Хата, Сюнроку

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Сюнроку Хата
俊六 畑<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr>
министр армии Японии
30 августа 1939 — 22 июля 1940
Предшественник: Сэйсиро Итагаки
Преемник: Хидэки Тодзио
 
 
Военная служба
Годы службы: 1901—1945
Принадлежность: Императорская армия Японии
Род войск: сухопутные войска
Звание: маршал
Командовал: 14-я дивизия
ВВС Императорской армии Японии
Тайваньская армия
Центрально-Китайская экспедиционная армия
Экспедиционная армия в Китае
Второе командование
 
Награды:

Сюнроку Хата (яп. 畑 俊六 Хата Сюнроку?, 26 июля 1879 — 10 мая 1962) — маршал императорской армии Японии.

Хата родился в 1879 году в префектуре Фукусима, его отец был бывшим самураем из хана Айдзу. Когда ему было 12 лет, семья переехала в Хакодате, но в 14-летнем возрасте он был принят в престижную Токийскую первую среднюю школу. В связи с тем, что его отец умер в том же году и не смог оплатить обучение сына, Хата вместо этого пошёл в военное училище, а в 1901 году окончил Рикугун сикан гакко, получив звание второго лейтенанта и распределившись в артиллерию. Хата участвовал в русско-японской войне 1904—1905 годов, а в 1910 году закончил Рикугун дайгакко.

В марте 1912 года Хата стал военным атташе в Германии, и во время Первой мировой войны оставался в Европе в качестве военного наблюдателя. В сентябре 1914 года он был произведён в майоры, а в июле 1918, всё ещё находясь в Европе, в подполковники. В феврале 1919 года он стал членом японской делегации на Парижской мирной конференции.

По возвращении в Японию Хата в июле 1921 года получил под командование 16-й полк полевой артиллерии, а в марте 1926 года был произведён в генерал-майоры и получил под командование 4-ю бригаду тяжёлой полевой артиллерии. Затем он был прикомандирован к отделу стратегического планирования генерального штаба, став в июле 1927 года начальником 4-го бюро, а в августе 1928 года — начальником 1-го бюро.

В августе 1931 года Хата был произведён в генерал-лейтенанты и стал главным инспектором артиллерийской подготовки. В августе 1933 он стал командующим 14-й дивизией. В декабре 1935 года он возглавил ВВС Императорской армии Японии, а в августе 1936 — Тайваньскую армию.

После начала японо-китайской войны Хата начал быстро делать карьеру: член Высшего военного совета, главный инспектор боевой подготовки, в конце 1937 года получил звание генерала. В связи с тем, что после «нанкинской резни» генерал Иванэ Мацуи был отозван в Японию, с февраля 1938 года Хата принял вместо него командование войсками в центральном Китае. В мае 1939 года он стал старшим советником императора, а в июле 1939 возглавил Министерство армии. В июле 1940 года Хата сыграл ключевую роль в падении кабинета Ёная, уйдя в отставку с поста министра. С марта 1941 года Сюнроку Хата принял командование над японскими войсками в Китае. 2 июня 1944 года он был произведён в маршалы. С апреля 1945 года Хата был поставлен во главу Второго командования, призванного оборонять западную Японию в случае вторжения Союзников.

6 августа 1945 года Хата находился в Хиросиме в момент её атомной бомбардировки и лишь чудом выжил. По окончании войны Хата был арестован американскими властями и обвинён в совершении военных преступлений. В 1948 году на Токийском процессе он был приговорён к пожизненному заключению. В 1955 году он был помилован и в 1962 скончался.

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Напишите отзыв о статье "Хата, Сюнроку"

Отрывок, характеризующий Хата, Сюнроку

– Душенька моя, – сказал он: слово, которое никогда не говорил ей. – Бог милостив. – Она вопросительно, детски укоризненно посмотрела на него.
– Я от тебя ждала помощи, и ничего, ничего, и ты тоже! – сказали ее глаза. Она не удивилась, что он приехал; она не поняла того, что он приехал. Его приезд не имел никакого отношения до ее страданий и облегчения их. Муки вновь начались, и Марья Богдановна посоветовала князю Андрею выйти из комнаты.
Акушер вошел в комнату. Князь Андрей вышел и, встретив княжну Марью, опять подошел к ней. Они шопотом заговорили, но всякую минуту разговор замолкал. Они ждали и прислушивались.
– Allez, mon ami, [Иди, мой друг,] – сказала княжна Марья. Князь Андрей опять пошел к жене, и в соседней комнате сел дожидаясь. Какая то женщина вышла из ее комнаты с испуганным лицом и смутилась, увидав князя Андрея. Он закрыл лицо руками и просидел так несколько минут. Жалкие, беспомощно животные стоны слышались из за двери. Князь Андрей встал, подошел к двери и хотел отворить ее. Дверь держал кто то.
– Нельзя, нельзя! – проговорил оттуда испуганный голос. – Он стал ходить по комнате. Крики замолкли, еще прошло несколько секунд. Вдруг страшный крик – не ее крик, она не могла так кричать, – раздался в соседней комнате. Князь Андрей подбежал к двери; крик замолк, послышался крик ребенка.
«Зачем принесли туда ребенка? подумал в первую секунду князь Андрей. Ребенок? Какой?… Зачем там ребенок? Или это родился ребенок?» Когда он вдруг понял всё радостное значение этого крика, слезы задушили его, и он, облокотившись обеими руками на подоконник, всхлипывая, заплакал, как плачут дети. Дверь отворилась. Доктор, с засученными рукавами рубашки, без сюртука, бледный и с трясущейся челюстью, вышел из комнаты. Князь Андрей обратился к нему, но доктор растерянно взглянул на него и, ни слова не сказав, прошел мимо. Женщина выбежала и, увидав князя Андрея, замялась на пороге. Он вошел в комнату жены. Она мертвая лежала в том же положении, в котором он видел ее пять минут тому назад, и то же выражение, несмотря на остановившиеся глаза и на бледность щек, было на этом прелестном, детском личике с губкой, покрытой черными волосиками.
«Я вас всех люблю и никому дурного не делала, и что вы со мной сделали?» говорило ее прелестное, жалкое, мертвое лицо. В углу комнаты хрюкнуло и пискнуло что то маленькое, красное в белых трясущихся руках Марьи Богдановны.

Через два часа после этого князь Андрей тихими шагами вошел в кабинет к отцу. Старик всё уже знал. Он стоял у самой двери, и, как только она отворилась, старик молча старческими, жесткими руками, как тисками, обхватил шею сына и зарыдал как ребенок.

Через три дня отпевали маленькую княгиню, и, прощаясь с нею, князь Андрей взошел на ступени гроба. И в гробу было то же лицо, хотя и с закрытыми глазами. «Ах, что вы со мной сделали?» всё говорило оно, и князь Андрей почувствовал, что в душе его оторвалось что то, что он виноват в вине, которую ему не поправить и не забыть. Он не мог плакать. Старик тоже вошел и поцеловал ее восковую ручку, спокойно и высоко лежащую на другой, и ему ее лицо сказало: «Ах, что и за что вы это со мной сделали?» И старик сердито отвернулся, увидав это лицо.

Еще через пять дней крестили молодого князя Николая Андреича. Мамушка подбородком придерживала пеленки, в то время, как гусиным перышком священник мазал сморщенные красные ладонки и ступеньки мальчика.
Крестный отец дед, боясь уронить, вздрагивая, носил младенца вокруг жестяной помятой купели и передавал его крестной матери, княжне Марье. Князь Андрей, замирая от страха, чтоб не утопили ребенка, сидел в другой комнате, ожидая окончания таинства. Он радостно взглянул на ребенка, когда ему вынесла его нянюшка, и одобрительно кивнул головой, когда нянюшка сообщила ему, что брошенный в купель вощечок с волосками не потонул, а поплыл по купели.


Участие Ростова в дуэли Долохова с Безуховым было замято стараниями старого графа, и Ростов вместо того, чтобы быть разжалованным, как он ожидал, был определен адъютантом к московскому генерал губернатору. Вследствие этого он не мог ехать в деревню со всем семейством, а оставался при своей новой должности всё лето в Москве. Долохов выздоровел, и Ростов особенно сдружился с ним в это время его выздоровления. Долохов больной лежал у матери, страстно и нежно любившей его. Старушка Марья Ивановна, полюбившая Ростова за его дружбу к Феде, часто говорила ему про своего сына.
– Да, граф, он слишком благороден и чист душою, – говаривала она, – для нашего нынешнего, развращенного света. Добродетели никто не любит, она всем глаза колет. Ну скажите, граф, справедливо это, честно это со стороны Безухова? А Федя по своему благородству любил его, и теперь никогда ничего дурного про него не говорит. В Петербурге эти шалости с квартальным там что то шутили, ведь они вместе делали? Что ж, Безухову ничего, а Федя все на своих плечах перенес! Ведь что он перенес! Положим, возвратили, да ведь как же и не возвратить? Я думаю таких, как он, храбрецов и сынов отечества не много там было. Что ж теперь – эта дуэль! Есть ли чувство, честь у этих людей! Зная, что он единственный сын, вызвать на дуэль и стрелять так прямо! Хорошо, что Бог помиловал нас. И за что же? Ну кто же в наше время не имеет интриги? Что ж, коли он так ревнив? Я понимаю, ведь он прежде мог дать почувствовать, а то год ведь продолжалось. И что же, вызвал на дуэль, полагая, что Федя не будет драться, потому что он ему должен. Какая низость! Какая гадость! Я знаю, вы Федю поняли, мой милый граф, оттого то я вас душой люблю, верьте мне. Его редкие понимают. Это такая высокая, небесная душа!