Адати, Хатадзо

Хатадзо Адати
安達 二十三
Хатадзо Адати
Дата рождения	17 июня 1890(1890-06-17)
Место рождения	префектура Исикава, Японская империя
Дата смерти	10 сентября 1947(1947-09-10) (57 лет)
Место смерти	Рабаул, Территория Новая Гвинея
Принадлежность	Японская империя
Род войск	армия
Годы службы	1910—1945
Звание	генерал-лейтенант
Командовал	37-я пехотная дивизия 18-я армия
Сражения/войны	Японо-китайская война (1937—1945) Вторая мировая война

Хатадзо Адати (яп. 安達 二十三 Адати Хатадзо:, 17 июня 1890 — 10 сентября 1947) — генерал-лейтенант Японской императорской армии.

Родился в 1890 году в префектуре Исикава; так как это был 23-й год эпохи Мэйдзи, то отец ему дал имя «Хатадзо», которое записывалось иероглифами, означающими «23». Происходя из мелкой самурайской семьи, и будучи слишком бедным, чтобы записаться в подготовительную военную школу, что было необходимо для последующей карьеры в Императорском флоте, Хатадзо Адати смог пройти отбор в Токийскую кадетскую академию, что открыло ему дорогу в Императорскую армию. В 1910 году он закончил Рикугун сикан гакко, а после службы в 1-й дивизии Императорской гвардии в 1922 году окончил Рикугун дайгакко. В отличие от многих японских офицеров тех лет, он избежал вовлечённости в борьбу политических фракций, раздиравшую японскую армию в 1920-30-х годах. После службы на различных должностях в Генеральном штабе, он в 1933 году получил назначение в службу железнодорожной охраны Квантунской армии — структуру, отвечающую за безопасность Южно-Маньчжурской железной дороги.

В 1934 году Хатадзо Адати был произведён в полковники, а в 1936 году стал командиром 12-й пехотной бригады. После начала войны с Китаем в 1937 году участвовал в Шанхайском сражении, и в сентябре во время миномётного обстрела получил ранение в ногу, навсегда её травмировавшее.

В 1938 году Хатадзо Адати был произведён в генерал-майоры и стал командиром 26-й пехотной бригады. В августе 1940 года был произведён в генерал-лейтенанты и командовал 37-й дивизией во время сражения в Южной Шаньси. Затем он был назначен начальником штаба Северо-Китайского фронта.

9 ноября 1942 года Хатадзо Адати был назначен командиром сформированной в Рабауле 18-й армии, которая отвечала за оборону Новой Гвинеи и прилегающих островов. Когда после победы в кампании на Соломоновых островах американские войска 22—27 апреля 1944 года высадились в Аитапе и в Голландии, то его силы оказались изолированными, и постепенно вымирали от жары, болезней и несбалансированного питания. От исходных 140 тысяч человек к моменту окончания войны под командованием Адати оставалось лишь порядка 13 тысяч. После капитуляции Японии Адати с войсками сдался 6-й австралийской дивизии на мысе Вом под Веваком.

После войны Адати предстал перед австралийским судом по обвинению в военных преступлениях, совершённых по отношению к военнопленным, и был приговорён к пожизненному заключению. 10 сентября 1947 года он покончил жизнь самоубийством.

Отрывок, характеризующий Адати, Хатадзо

– Будь здоров…
… и высоко, и далеко,
На родиму сторону…
Жерков тронул шпорами лошадь, которая раза три, горячась, перебила ногами, не зная, с какой начать, справилась и поскакала, обгоняя роту и догоняя коляску, тоже в такт песни.


Возвратившись со смотра, Кутузов, сопутствуемый австрийским генералом, прошел в свой кабинет и, кликнув адъютанта, приказал подать себе некоторые бумаги, относившиеся до состояния приходивших войск, и письма, полученные от эрцгерцога Фердинанда, начальствовавшего передовою армией. Князь Андрей Болконский с требуемыми бумагами вошел в кабинет главнокомандующего. Перед разложенным на столе планом сидели Кутузов и австрийский член гофкригсрата.
– А… – сказал Кутузов, оглядываясь на Болконского, как будто этим словом приглашая адъютанта подождать, и продолжал по французски начатый разговор.
– Я только говорю одно, генерал, – говорил Кутузов с приятным изяществом выражений и интонации, заставлявшим вслушиваться в каждое неторопливо сказанное слово. Видно было, что Кутузов и сам с удовольствием слушал себя. – Я только одно говорю, генерал, что ежели бы дело зависело от моего личного желания, то воля его величества императора Франца давно была бы исполнена. Я давно уже присоединился бы к эрцгерцогу. И верьте моей чести, что для меня лично передать высшее начальство армией более меня сведущему и искусному генералу, какими так обильна Австрия, и сложить с себя всю эту тяжкую ответственность для меня лично было бы отрадой. Но обстоятельства бывают сильнее нас, генерал.
И Кутузов улыбнулся с таким выражением, как будто он говорил: «Вы имеете полное право не верить мне, и даже мне совершенно всё равно, верите ли вы мне или нет, но вы не имеете повода сказать мне это. И в этом то всё дело».
Австрийский генерал имел недовольный вид, но не мог не в том же тоне отвечать Кутузову.
– Напротив, – сказал он ворчливым и сердитым тоном, так противоречившим лестному значению произносимых слов, – напротив, участие вашего превосходительства в общем деле высоко ценится его величеством; но мы полагаем, что настоящее замедление лишает славные русские войска и их главнокомандующих тех лавров, которые они привыкли пожинать в битвах, – закончил он видимо приготовленную фразу.
Кутузов поклонился, не изменяя улыбки.
– А я так убежден и, основываясь на последнем письме, которым почтил меня его высочество эрцгерцог Фердинанд, предполагаю, что австрийские войска, под начальством столь искусного помощника, каков генерал Мак, теперь уже одержали решительную победу и не нуждаются более в нашей помощи, – сказал Кутузов.
Генерал нахмурился. Хотя и не было положительных известий о поражении австрийцев, но было слишком много обстоятельств, подтверждавших общие невыгодные слухи; и потому предположение Кутузова о победе австрийцев было весьма похоже на насмешку. Но Кутузов кротко улыбался, всё с тем же выражением, которое говорило, что он имеет право предполагать это. Действительно, последнее письмо, полученное им из армии Мака, извещало его о победе и о самом выгодном стратегическом положении армии.
– Дай ка сюда это письмо, – сказал Кутузов, обращаясь к князю Андрею. – Вот изволите видеть. – И Кутузов, с насмешливою улыбкой на концах губ, прочел по немецки австрийскому генералу следующее место из письма эрцгерцога Фердинанда: «Wir haben vollkommen zusammengehaltene Krafte, nahe an 70 000 Mann, um den Feind, wenn er den Lech passirte, angreifen und schlagen zu konnen. Wir konnen, da wir Meister von Ulm sind, den Vortheil, auch von beiden Uferien der Donau Meister zu bleiben, nicht verlieren; mithin auch jeden Augenblick, wenn der Feind den Lech nicht passirte, die Donau ubersetzen, uns auf seine Communikations Linie werfen, die Donau unterhalb repassiren und dem Feinde, wenn er sich gegen unsere treue Allirte mit ganzer Macht wenden wollte, seine Absicht alabald vereitelien. Wir werden auf solche Weise den Zeitpunkt, wo die Kaiserlich Ruseische Armee ausgerustet sein wird, muthig entgegenharren, und sodann leicht gemeinschaftlich die Moglichkeit finden, dem Feinde das Schicksal zuzubereiten, so er verdient». [Мы имеем вполне сосредоточенные силы, около 70 000 человек, так что мы можем атаковать и разбить неприятеля в случае переправы его через Лех. Так как мы уже владеем Ульмом, то мы можем удерживать за собою выгоду командования обоими берегами Дуная, стало быть, ежеминутно, в случае если неприятель не перейдет через Лех, переправиться через Дунай, броситься на его коммуникационную линию, ниже перейти обратно Дунай и неприятелю, если он вздумает обратить всю свою силу на наших верных союзников, не дать исполнить его намерение. Таким образом мы будем бодро ожидать времени, когда императорская российская армия совсем изготовится, и затем вместе легко найдем возможность уготовить неприятелю участь, коей он заслуживает».]