869 году началось строительство. В 1920 году монастырь прекратил своё существование. В 2004 году началось возрождение монастыря.

Закрыты

• Куряжский Преображенский монастырь (Старохарьковский). Основан в 1673 году. Во время секуляризации церковных земель монастырь был закрыт и преобразован в лазарет и склад. В 1796 году благодаря ходатайству харьковского генерал-губернатора А. Я. Левандинова монастырь был опять открыт.
• Хорошев Вознесенский женский монастырь. Точная дата основания неизвестна. В 1656 году уже существовал.
• Харьковский Николаевский женский монастырь.
• Сумской Успенский монастырь.
• Сумской Предтечев женский. Основан возле заводи реки Псел в двух верстах от Сум в слободе Луки. Основан полковником Герасимом Кондратовичем в 1687 году. В 1787 году, во время массового закрытия монастырей, на некоторое время оставлен для обитания в нём всех монахинь закрытых монастырей Белгородской епархии. После их смерти утварь и вещи монастыря переданы в Покровский монастырь.
• Михайловская Предтечева пустынь. Основана в 12 верстах от Лебедина и в одной версте от слободы Михайловки. Ещё в 1676 году здесь жил монах-пустынник. В 1680—1685 годах построены монастырские здания. В 1790 году обитель закрыта.
• Озерянская Богородичная пустынь. Основана в 1710 г. Закрыта в 1787 г.
• Змиевской Николаевский монастирь. Основан в восьми верстах от Змиева и в пяти верстах от устья р. Гомольши, на правом берегу Донца. В 1668 году монастырь уже существовал. Закрыт в 1788 году.
• Краснокутский Петропавловский монастырь. Основан на правом берегу р. Мерлы в трех верстах от Краснокутска полковником Иваном Штепой около 1673—1675 гг. Закрыт в 1788 году.
• Сеннянский Покровский монастырь. Основан около 1682 года сеннянским сотником Василием Григорьевым в семи верстах от Сенного Богодуховского уезда. Закрыт в 1788 году.
• Вольновский Троицкий монастырь. Основан в 1675—1684 годах на реке Ворсклице в 6 верстах от бывшего г. Вольного и в 40 верстах от Богодухова. Закрыт в 1794 г.
• Аркадиева Богородичная пустынь. Основана на левом берегу Донца. В 1653 году уже существовала. В 1787 году закрыта.
• Чугуевский Успенский монастирь. Основан в Чугуеве на берегу Донца в 1660 году. Закрыт указом от 11 ноября 1724 года.
• Чугуевская Владимирская пустынь. Основана около 1700 года на берегу Донца в 6 верстах от Чугуева. Названа в честь Владимирской иконы Богоматери. Закрыта в 1787 году.
• Гороховатская Богородичная пустынь. Основана на правом берегу Старого Оскола у подошвы Гороховатских скал. Дата основания неизвестна, но в 1698 году уже существовала. В 1760 году перенесённая от подтоплений на левый берег Оскола (около хутора Борового). Закрыта в 1788 году.
• Светловщинский Трёхсвятительский женский монастырь. Основан в 1897 году в селе Светловщина, в пяти километрах от г. Лозовая. Закрыт в 1917 году.
• Спасов мужской монастырь. Основан в 1889 г. как скит Святогорского монастыря на месте чудесного спасения Царской Семьи во время крушения императорского поезда 17 октября 1888. В 1906 году преобразован в самостоятельный монастырь.
• Фомовский Успенско-Серафимовский женский монастырь. Община возникает в октябре 1897 года близ хутора Фомовки в восьми верстах от села Сватово-Лучки Купянского уезда. 10 августа 1905 года община преобразована в общежительный женский монастырь. При монастыре был создан Серафимовский скит.
• Казанско-Серафимовский монастырь. Община возникает в селе Семиреньки Ахтырского уезда в имении, пожертвованом в 1904 году ахтырским купцом Павлом Пелипцом. 5 июня 1915 община преобразована в Казанско-Серафимовский монастырь.

Соборы епархии

• Благовещенский кафедральный собор (Харьков).
• Покровский собор (Харьков) — бывший кафедральный.
• Успенский собор (Харьков) — бывший кафедральный.
• Никольский собор (Харьков) — разрушен в 1930, бывший кафедральный.
• Успенский собор (Богодухов) — разрушен, бывший кафедральный.

Святыни

• Озерянская икона Божией Матери — празднование 30 октября (12 ноября).
• Песчанская икона Божией Матери — празднование 8 (21) июля и 22 октября (4 ноября).
• Икона Спаса Нерукотворного — празднование 7 (20) июля.
• Святые епархии:
  • Святитель Афанасий Цареградский, Лубенский чудотворец (мощи его с 1947 года пребывают в Благовещенском соборе Харькова) — память 2(15) мая;
  • Святитель Иоасаф епископ Белгородский — память 10 (23) декабря и 4 (17) сентября;
  • Святитель Мелетий архиепископ Харьковский — память 12 (25) февраля (тезоименитство) и 29 февраля (14 марта) или 28 февраля (13 марта — невысокосный год);
  • Священномученик Онуфрий (Гагалюк) — память 19 мая (1 июня);
  • Священномученик Александр (Петровский) — память 19 мая (1 июня);
  • Священномученик Константин (Дьяков) — память 19 мая (1 июня).

Также среди местночтимых святых епархии названы священномученик Иннокентий (Летяев) и священномученик Иннокентий (Тихонов), а также ещё 28 новомучеников Слободского края, память 19 мая(1 июня).

Епископами Харьковскими были Святитель Иннокентий (Борисов), причисленный к лику местночтимых святых Одесской епархии (память 25 мая/7 июня) и Святитель Филарет (Гумилевский), причисленный к лику местночтимых святых Черниговской епархии (память 9/22 августа).

На территории Харьковской епархии родились:

• святитель Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский — память 19 июня (2 июля) и 29 сентября (12 октября) (село Адамовка);
• преподобный Иосиф Оптинский — память 9 (22) мая и 11 (24) октября (село Городище Старобельского уезда).

С 26 июля 1909 по 4 марта 1911 года викарием Харьковской Епархии был Священномученик Василий (Богоявленский) епископ Сумской, позднее — архиепископ Черниговский и Нежинский.

В 1924 г. должность временного управляющего Харьковской Епархией занимал Священномученик Серафим (Самойлович).

С 1934 по 1935 гг. должность временного управляющего Харьковской Епархией занимал Священномученик Анатолий (Грисюк).

С 1921 до марта 1923 года викарием Епархии был канонизированный РПЦЗ Павел (Кратиров).

В ссылке или заключении в Харькове пребывали: Священномученик Парфений (Брянских), Священномученик Сергий (Зверев), Священномученик Фаддей (Успенский), Священномученик Дамаскин (Цедрик), Священномученик Макарий (Кармазин), Священномученик Антоний (Панкеев), Священномученик Аркадий (Остальский), Священномученик Василий (Зеленцов), Священномученик Амвросий (Полянский).

На территории, которая в то время входила в состав Харьковской епархии, родились: Преподобномученик архимандрит Никанор (Морозкин), Преподобномученик иеромонах Геннадий (Летюк), Преподобномученик иеромонах Косма (Магда), Преподобномученик иеромонах Феогност (Пивоваров), Преподобномученица монахиня Ксения (Черлина-Браиловская), Мученица Милица Кувшинова.

На территории епархии родились и служили: Священномученик протоиерей Иаков Передий, Священномученик священник Василий Зеленский; служили: Священномученик священник Иоанн Речкин, Священномученик священник Михаил Дейнека, Священномученик священник Симеон Кривошеев, Священномученик диакон Иосиф Сченснович; служил и пребывал в заключении Преподобный Варсонофий (Юрченко). Также здесь служили Святитель Герасим (Добросердов) и Священномученик Кирион (Садзаглишвили).

На Харьковских пастырских курсах обучался Священномученик священник Александр Ерошов. В 1936—1937 гг. на территории Харьковской области жил Священноисповедник протоиерей Роман Медведь.

8 мая 2008 года Священный Синод Украинской Православной Церкви принял решение о прославлении Собора святых отцов иже во Святых Горах на Донце просиявших, куда вошли 17 подвижников Святогорской Лавры, до 1918 г. входившей в состав Харьковской епархии.

Периодические издания

Издаются

• «Харьковские епархиальные ведомости» (газета). Издавалась в 1867—1883 гг. (2 раза в месяц, в 1883 году — еженедельно). С 1884 года — приложение к журналу «Вера и Разум»: 1884—1903 гг. «Листок Харьковской Епархии» (2 раза в месяц), 1904—1906 гг. «Известия по Харьковской епархии» (2 раза в месяц). Вновь издается с 1994 года. Периодичность раз в месяц, формат А3, 16 стр., выходит на русском и украинском языках.
• «Покровский вестник» (журнал). Издается с 7 апреля 2008 года. Издание Покровского монастыря. Периодичность раз в месяц, формат А4, 32 стр., на 01.2013 г. изданы 58 номеров.
• «Вестник Харьковской духовной семинарии» (журнал). Периодичность — 1-2 раза в год, формат А4, 64 стр. Выходит с 2011 года, на 01.2013 изданы 2 номера.
• «Родительский комитет» (газета). Издается с 2007 года. Периодичность раз в месяц, формат А3, 16 стр., тираж 52 000, на 01.2013 г. изданы 26 номеров.
• «Воскресение» (альманах). Издается с февраля 2004 года. Периодичность раз в месяц, формат А3, 16 стр.
• «Капельки» (журнал).

Закрыты

• «Благовест» (журнал). Издавался в 1883—1887 гг.
• «Духовный вестник» (журнал). Издавался в 1862—1867 гг. (ежемесячно)
• «Духовный дневник» (журнал). Издавался в 1864—1866 гг. (еженедельно, с 1865 года — 2 раза в месяц)
• «Вера и разум» («толстый» журнал). Издавался в 1884—1917 гг. (2 раза в месяц, с 1916 года — ежемесячно). Возобновлён с 2000 года. Выпуск прекращён в середине 2000-х. Периодичность 1-2 раза в год, формат А4, страниц — до 500.
• «Пастырь и паства» (журнал). Издавался в 1915—1917 гг. (приложение к журналу «Вера и разум», 2 раза в месяц, в 1916 году — еженедельно)
• «Православная Харьковщина» (газета). Издавалась в 2002—2012 гг. (выпуск прекращён в декабре 2012 в связи с разделением Харьковщины как региона на две епархии в мае 2012). Периодичность раз в месяц, формат А3, 16-20 стр., тираж 5000. Вышли 122 номера.
• «Ревнитель» (журнал). Издавался в 1911—1912 гг. (ежемесячно).
• «Церковная газета» (газета). Издавалась в 1906 г. (еженедельно)

Посещение епархии Предстоятелями Православных церквей

1948 г. Предстоятель Русской Православной Церкви Святейший Алексий I, Патриарх Московский и всея Руси.

1973 г. Предстоятель автономной Японской Православной Церкви Высокопреосвященнейший Феодосий, Архиепископ Токийский, Митрополит всея Японии.

22 октября 1981 г. Предстоятель Антиохийской Православной Церкви Блаженнейший Игнатий IV, Патриарх Антиохийский и всего Востока.

27 марта 2011 г. Предстоятель Иерусалимской Православной Церкви Блаженнейший Феофил III, Патриарх града Иерусалима и всея Палестины.

7—8 мая 2011 г. Предстоятель Русской Православной Церкви Святейший Кирилл, Патриарх Московский и всея Руси.

Неоднократно епархию посещал Предстоятель самоуправляемой Украинской Православной Церкви Блаженнейший Владимир, Митрополит Киевский и всея Украины.

Также епархию посещали митрополит Кутаисский Ефрем (Сидамонидзе), в 1960 году избранный Предстоятелем Грузинской Православной Церкви, и митрополит Карфагенский Парфений (Кунидис), в 1987 году избранный Предстоятелем Александрийской Православной Церкви.

Названия епархии

• С 16 (29) октября 1799 года — Слободско-Украинская епархия Русской Православной Церкви; затем Слободская и Харьковская Русской Православной Церкви (не путать с Вятской и Слободской епархией).
• С 5 февраля 1836 года — Харьковская и Ахтырская епархия Русской Православной Церкви.
• С 1946 года — Харьковская и Богодуховская епархия Русской, с 1990 Украинской Православной Церкви.

Разделения епархии

• В феврале(?) 1945 года из состава Харьковской и Ахтырской епархии была выделена Сумская и Ахтырская епархия, включающая в себя Сумскую область в составе 21 благочиния, в 1993 году также разделённую на две : Сумскую и Конотопскую.
• 8 мая 2012 года из состава Харьковской и Богодуховской епархии была выделена Изюмская и Купянская епархия, включающая в себя 13 районов Харьковской области.
• В результате многих разделений площадь епархии с 20 июля 2012 года во много раз меньше, чем в 19 веке. Отделённые от епархии территории входят в Белгородскую митрополию, Луганскую, Славянскую, Воронежскую, Конотопскую епархии (частично); Сумская и Изюмская епархии ранее входили в Харьковскую полностью, Старобельская — большей частью.

Мнения о разделении епархии в 2012

• Официальное мнение — «для улучшения управления епархией».
• Неофициальное мнение — для увеличения числа епископов УПЦ в Синоде Русской Православной Церкви.
• «Не нашего ума дело размышлять — хорошо это или плохо, что такую мощную епархию, всегда стоявшую столпом единой Церкви, нынче разделили на две, но мы знаем и помним, что это та самая епархия…»

Исторические факты

• На принятом в 2011 году гербе Харьковской епархии во второй части гербового щита изображена виноградная лоза (древний христианский символ) с 27 ягодами красного винограда — по числу районов Харьковской области. В 2012 году число районов в епархии сократилось до 14-ти, при этом герб официально не изменился (27 ягод).
• В Харьковскую епархию входили викариатства: Сумское (1836—1945), Старобельское (1916—1925), Волчанское (1918—1919), Елизаветградское (1921—1923), Изюмское (2000—2012). С 8 мая 2012 года в составе епархии викариатств нет.
• Волчанское викариатство было создано в мае(?) 1918 года из-за результатов Брестского мира и включало в себя, кроме северной части Харьковской губернии, южные уезды Курской и Орловской губерний РСФСР с Белгородом, оккупированные германской армией и ненадолго присоединённые к недолговечной Украинской державе гетмана Скоропадского. Это произошло, поскольку у правящих архиереев Курской и Воронежской епархий не было физической возможности управления частями их епархий, находившимися через германо-советскую границу, периодически превращавшуюся в линию фронта.

См. также

• Религиозные единицы с центром в Харькове
• Храмы Харькова
• Харьковская духовная семинария

Литература

• Карпов В. Харьковская старина. — Xарьков, 1900.
• Гусев А. Харьков, его прошлое и настоящее. — Xарьков, 1902.
• Багалей Д., Миллер Д. История города Харькова за 250 лет существования (с 1655 p.), тт. І — II. — Xарьков, 1905, 1912.
• Багалій Д.І. Історія Слобідської України. — Харків: Основа, 1990.
• Лейбфрейд А., Полякова Ю. Харьков. От крепости до столицы. — Харьков: Фолио, 2004.
• Шкодовский Ю. Лаврентьев И. Лейбфрейд А. Полякова Ю. Харьков: вчера, сегодня, завтра. — Харьков: Фолио, 2004.
• Кеворкян К. Первая столица. Очерки, проза. — Харьков: Фолио, 2007.
• Харьковская епархия // Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона : в 86 т. (82 т. и 4 доп.). — СПб., 1890—1907.
• Харьковская и Богодуховская епархия // Православная энциклопедия. . — М.: Церковно-научный центр «Православная энциклопедия», 2002. — 752 с. —  экз. — ISBN

Ссылки

• [www.eparchia.kharkov.ua/ Официальный сайт епархии]
• [www.pravoslavie.kharkov.ua/ Официальный сайт епархии (архив)]
• [patriarchia.ru/db/text/66290.html Харьковская и Богодуховская епархия] На официальном сайте МП
• [monasteries.org.ua/ru/searchmonasteries/?&object=6&epa=38 Монастыри Харьковской епархии] — Синодальная комиссия УПЦ по делам монастырей
• [monasteries.org.ua/ru/geomaps/gmap/?&object=6&epa=38 Google-карта: Монастыри Харьковской епархии] — Синодальная комиссия УПЦ по делам монастырей

Отрывок, характеризующий Харьковская и Богодуховская епархия

Не успел князь Андрей проводить глазами Пфуля, как в комнату поспешно вошел граф Бенигсен и, кивнув головой Болконскому, не останавливаясь, прошел в кабинет, отдавая какие то приказания своему адъютанту. Государь ехал за ним, и Бенигсен поспешил вперед, чтобы приготовить кое что и успеть встретить государя. Чернышев и князь Андрей вышли на крыльцо. Государь с усталым видом слезал с лошади. Маркиз Паулучи что то говорил государю. Государь, склонив голову налево, с недовольным видом слушал Паулучи, говорившего с особенным жаром. Государь тронулся вперед, видимо, желая окончить разговор, но раскрасневшийся, взволнованный итальянец, забывая приличия, шел за ним, продолжая говорить:
– Quant a celui qui a conseille ce camp, le camp de Drissa, [Что же касается того, кто присоветовал Дрисский лагерь,] – говорил Паулучи, в то время как государь, входя на ступеньки и заметив князя Андрея, вглядывался в незнакомое ему лицо.
– Quant a celui. Sire, – продолжал Паулучи с отчаянностью, как будто не в силах удержаться, – qui a conseille le camp de Drissa, je ne vois pas d'autre alternative que la maison jaune ou le gibet. [Что же касается, государь, до того человека, который присоветовал лагерь при Дрисее, то для него, по моему мнению, есть только два места: желтый дом или виселица.] – Не дослушав и как будто не слыхав слов итальянца, государь, узнав Болконского, милостиво обратился к нему:
– Очень рад тебя видеть, пройди туда, где они собрались, и подожди меня. – Государь прошел в кабинет. За ним прошел князь Петр Михайлович Волконский, барон Штейн, и за ними затворились двери. Князь Андрей, пользуясь разрешением государя, прошел с Паулучи, которого он знал еще в Турции, в гостиную, где собрался совет.
Князь Петр Михайлович Волконский занимал должность как бы начальника штаба государя. Волконский вышел из кабинета и, принеся в гостиную карты и разложив их на столе, передал вопросы, на которые он желал слышать мнение собранных господ. Дело было в том, что в ночь было получено известие (впоследствии оказавшееся ложным) о движении французов в обход Дрисского лагеря.
Первый начал говорить генерал Армфельд, неожиданно, во избежание представившегося затруднения, предложив совершенно новую, ничем (кроме как желанием показать, что он тоже может иметь мнение) не объяснимую позицию в стороне от Петербургской и Московской дорог, на которой, по его мнению, армия должна была, соединившись, ожидать неприятеля. Видно было, что этот план давно был составлен Армфельдом и что он теперь изложил его не столько с целью отвечать на предлагаемые вопросы, на которые план этот не отвечал, сколько с целью воспользоваться случаем высказать его. Это было одно из миллионов предположений, которые так же основательно, как и другие, можно было делать, не имея понятия о том, какой характер примет война. Некоторые оспаривали его мнение, некоторые защищали его. Молодой полковник Толь горячее других оспаривал мнение шведского генерала и во время спора достал из бокового кармана исписанную тетрадь, которую он попросил позволения прочесть. В пространно составленной записке Толь предлагал другой – совершенно противный и плану Армфельда и плану Пфуля – план кампании. Паулучи, возражая Толю, предложил план движения вперед и атаки, которая одна, по его словам, могла вывести нас из неизвестности и западни, как он называл Дрисский лагерь, в которой мы находились. Пфуль во время этих споров и его переводчик Вольцоген (его мост в придворном отношении) молчали. Пфуль только презрительно фыркал и отворачивался, показывая, что он никогда не унизится до возражения против того вздора, который он теперь слышит. Но когда князь Волконский, руководивший прениями, вызвал его на изложение своего мнения, он только сказал:
– Что же меня спрашивать? Генерал Армфельд предложил прекрасную позицию с открытым тылом. Или атаку von diesem italienischen Herrn, sehr schon! [этого итальянского господина, очень хорошо! (нем.) ] Или отступление. Auch gut. [Тоже хорошо (нем.) ] Что ж меня спрашивать? – сказал он. – Ведь вы сами знаете все лучше меня. – Но когда Волконский, нахмурившись, сказал, что он спрашивает его мнение от имени государя, то Пфуль встал и, вдруг одушевившись, начал говорить:
– Все испортили, все спутали, все хотели знать лучше меня, а теперь пришли ко мне: как поправить? Нечего поправлять. Надо исполнять все в точности по основаниям, изложенным мною, – говорил он, стуча костлявыми пальцами по столу. – В чем затруднение? Вздор, Kinder spiel. [детские игрушки (нем.) ] – Он подошел к карте и стал быстро говорить, тыкая сухим пальцем по карте и доказывая, что никакая случайность не может изменить целесообразности Дрисского лагеря, что все предвидено и что ежели неприятель действительно пойдет в обход, то неприятель должен быть неминуемо уничтожен.
Паулучи, не знавший по немецки, стал спрашивать его по французски. Вольцоген подошел на помощь своему принципалу, плохо говорившему по французски, и стал переводить его слова, едва поспевая за Пфулем, который быстро доказывал, что все, все, не только то, что случилось, но все, что только могло случиться, все было предвидено в его плане, и что ежели теперь были затруднения, то вся вина была только в том, что не в точности все исполнено. Он беспрестанно иронически смеялся, доказывал и, наконец, презрительно бросил доказывать, как бросает математик поверять различными способами раз доказанную верность задачи. Вольцоген заменил его, продолжая излагать по французски его мысли и изредка говоря Пфулю: «Nicht wahr, Exellenz?» [Не правда ли, ваше превосходительство? (нем.) ] Пфуль, как в бою разгоряченный человек бьет по своим, сердито кричал на Вольцогена:
– Nun ja, was soll denn da noch expliziert werden? [Ну да, что еще тут толковать? (нем.) ] – Паулучи и Мишо в два голоса нападали на Вольцогена по французски. Армфельд по немецки обращался к Пфулю. Толь по русски объяснял князю Волконскому. Князь Андрей молча слушал и наблюдал.
Из всех этих лиц более всех возбуждал участие в князе Андрее озлобленный, решительный и бестолково самоуверенный Пфуль. Он один из всех здесь присутствовавших лиц, очевидно, ничего не желал для себя, ни к кому не питал вражды, а желал только одного – приведения в действие плана, составленного по теории, выведенной им годами трудов. Он был смешон, был неприятен своей ироничностью, но вместе с тем он внушал невольное уважение своей беспредельной преданностью идее. Кроме того, во всех речах всех говоривших была, за исключением Пфуля, одна общая черта, которой не было на военном совете в 1805 м году, – это был теперь хотя и скрываемый, но панический страх перед гением Наполеона, страх, который высказывался в каждом возражении. Предполагали для Наполеона всё возможным, ждали его со всех сторон и его страшным именем разрушали предположения один другого. Один Пфуль, казалось, и его, Наполеона, считал таким же варваром, как и всех оппонентов своей теории. Но, кроме чувства уважения, Пфуль внушал князю Андрею и чувство жалости. По тому тону, с которым с ним обращались придворные, по тому, что позволил себе сказать Паулучи императору, но главное по некоторой отчаянности выражении самого Пфуля, видно было, что другие знали и он сам чувствовал, что падение его близко. И, несмотря на свою самоуверенность и немецкую ворчливую ироничность, он был жалок с своими приглаженными волосами на височках и торчавшими на затылке кисточками. Он, видимо, хотя и скрывал это под видом раздражения и презрения, он был в отчаянии оттого, что единственный теперь случай проверить на огромном опыте и доказать всему миру верность своей теории ускользал от него.
Прения продолжались долго, и чем дольше они продолжались, тем больше разгорались споры, доходившие до криков и личностей, и тем менее было возможно вывести какое нибудь общее заключение из всего сказанного. Князь Андрей, слушая этот разноязычный говор и эти предположения, планы и опровержения и крики, только удивлялся тому, что они все говорили. Те, давно и часто приходившие ему во время его военной деятельности, мысли, что нет и не может быть никакой военной науки и поэтому не может быть никакого так называемого военного гения, теперь получили для него совершенную очевидность истины. «Какая же могла быть теория и наука в деле, которого условия и обстоятельства неизвестны и не могут быть определены, в котором сила деятелей войны еще менее может быть определена? Никто не мог и не может знать, в каком будет положении наша и неприятельская армия через день, и никто не может знать, какая сила этого или того отряда. Иногда, когда нет труса впереди, который закричит: „Мы отрезаны! – и побежит, а есть веселый, смелый человек впереди, который крикнет: «Ура! – отряд в пять тысяч стоит тридцати тысяч, как под Шепграбеном, а иногда пятьдесят тысяч бегут перед восемью, как под Аустерлицем. Какая же может быть наука в таком деле, в котором, как во всяком практическом деле, ничто не может быть определено и все зависит от бесчисленных условий, значение которых определяется в одну минуту, про которую никто не знает, когда она наступит. Армфельд говорит, что наша армия отрезана, а Паулучи говорит, что мы поставили французскую армию между двух огней; Мишо говорит, что негодность Дрисского лагеря состоит в том, что река позади, а Пфуль говорит, что в этом его сила. Толь предлагает один план, Армфельд предлагает другой; и все хороши, и все дурны, и выгоды всякого положения могут быть очевидны только в тот момент, когда совершится событие. И отчего все говорят: гений военный? Разве гений тот человек, который вовремя успеет велеть подвезти сухари и идти тому направо, тому налево? Оттого только, что военные люди облечены блеском и властью и массы подлецов льстят власти, придавая ей несвойственные качества гения, их называют гениями. Напротив, лучшие генералы, которых я знал, – глупые или рассеянные люди. Лучший Багратион, – сам Наполеон признал это. А сам Бонапарте! Я помню самодовольное и ограниченное его лицо на Аустерлицком поле. Не только гения и каких нибудь качеств особенных не нужно хорошему полководцу, но, напротив, ему нужно отсутствие самых лучших высших, человеческих качеств – любви, поэзии, нежности, философского пытливого сомнения. Он должен быть ограничен, твердо уверен в том, что то, что он делает, очень важно (иначе у него недостанет терпения), и тогда только он будет храбрый полководец. Избави бог, коли он человек, полюбит кого нибудь, пожалеет, подумает о том, что справедливо и что нет. Понятно, что исстари еще для них подделали теорию гениев, потому что они – власть. Заслуга в успехе военного дела зависит не от них, а от того человека, который в рядах закричит: пропали, или закричит: ура! И только в этих рядах можно служить с уверенностью, что ты полезен!“
Так думал князь Андрей, слушая толки, и очнулся только тогда, когда Паулучи позвал его и все уже расходились.
На другой день на смотру государь спросил у князя Андрея, где он желает служить, и князь Андрей навеки потерял себя в придворном мире, не попросив остаться при особе государя, а попросив позволения служить в армии.


Ростов перед открытием кампании получил письмо от родителей, в котором, кратко извещая его о болезни Наташи и о разрыве с князем Андреем (разрыв этот объясняли ему отказом Наташи), они опять просили его выйти в отставку и приехать домой. Николай, получив это письмо, и не попытался проситься в отпуск или отставку, а написал родителям, что очень жалеет о болезни и разрыве Наташи с ее женихом и что он сделает все возможное для того, чтобы исполнить их желание. Соне он писал отдельно.
«Обожаемый друг души моей, – писал он. – Ничто, кроме чести, не могло бы удержать меня от возвращения в деревню. Но теперь, перед открытием кампании, я бы счел себя бесчестным не только перед всеми товарищами, но и перед самим собою, ежели бы я предпочел свое счастие своему долгу и любви к отечеству. Но это последняя разлука. Верь, что тотчас после войны, ежели я буду жив и все любим тобою, я брошу все и прилечу к тебе, чтобы прижать тебя уже навсегда к моей пламенной груди».
Действительно, только открытие кампании задержало Ростова и помешало ему приехать – как он обещал – и жениться на Соне. Отрадненская осень с охотой и зима со святками и с любовью Сони открыли ему перспективу тихих дворянских радостей и спокойствия, которых он не знал прежде и которые теперь манили его к себе. «Славная жена, дети, добрая стая гончих, лихие десять – двенадцать свор борзых, хозяйство, соседи, служба по выборам! – думал он. Но теперь была кампания, и надо было оставаться в полку. А так как это надо было, то Николай Ростов, по своему характеру, был доволен и той жизнью, которую он вел в полку, и сумел сделать себе эту жизнь приятною.
Приехав из отпуска, радостно встреченный товарищами, Николай был посылал за ремонтом и из Малороссии привел отличных лошадей, которые радовали его и заслужили ему похвалы от начальства. В отсутствие его он был произведен в ротмистры, и когда полк был поставлен на военное положение с увеличенным комплектом, он опять получил свой прежний эскадрон.
Началась кампания, полк был двинут в Польшу, выдавалось двойное жалованье, прибыли новые офицеры, новые люди, лошади; и, главное, распространилось то возбужденно веселое настроение, которое сопутствует началу войны; и Ростов, сознавая свое выгодное положение в полку, весь предался удовольствиям и интересам военной службы, хотя и знал, что рано или поздно придется их покинуть.
Войска отступали от Вильны по разным сложным государственным, политическим и тактическим причинам. Каждый шаг отступления сопровождался сложной игрой интересов, умозаключений и страстей в главном штабе. Для гусар же Павлоградского полка весь этот отступательный поход, в лучшую пору лета, с достаточным продовольствием, был самым простым и веселым делом. Унывать, беспокоиться и интриговать могли в главной квартире, а в глубокой армии и не спрашивали себя, куда, зачем идут. Если жалели, что отступают, то только потому, что надо было выходить из обжитой квартиры, от хорошенькой панны. Ежели и приходило кому нибудь в голову, что дела плохи, то, как следует хорошему военному человеку, тот, кому это приходило в голову, старался быть весел и не думать об общем ходе дел, а думать о своем ближайшем деле. Сначала весело стояли подле Вильны, заводя знакомства с польскими помещиками и ожидая и отбывая смотры государя и других высших командиров. Потом пришел приказ отступить к Свенцянам и истреблять провиант, который нельзя было увезти. Свенцяны памятны были гусарам только потому, что это был пьяный лагерь, как прозвала вся армия стоянку у Свенцян, и потому, что в Свенцянах много было жалоб на войска за то, что они, воспользовавшись приказанием отбирать провиант, в числе провианта забирали и лошадей, и экипажи, и ковры у польских панов. Ростов помнил Свенцяны потому, что он в первый день вступления в это местечко сменил вахмистра и не мог справиться с перепившимися всеми людьми эскадрона, которые без его ведома увезли пять бочек старого пива. От Свенцян отступали дальше и дальше до Дриссы, и опять отступили от Дриссы, уже приближаясь к русским границам.
13 го июля павлоградцам в первый раз пришлось быть в серьезном деле.
12 го июля в ночь, накануне дела, была сильная буря с дождем и грозой. Лето 1812 года вообще было замечательно бурями.
Павлоградские два эскадрона стояли биваками, среди выбитого дотла скотом и лошадьми, уже выколосившегося ржаного поля. Дождь лил ливмя, и Ростов с покровительствуемым им молодым офицером Ильиным сидел под огороженным на скорую руку шалашиком. Офицер их полка, с длинными усами, продолжавшимися от щек, ездивший в штаб и застигнутый дождем, зашел к Ростову.
– Я, граф, из штаба. Слышали подвиг Раевского? – И офицер рассказал подробности Салтановского сражения, слышанные им в штабе.
Ростов, пожимаясь шеей, за которую затекала вода, курил трубку и слушал невнимательно, изредка поглядывая на молодого офицера Ильина, который жался около него. Офицер этот, шестнадцатилетний мальчик, недавно поступивший в полк, был теперь в отношении к Николаю тем, чем был Николай в отношении к Денисову семь лет тому назад. Ильин старался во всем подражать Ростову и, как женщина, был влюблен в него.
Офицер с двойными усами, Здржинский, рассказывал напыщенно о том, как Салтановская плотина была Фермопилами русских, как на этой плотине был совершен генералом Раевским поступок, достойный древности. Здржинский рассказывал поступок Раевского, который вывел на плотину своих двух сыновей под страшный огонь и с ними рядом пошел в атаку. Ростов слушал рассказ и не только ничего не говорил в подтверждение восторга Здржинского, но, напротив, имел вид человека, который стыдился того, что ему рассказывают, хотя и не намерен возражать. Ростов после Аустерлицкой и 1807 года кампаний знал по своему собственному опыту, что, рассказывая военные происшествия, всегда врут, как и сам он врал, рассказывая; во вторых, он имел настолько опытности, что знал, как все происходит на войне совсем не так, как мы можем воображать и рассказывать. И потому ему не нравился рассказ Здржинского, не нравился и сам Здржинский, который, с своими усами от щек, по своей привычке низко нагибался над лицом того, кому он рассказывал, и теснил его в тесном шалаше. Ростов молча смотрел на него. «Во первых, на плотине, которую атаковали, должна была быть, верно, такая путаница и теснота, что ежели Раевский и вывел своих сыновей, то это ни на кого не могло подействовать, кроме как человек на десять, которые были около самого его, – думал Ростов, – остальные и не могли видеть, как и с кем шел Раевский по плотине. Но и те, которые видели это, не могли очень воодушевиться, потому что что им было за дело до нежных родительских чувств Раевского, когда тут дело шло о собственной шкуре? Потом оттого, что возьмут или не возьмут Салтановскую плотину, не зависела судьба отечества, как нам описывают это про Фермопилы. И стало быть, зачем же было приносить такую жертву? И потом, зачем тут, на войне, мешать своих детей? Я бы не только Петю брата не повел бы, даже и Ильина, даже этого чужого мне, но доброго мальчика, постарался бы поставить куда нибудь под защиту», – продолжал думать Ростов, слушая Здржинского. Но он не сказал своих мыслей: он и на это уже имел опыт. Он знал, что этот рассказ содействовал к прославлению нашего оружия, и потому надо было делать вид, что не сомневаешься в нем. Так он и делал.
– Однако мочи нет, – сказал Ильин, замечавший, что Ростову не нравится разговор Здржинского. – И чулки, и рубашка, и под меня подтекло. Пойду искать приюта. Кажется, дождик полегче. – Ильин вышел, и Здржинский уехал.
Через пять минут Ильин, шлепая по грязи, прибежал к шалашу.
– Ура! Ростов, идем скорее. Нашел! Вот тут шагов двести корчма, уж туда забрались наши. Хоть посушимся, и Марья Генриховна там.
Марья Генриховна была жена полкового доктора, молодая, хорошенькая немка, на которой доктор женился в Польше. Доктор, или оттого, что не имел средств, или оттого, что не хотел первое время женитьбы разлучаться с молодой женой, возил ее везде за собой при гусарском полку, и ревность доктора сделалась обычным предметом шуток между гусарскими офицерами.
Ростов накинул плащ, кликнул за собой Лаврушку с вещами и пошел с Ильиным, где раскатываясь по грязи, где прямо шлепая под утихавшим дождем, в темноте вечера, изредка нарушаемой далекими молниями.
– Ростов, ты где?
– Здесь. Какова молния! – переговаривались они.


В покинутой корчме, перед которою стояла кибиточка доктора, уже было человек пять офицеров. Марья Генриховна, полная белокурая немочка в кофточке и ночном чепчике, сидела в переднем углу на широкой лавке. Муж ее, доктор, спал позади ее. Ростов с Ильиным, встреченные веселыми восклицаниями и хохотом, вошли в комнату.
– И! да у вас какое веселье, – смеясь, сказал Ростов.
– А вы что зеваете?
– Хороши! Так и течет с них! Гостиную нашу не замочите.
– Марьи Генриховны платье не запачкать, – отвечали голоса.
Ростов с Ильиным поспешили найти уголок, где бы они, не нарушая скромности Марьи Генриховны, могли бы переменить мокрое платье. Они пошли было за перегородку, чтобы переодеться; но в маленьком чуланчике, наполняя его весь, с одной свечкой на пустом ящике, сидели три офицера, играя в карты, и ни за что не хотели уступить свое место. Марья Генриховна уступила на время свою юбку, чтобы употребить ее вместо занавески, и за этой занавеской Ростов и Ильин с помощью Лаврушки, принесшего вьюки, сняли мокрое и надели сухое платье.
В разломанной печке разложили огонь. Достали доску и, утвердив ее на двух седлах, покрыли попоной, достали самоварчик, погребец и полбутылки рому, и, попросив Марью Генриховну быть хозяйкой, все столпились около нее. Кто предлагал ей чистый носовой платок, чтобы обтирать прелестные ручки, кто под ножки подкладывал ей венгерку, чтобы не было сыро, кто плащом занавешивал окно, чтобы не дуло, кто обмахивал мух с лица ее мужа, чтобы он не проснулся.
– Оставьте его, – говорила Марья Генриховна, робко и счастливо улыбаясь, – он и так спит хорошо после бессонной ночи.
– Нельзя, Марья Генриховна, – отвечал офицер, – надо доктору прислужиться. Все, может быть, и он меня пожалеет, когда ногу или руку резать станет.
Стаканов было только три; вода была такая грязная, что нельзя было решить, когда крепок или некрепок чай, и в самоваре воды было только на шесть стаканов, но тем приятнее было по очереди и старшинству получить свой стакан из пухлых с короткими, не совсем чистыми, ногтями ручек Марьи Генриховны. Все офицеры, казалось, действительно были в этот вечер влюблены в Марью Генриховну. Даже те офицеры, которые играли за перегородкой в карты, скоро бросили игру и перешли к самовару, подчиняясь общему настроению ухаживанья за Марьей Генриховной. Марья Генриховна, видя себя окруженной такой блестящей и учтивой молодежью, сияла счастьем, как ни старалась она скрывать этого и как ни очевидно робела при каждом сонном движении спавшего за ней мужа.
Ложка была только одна, сахару было больше всего, но размешивать его не успевали, и потому было решено, что она будет поочередно мешать сахар каждому. Ростов, получив свой стакан и подлив в него рому, попросил Марью Генриховну размешать.
– Да ведь вы без сахара? – сказала она, все улыбаясь, как будто все, что ни говорила она, и все, что ни говорили другие, было очень смешно и имело еще другое значение.
– Да мне не сахар, мне только, чтоб вы помешали своей ручкой.
Марья Генриховна согласилась и стала искать ложку, которую уже захватил кто то.
– Вы пальчиком, Марья Генриховна, – сказал Ростов, – еще приятнее будет.
– Горячо! – сказала Марья Генриховна, краснея от удовольствия.
Ильин взял ведро с водой и, капнув туда рому, пришел к Марье Генриховне, прося помешать пальчиком.
– Это моя чашка, – говорил он. – Только вложите пальчик, все выпью.
Когда самовар весь выпили, Ростов взял карты и предложил играть в короли с Марьей Генриховной. Кинули жребий, кому составлять партию Марьи Генриховны. Правилами игры, по предложению Ростова, было то, чтобы тот, кто будет королем, имел право поцеловать ручку Марьи Генриховны, а чтобы тот, кто останется прохвостом, шел бы ставить новый самовар для доктора, когда он проснется.
– Ну, а ежели Марья Генриховна будет королем? – спросил Ильин.
– Она и так королева! И приказания ее – закон.
Только что началась игра, как из за Марьи Генриховны вдруг поднялась вспутанная голова доктора. Он давно уже не спал и прислушивался к тому, что говорилось, и, видимо, не находил ничего веселого, смешного или забавного во всем, что говорилось и делалось. Лицо его было грустно и уныло. Он не поздоровался с офицерами, почесался и попросил позволения выйти, так как ему загораживали дорогу. Как только он вышел, все офицеры разразились громким хохотом, а Марья Генриховна до слез покраснела и тем сделалась еще привлекательнее на глаза всех офицеров. Вернувшись со двора, доктор сказал жене (которая перестала уже так счастливо улыбаться и, испуганно ожидая приговора, смотрела на него), что дождь прошел и что надо идти ночевать в кибитку, а то все растащат.
– Да я вестового пошлю… двух! – сказал Ростов. – Полноте, доктор.
– Я сам стану на часы! – сказал Ильин.
– Нет, господа, вы выспались, а я две ночи не спал, – сказал доктор и мрачно сел подле жены, ожидая окончания игры.
Глядя на мрачное лицо доктора, косившегося на свою жену, офицерам стало еще веселей, и многие не могла удерживаться от смеха, которому они поспешно старались приискивать благовидные предлоги. Когда доктор ушел, уведя свою жену, и поместился с нею в кибиточку, офицеры улеглись в корчме, укрывшись мокрыми шинелями; но долго не спали, то переговариваясь, вспоминая испуг доктора и веселье докторши, то выбегая на крыльцо и сообщая о том, что делалось в кибиточке. Несколько раз Ростов, завертываясь с головой, хотел заснуть; но опять чье нибудь замечание развлекало его, опять начинался разговор, и опять раздавался беспричинный, веселый, детский хохот.


В третьем часу еще никто не заснул, как явился вахмистр с приказом выступать к местечку Островне.
Все с тем же говором и хохотом офицеры поспешно стали собираться; опять поставили самовар на грязной воде. Но Ростов, не дождавшись чаю, пошел к эскадрону. Уже светало; дождик перестал, тучи расходились. Было сыро и холодно, особенно в непросохшем платье. Выходя из корчмы, Ростов и Ильин оба в сумерках рассвета заглянули в глянцевитую от дождя кожаную докторскую кибиточку, из под фартука которой торчали ноги доктора и в середине которой виднелся на подушке чепчик докторши и слышалось сонное дыхание.
– Право, она очень мила! – сказал Ростов Ильину, выходившему с ним.
– Прелесть какая женщина! – с шестнадцатилетней серьезностью отвечал Ильин.
Через полчаса выстроенный эскадрон стоял на дороге. Послышалась команда: «Садись! – солдаты перекрестились и стали садиться. Ростов, выехав вперед, скомандовал: «Марш! – и, вытянувшись в четыре человека, гусары, звуча шлепаньем копыт по мокрой дороге, бренчаньем сабель и тихим говором, тронулись по большой, обсаженной березами дороге, вслед за шедшей впереди пехотой и батареей.
Разорванные сине лиловые тучи, краснея на восходе, быстро гнались ветром. Становилось все светлее и светлее. Ясно виднелась та курчавая травка, которая заседает всегда по проселочным дорогам, еще мокрая от вчерашнего дождя; висячие ветви берез, тоже мокрые, качались от ветра и роняли вбок от себя светлые капли. Яснее и яснее обозначались лица солдат. Ростов ехал с Ильиным, не отстававшим от него, стороной дороги, между двойным рядом берез.
Ростов в кампании позволял себе вольность ездить не на фронтовой лошади, а на казацкой. И знаток и охотник, он недавно достал себе лихую донскую, крупную и добрую игреневую лошадь, на которой никто не обскакивал его. Ехать на этой лошади было для Ростова наслаждение. Он думал о лошади, об утре, о докторше и ни разу не подумал о предстоящей опасности.
Прежде Ростов, идя в дело, боялся; теперь он не испытывал ни малейшего чувства страха. Не оттого он не боялся, что он привык к огню (к опасности нельзя привыкнуть), но оттого, что он выучился управлять своей душой перед опасностью. Он привык, идя в дело, думать обо всем, исключая того, что, казалось, было бы интереснее всего другого, – о предстоящей опасности. Сколько он ни старался, ни упрекал себя в трусости первое время своей службы, он не мог этого достигнуть; но с годами теперь это сделалось само собою. Он ехал теперь рядом с Ильиным между березами, изредка отрывая листья с веток, которые попадались под руку, иногда дотрогиваясь ногой до паха лошади, иногда отдавая, не поворачиваясь, докуренную трубку ехавшему сзади гусару, с таким спокойным и беззаботным видом, как будто он ехал кататься. Ему жалко было смотреть на взволнованное лицо Ильина, много и беспокойно говорившего; он по опыту знал то мучительное состояние ожидания страха и смерти, в котором находился корнет, и знал, что ничто, кроме времени, не поможет ему.
Только что солнце показалось на чистой полосе из под тучи, как ветер стих, как будто он не смел портить этого прелестного после грозы летнего утра; капли еще падали, но уже отвесно, – и все затихло. Солнце вышло совсем, показалось на горизонте и исчезло в узкой и длинной туче, стоявшей над ним. Через несколько минут солнце еще светлее показалось на верхнем крае тучи, разрывая ее края. Все засветилось и заблестело. И вместе с этим светом, как будто отвечая ему, раздались впереди выстрелы орудий.
Не успел еще Ростов обдумать и определить, как далеки эти выстрелы, как от Витебска прискакал адъютант графа Остермана Толстого с приказанием идти на рысях по дороге.
Эскадрон объехал пехоту и батарею, также торопившуюся идти скорее, спустился под гору и, пройдя через какую то пустую, без жителей, деревню, опять поднялся на гору. Лошади стали взмыливаться, люди раскраснелись.
– Стой, равняйся! – послышалась впереди команда дивизионера.
– Левое плечо вперед, шагом марш! – скомандовали впереди.
И гусары по линии войск прошли на левый фланг позиции и стали позади наших улан, стоявших в первой линии. Справа стояла наша пехота густой колонной – это были резервы; повыше ее на горе видны были на чистом чистом воздухе, в утреннем, косом и ярком, освещении, на самом горизонте, наши пушки. Впереди за лощиной видны были неприятельские колонны и пушки. В лощине слышна была наша цепь, уже вступившая в дело и весело перещелкивающаяся с неприятелем.
Ростову, как от звуков самой веселой музыки, стало весело на душе от этих звуков, давно уже не слышанных. Трап та та тап! – хлопали то вдруг, то быстро один за другим несколько выстрелов. Опять замолкло все, и опять как будто трескались хлопушки, по которым ходил кто то.
Гусары простояли около часу на одном месте. Началась и канонада. Граф Остерман с свитой проехал сзади эскадрона, остановившись, поговорил с командиром полка и отъехал к пушкам на гору.
Вслед за отъездом Остермана у улан послышалась команда:
– В колонну, к атаке стройся! – Пехота впереди их вздвоила взводы, чтобы пропустить кавалерию. Уланы тронулись, колеблясь флюгерами пик, и на рысях пошли под гору на французскую кавалерию, показавшуюся под горой влево.
Как только уланы сошли под гору, гусарам ведено было подвинуться в гору, в прикрытие к батарее. В то время как гусары становились на место улан, из цепи пролетели, визжа и свистя, далекие, непопадавшие пули.
Давно не слышанный этот звук еще радостнее и возбудительное подействовал на Ростова, чем прежние звуки стрельбы. Он, выпрямившись, разглядывал поле сражения, открывавшееся с горы, и всей душой участвовал в движении улан. Уланы близко налетели на французских драгун, что то спуталось там в дыму, и через пять минут уланы понеслись назад не к тому месту, где они стояли, но левее. Между оранжевыми уланами на рыжих лошадях и позади их, большой кучей, видны были синие французские драгуны на серых лошадях.


Ростов своим зорким охотничьим глазом один из первых увидал этих синих французских драгун, преследующих наших улан. Ближе, ближе подвигались расстроенными толпами уланы, и французские драгуны, преследующие их. Уже можно было видеть, как эти, казавшиеся под горой маленькими, люди сталкивались, нагоняли друг друга и махали руками или саблями.
Ростов, как на травлю, смотрел на то, что делалось перед ним. Он чутьем чувствовал, что ежели ударить теперь с гусарами на французских драгун, они не устоят; но ежели ударить, то надо было сейчас, сию минуту, иначе будет уже поздно. Он оглянулся вокруг себя. Ротмистр, стоя подле него, точно так же не спускал глаз с кавалерии внизу.
– Андрей Севастьяныч, – сказал Ростов, – ведь мы их сомнем…
– Лихая бы штука, – сказал ротмистр, – а в самом деле…
Ростов, не дослушав его, толкнул лошадь, выскакал вперед эскадрона, и не успел он еще скомандовать движение, как весь эскадрон, испытывавший то же, что и он, тронулся за ним. Ростов сам не знал, как и почему он это сделал. Все это он сделал, как он делал на охоте, не думая, не соображая. Он видел, что драгуны близко, что они скачут, расстроены; он знал, что они не выдержат, он знал, что была только одна минута, которая не воротится, ежели он упустит ее. Пули так возбудительно визжали и свистели вокруг него, лошадь так горячо просилась вперед, что он не мог выдержать. Он тронул лошадь, скомандовал и в то же мгновение, услыхав за собой звук топота своего развернутого эскадрона, на полных рысях, стал спускаться к драгунам под гору. Едва они сошли под гору, как невольно их аллюр рыси перешел в галоп, становившийся все быстрее и быстрее по мере того, как они приближались к своим уланам и скакавшим за ними французским драгунам. Драгуны были близко. Передние, увидав гусар, стали поворачивать назад, задние приостанавливаться. С чувством, с которым он несся наперерез волку, Ростов, выпустив во весь мах своего донца, скакал наперерез расстроенным рядам французских драгун. Один улан остановился, один пеший припал к земле, чтобы его не раздавили, одна лошадь без седока замешалась с гусарами. Почти все французские драгуны скакали назад. Ростов, выбрав себе одного из них на серой лошади, пустился за ним. По дороге он налетел на куст; добрая лошадь перенесла его через него, и, едва справясь на седле, Николай увидал, что он через несколько мгновений догонит того неприятеля, которого он выбрал своей целью. Француз этот, вероятно, офицер – по его мундиру, согнувшись, скакал на своей серой лошади, саблей подгоняя ее. Через мгновенье лошадь Ростова ударила грудью в зад лошади офицера, чуть не сбила ее с ног, и в то же мгновенье Ростов, сам не зная зачем, поднял саблю и ударил ею по французу.
В то же мгновение, как он сделал это, все оживление Ростова вдруг исчезло. Офицер упал не столько от удара саблей, который только слегка разрезал ему руку выше локтя, сколько от толчка лошади и от страха. Ростов, сдержав лошадь, отыскивал глазами своего врага, чтобы увидать, кого он победил. Драгунский французский офицер одной ногой прыгал на земле, другой зацепился в стремени. Он, испуганно щурясь, как будто ожидая всякую секунду нового удара, сморщившись, с выражением ужаса взглянул снизу вверх на Ростова. Лицо его, бледное и забрызганное грязью, белокурое, молодое, с дырочкой на подбородке и светлыми голубыми глазами, было самое не для поля сражения, не вражеское лицо, а самое простое комнатное лицо. Еще прежде, чем Ростов решил, что он с ним будет делать, офицер закричал: «Je me rends!» [Сдаюсь!] Он, торопясь, хотел и не мог выпутать из стремени ногу и, не спуская испуганных голубых глаз, смотрел на Ростова. Подскочившие гусары выпростали ему ногу и посадили его на седло. Гусары с разных сторон возились с драгунами: один был ранен, но, с лицом в крови, не давал своей лошади; другой, обняв гусара, сидел на крупе его лошади; третий взлеаал, поддерживаемый гусаром, на его лошадь. Впереди бежала, стреляя, французская пехота. Гусары торопливо поскакали назад с своими пленными. Ростов скакал назад с другими, испытывая какое то неприятное чувство, сжимавшее ему сердце. Что то неясное, запутанное, чего он никак не мог объяснить себе, открылось ему взятием в плен этого офицера и тем ударом, который он нанес ему.
Граф Остерман Толстой встретил возвращавшихся гусар, подозвал Ростова, благодарил его и сказал, что он представит государю о его молодецком поступке и будет просить для него Георгиевский крест. Когда Ростова потребовали к графу Остерману, он, вспомнив о том, что атака его была начата без приказанья, был вполне убежден, что начальник требует его для того, чтобы наказать его за самовольный поступок. Поэтому лестные слова Остермана и обещание награды должны бы были тем радостнее поразить Ростова; но все то же неприятное, неясное чувство нравственно тошнило ему. «Да что бишь меня мучает? – спросил он себя, отъезжая от генерала. – Ильин? Нет, он цел. Осрамился я чем нибудь? Нет. Все не то! – Что то другое мучило его, как раскаяние. – Да, да, этот французский офицер с дырочкой. И я хорошо помню, как рука моя остановилась, когда я поднял ее».
Ростов увидал отвозимых пленных и поскакал за ними, чтобы посмотреть своего француза с дырочкой на подбородке. Он в своем странном мундире сидел на заводной гусарской лошади и беспокойно оглядывался вокруг себя. Рана его на руке была почти не рана. Он притворно улыбнулся Ростову и помахал ему рукой, в виде приветствия. Ростову все так же было неловко и чего то совестно.
Весь этот и следующий день друзья и товарищи Ростова замечали, что он не скучен, не сердит, но молчалив, задумчив и сосредоточен. Он неохотно пил, старался оставаться один и о чем то все думал.
Ростов все думал об этом своем блестящем подвиге, который, к удивлению его, приобрел ему Георгиевский крест и даже сделал ему репутацию храбреца, – и никак не мог понять чего то. «Так и они еще больше нашего боятся! – думал он. – Так только то и есть всего, то, что называется геройством? И разве я это делал для отечества? И в чем он виноват с своей дырочкой и голубыми глазами? А как он испугался! Он думал, что я убью его. За что ж мне убивать его? У меня рука дрогнула. А мне дали Георгиевский крест. Ничего, ничего не понимаю!»
Но пока Николай перерабатывал в себе эти вопросы и все таки не дал себе ясного отчета в том, что так смутило его, колесо счастья по службе, как это часто бывает, повернулось в его пользу. Его выдвинули вперед после Островненского дела, дали ему батальон гусаров и, когда нужно было употребить храброго офицера, давали ему поручения.


Получив известие о болезни Наташи, графиня, еще не совсем здоровая и слабая, с Петей и со всем домом приехала в Москву, и все семейство Ростовых перебралось от Марьи Дмитриевны в свой дом и совсем поселилось в Москве.
Болезнь Наташи была так серьезна, что, к счастию ее и к счастию родных, мысль о всем том, что было причиной ее болезни, ее поступок и разрыв с женихом перешли на второй план. Она была так больна, что нельзя было думать о том, насколько она была виновата во всем случившемся, тогда как она не ела, не спала, заметно худела, кашляла и была, как давали чувствовать доктора, в опасности. Надо было думать только о том, чтобы помочь ей. Доктора ездили к Наташе и отдельно и консилиумами, говорили много по французски, по немецки и по латыни, осуждали один другого, прописывали самые разнообразные лекарства от всех им известных болезней; но ни одному из них не приходила в голову та простая мысль, что им не может быть известна та болезнь, которой страдала Наташа, как не может быть известна ни одна болезнь, которой одержим живой человек: ибо каждый живой человек имеет свои особенности и всегда имеет особенную и свою новую, сложную, неизвестную медицине болезнь, не болезнь легких, печени, кожи, сердца, нервов и т. д., записанных в медицине, но болезнь, состоящую из одного из бесчисленных соединений в страданиях этих органов. Эта простая мысль не могла приходить докторам (так же, как не может прийти колдуну мысль, что он не может колдовать) потому, что их дело жизни состояло в том, чтобы лечить, потому, что за то они получали деньги, и потому, что на это дело они потратили лучшие годы своей жизни. Но главное – мысль эта не могла прийти докторам потому, что они видели, что они несомненно полезны, и были действительно полезны для всех домашних Ростовых. Они были полезны не потому, что заставляли проглатывать больную большей частью вредные вещества (вред этот был мало чувствителен, потому что вредные вещества давались в малом количестве), но они полезны, необходимы, неизбежны были (причина – почему всегда есть и будут мнимые излечители, ворожеи, гомеопаты и аллопаты) потому, что они удовлетворяли нравственной потребности больной и людей, любящих больную. Они удовлетворяли той вечной человеческой потребности надежды на облегчение, потребности сочувствия и деятельности, которые испытывает человек во время страдания. Они удовлетворяли той вечной, человеческой – заметной в ребенке в самой первобытной форме – потребности потереть то место, которое ушиблено. Ребенок убьется и тотчас же бежит в руки матери, няньки для того, чтобы ему поцеловали и потерли больное место, и ему делается легче, когда больное место потрут или поцелуют. Ребенок не верит, чтобы у сильнейших и мудрейших его не было средств помочь его боли. И надежда на облегчение и выражение сочувствия в то время, как мать трет его шишку, утешают его. Доктора для Наташи были полезны тем, что они целовали и терли бобо, уверяя, что сейчас пройдет, ежели кучер съездит в арбатскую аптеку и возьмет на рубль семь гривен порошков и пилюль в хорошенькой коробочке и ежели порошки эти непременно через два часа, никак не больше и не меньше, будет в отварной воде принимать больная.
Что же бы делали Соня, граф и графиня, как бы они смотрели на слабую, тающую Наташу, ничего не предпринимая, ежели бы не было этих пилюль по часам, питья тепленького, куриной котлетки и всех подробностей жизни, предписанных доктором, соблюдать которые составляло занятие и утешение для окружающих? Чем строже и сложнее были эти правила, тем утешительнее было для окружающих дело. Как бы переносил граф болезнь своей любимой дочери, ежели бы он не знал, что ему стоила тысячи рублей болезнь Наташи и что он не пожалеет еще тысяч, чтобы сделать ей пользу: ежели бы он не знал, что, ежели она не поправится, он не пожалеет еще тысяч и повезет ее за границу и там сделает консилиумы; ежели бы он не имел возможности рассказывать подробности о том, как Метивье и Феллер не поняли, а Фриз понял, и Мудров еще лучше определил болезнь? Что бы делала графиня, ежели бы она не могла иногда ссориться с больной Наташей за то, что она не вполне соблюдает предписаний доктора?
– Эдак никогда не выздоровеешь, – говорила она, за досадой забывая свое горе, – ежели ты не будешь слушаться доктора и не вовремя принимать лекарство! Ведь нельзя шутить этим, когда у тебя может сделаться пневмония, – говорила графиня, и в произношении этого непонятного не для нее одной слова, она уже находила большое утешение. Что бы делала Соня, ежели бы у ней не было радостного сознания того, что она не раздевалась три ночи первое время для того, чтобы быть наготове исполнять в точности все предписания доктора, и что она теперь не спит ночи, для того чтобы не пропустить часы, в которые надо давать маловредные пилюли из золотой коробочки? Даже самой Наташе, которая хотя и говорила, что никакие лекарства не вылечат ее и что все это глупости, – и ей было радостно видеть, что для нее делали так много пожертвований, что ей надо было в известные часы принимать лекарства, и даже ей радостно было то, что она, пренебрегая исполнением предписанного, могла показывать, что она не верит в лечение и не дорожит своей жизнью.
Доктор ездил каждый день, щупал пульс, смотрел язык и, не обращая внимания на ее убитое лицо, шутил с ней. Но зато, когда он выходил в другую комнату, графиня поспешно выходила за ним, и он, принимая серьезный вид и покачивая задумчиво головой, говорил, что, хотя и есть опасность, он надеется на действие этого последнего лекарства, и что надо ждать и посмотреть; что болезнь больше нравственная, но…
Графиня, стараясь скрыть этот поступок от себя и от доктора, всовывала ему в руку золотой и всякий раз с успокоенным сердцем возвращалась к больной.
Признаки болезни Наташи состояли в том, что она мало ела, мало спала, кашляла и никогда не оживлялась. Доктора говорили, что больную нельзя оставлять без медицинской помощи, и поэтому в душном воздухе держали ее в городе. И лето 1812 года Ростовы не уезжали в деревню.
Несмотря на большое количество проглоченных пилюль, капель и порошков из баночек и коробочек, из которых madame Schoss, охотница до этих вещиц, собрала большую коллекцию, несмотря на отсутствие привычной деревенской жизни, молодость брала свое: горе Наташи начало покрываться слоем впечатлений прожитой жизни, оно перестало такой мучительной болью лежать ей на сердце, начинало становиться прошедшим, и Наташа стала физически оправляться.


Наташа была спокойнее, но не веселее. Она не только избегала всех внешних условий радости: балов, катанья, концертов, театра; но она ни разу не смеялась так, чтобы из за смеха ее не слышны были слезы. Она не могла петь. Как только начинала она смеяться или пробовала одна сама с собой петь, слезы душили ее: слезы раскаяния, слезы воспоминаний о том невозвратном, чистом времени; слезы досады, что так, задаром, погубила она свою молодую жизнь, которая могла бы быть так счастлива. Смех и пение особенно казались ей кощунством над ее горем. О кокетстве она и не думала ни раза; ей не приходилось даже воздерживаться. Она говорила и чувствовала, что в это время все мужчины были для нее совершенно то же, что шут Настасья Ивановна. Внутренний страж твердо воспрещал ей всякую радость. Да и не было в ней всех прежних интересов жизни из того девичьего, беззаботного, полного надежд склада жизни. Чаще и болезненнее всего вспоминала она осенние месяцы, охоту, дядюшку и святки, проведенные с Nicolas в Отрадном. Что бы она дала, чтобы возвратить хоть один день из того времени! Но уж это навсегда было кончено. Предчувствие не обманывало ее тогда, что то состояние свободы и открытости для всех радостей никогда уже не возвратится больше. Но жить надо было.
Ей отрадно было думать, что она не лучше, как она прежде думала, а хуже и гораздо хуже всех, всех, кто только есть на свете. Но этого мало было. Она знала это и спрашивала себя: «Что ж дальше?А дальше ничего не было. Не было никакой радости в жизни, а жизнь проходила. Наташа, видимо, старалась только никому не быть в тягость и никому не мешать, но для себя ей ничего не нужно было. Она удалялась от всех домашних, и только с братом Петей ей было легко. С ним она любила бывать больше, чем с другими; и иногда, когда была с ним с глазу на глаз, смеялась. Она почти не выезжала из дому и из приезжавших к ним рада была только одному Пьеру. Нельзя было нежнее, осторожнее и вместе с тем серьезнее обращаться, чем обращался с нею граф Безухов. Наташа Осссознательно чувствовала эту нежность обращения и потому находила большое удовольствие в его обществе. Но она даже не была благодарна ему за его нежность; ничто хорошее со стороны Пьера не казалось ей усилием. Пьеру, казалось, так естественно быть добрым со всеми, что не было никакой заслуги в его доброте. Иногда Наташа замечала смущение и неловкость Пьера в ее присутствии, в особенности, когда он хотел сделать для нее что нибудь приятное или когда он боялся, чтобы что нибудь в разговоре не навело Наташу на тяжелые воспоминания. Она замечала это и приписывала это его общей доброте и застенчивости, которая, по ее понятиям, таковая же, как с нею, должна была быть и со всеми. После тех нечаянных слов о том, что, ежели бы он был свободен, он на коленях бы просил ее руки и любви, сказанных в минуту такого сильного волнения для нее, Пьер никогда не говорил ничего о своих чувствах к Наташе; и для нее было очевидно, что те слова, тогда так утешившие ее, были сказаны, как говорятся всякие бессмысленные слова для утешения плачущего ребенка. Не оттого, что Пьер был женатый человек, но оттого, что Наташа чувствовала между собою и им в высшей степени ту силу нравственных преград – отсутствие которой она чувствовала с Kyрагиным, – ей никогда в голову не приходило, чтобы из ее отношений с Пьером могла выйти не только любовь с ее или, еще менее, с его стороны, но даже и тот род нежной, признающей себя, поэтической дружбы между мужчиной и женщиной, которой она знала несколько примеров.
В конце Петровского поста Аграфена Ивановна Белова, отрадненская соседка Ростовых, приехала в Москву поклониться московским угодникам. Она предложила Наташе говеть, и Наташа с радостью ухватилась за эту мысль. Несмотря на запрещение доктора выходить рано утром, Наташа настояла на том, чтобы говеть, и говеть не так, как говели обыкновенно в доме Ростовых, то есть отслушать на дому три службы, а чтобы говеть так, как говела Аграфена Ивановна, то есть всю неделю, не пропуская ни одной вечерни, обедни или заутрени.
Графине понравилось это усердие Наташи; она в душе своей, после безуспешного медицинского лечения, надеялась, что молитва поможет ей больше лекарств, и хотя со страхом и скрывая от доктора, но согласилась на желание Наташи и поручила ее Беловой. Аграфена Ивановна в три часа ночи приходила будить Наташу и большей частью находила ее уже не спящею. Наташа боялась проспать время заутрени. Поспешно умываясь и с смирением одеваясь в самое дурное свое платье и старенькую мантилью, содрогаясь от свежести, Наташа выходила на пустынные улицы, прозрачно освещенные утренней зарей. По совету Аграфены Ивановны, Наташа говела не в своем приходе, а в церкви, в которой, по словам набожной Беловой, был священник весьма строгий и высокой жизни. В церкви всегда было мало народа; Наташа с Беловой становились на привычное место перед иконой божией матери, вделанной в зад левого клироса, и новое для Наташи чувство смирения перед великим, непостижимым, охватывало ее, когда она в этот непривычный час утра, глядя на черный лик божией матери, освещенный и свечами, горевшими перед ним, и светом утра, падавшим из окна, слушала звуки службы, за которыми она старалась следить, понимая их. Когда она понимала их, ее личное чувство с своими оттенками присоединялось к ее молитве; когда она не понимала, ей еще сладостнее было думать, что желание понимать все есть гордость, что понимать всего нельзя, что надо только верить и отдаваться богу, который в эти минуты – она чувствовала – управлял ее душою. Она крестилась, кланялась и, когда не понимала, то только, ужасаясь перед своею мерзостью, просила бога простить ее за все, за все, и помиловать. Молитвы, которым она больше всего отдавалась, были молитвы раскаяния. Возвращаясь домой в ранний час утра, когда встречались только каменщики, шедшие на работу, дворники, выметавшие улицу, и в домах еще все спали, Наташа испытывала новое для нее чувство возможности исправления себя от своих пороков и возможности новой, чистой жизни и счастия.