Хатти

Хатти — самоназвание двух последовательно существовавших на территории Малой Азии в 3-2 тыс. до н. э. государств. Более древнее было создано хаттами, центр находился на территории современного поселения Аладжа-Хююк. Государство хаттов было покорено хеттами, язык которых относился к индоевропейским. Хетты перенесли свою столицу в город Хаттуса, однако заимствовали некоторые элементы хаттской культуры, в том числе название государства. В период своего наибольшего могущества (середина 2 тысячелетия до н. э.) Хатти занимало почти всю Малую Азию и контролировало прилегающую территорию Ближнего Востока. К концу 2 тысячелетия до н. э. Хатти распадается на ряд мелких государств, из которых восточные вскоре были поглощены Ассирией, а западные продолжились в виде послехеттских анатолийских государств (Лидия, Ликия и др.) вплоть до завоевания персами.

Ранний период

Терминология (Хатти, хатты, хетты).

Эволюция наших знаний по истории Передней Азии привела к определенной путанице в терминах.

После обнаружения в конце XIX века первых археологических данных о неизвестной ранее древней цивилизации на стыке Малой Азии и Ближнего Востока, носители этой культуры были сопоставлены с библейскими хеттеянами (2Цар. 11:3–23:39) или хеттеями (Нав. 1:4) и получили название хетты. Но в дальнейшем выяснилось, что самоназвание хеттов — звучит как хатти, и при этом относится фактически к двум этнически разным народам.

Более древний народ, говоривший на изолированном хаттском языке, стали называть хатты (не путайте с германскими хаттами!), а их государство Хаттским или Хатти. (Ранее по отношению к ним применялся также неудачный термин протохетты).

За вторым народом, говорившим на индоевропейском хеттском языке, оставили название хетты, а государство соответственно было названо Хеттским .

Само же слово хатти оказалось достаточно многозначным:

• Древнее название города Хаттусы.
• Древний народ хатты.
• Государство со столицей в городе Хаттуса и также государственная принадлежность к нему (хетты).
• Государства, образовавшиеся на останках хеттской державы, народы которых продолжали считать себя хеттами.
• С точки зрения обитателей Древней Месопотамии — все несемитские (а иногда и семитские) народы к западу от Евфрата.

Истоки цивилизации

О периоде становления известно весьма немного. Существенное влияние на формирование классового общества сыграла торговля с Месопотамией. В конце третьего тысячелетия Армянское нагорье находилось практически на полном самообеспечении, обладало весьма продвинутой металлургией, продукция которой и могла стать основой для экономического выделения части хаттского населения. Дефицитным ресурсом было олово, применявшееся для изготовления бронзы.

Этнический состав.

Нескольким известным лингвистам (Э. Форрер, Э. Ларош, И. М. Дунаевская и А. Камменхубер) удалось выяснить грамматическую структуру хаттского языка, и по их выражению - "она являет черты разительного структурного сходства с северо-западными кавказскими языками (абхазо-адыгскими)", а лингвистические исследования Г.А. Меликишвили и Г.Г. Гиоргадзе также делают вероятным близкое родство хаттского с языком каски.

С середины III тысячелетия в регион Хатти стали проникать носители анатолийских языков индоевропейской языковой семьи.

Пришедшие на территорию Хатти хетты (носители хеттского языка) смешались с местным хаттским населением. Процесс похоже был достаточно спокойным: резких изменений в культуре Хатти не зафиксировано.

Последующие поколения жителей Хатти разговаривали на хеттском языке, который сами называли неситским, но себя считали хаттами и наследовали культуру именно хаттов.

Было ли связано распространение хеттского языка с захватом власти в хаттских городах хеттами или же хеттский язык стал общеупотребительным из-за распространения на обширных территориях достаточно моноязычных хеттских общин в противовес множеству изолированных хаттских и иных диалектов — остается предметом дискуссий.

На смежных с Хатти территориях Малой Азии происходил схожий процесс смешения лувийских племен с местными народами (родственными хаттам).

Также неясен и путь проникновения хеттов и лувийцев в Малую Азию.

Государство и общество.

К началу второго тысячелетия на территории Малой Азии существовало множество городов-государств, которые торговали, сражались друг с другом, объединялись в союзы, но централизованного государства в тот момент ещё не было. Среди наиболее значимых центров числятся Неса, Цалпува, Бурушхаттум (Пурусханда), Салативара, Куосара и Хатти. Причем Бурушхаттум, возможно, являлся некоей доминантой (его правитель носил титул «Великий царь», в отличие от остальных «царей»).

Религия и культура.

Хаттское население поклонялось местным культам. Самыми почитаемыми божествами были бог Грозы и богиня Солнца, имевшие разные имена в разных областях. Сходные культы были распространены также и у населявших юго-восток Малой Азии хурритов. О культуре хеттов до их смешения с хаттами и принятия их культуры ничего не известно.

Позднехеттские царства

После крушения Хеттской державы на большей части её бывшей территории исчезают все следы былого величия, пропадает хеттская письменность, исчезает и сам язык. Только на средиземноморском побережье до времен Римской империи сохраняются хетто-лувийские языки.

Тем не менее, на юговосточной периферии рухнувшей империи в XII в. до н. э. возникают несколько небольших государств, население которых считало себя хеттами. При этом появляются новые города, выдвигаются на лидирующие позиции ранее малозначимые, многие же старые центры более не упоминаются.

Основные события

Ассирийский царь Тиглатпаласар I в 1110 году до н. э. упоминал о сборе дани во время походов к Евфрату и Средиземному морю с «Великих Хатти» в Мелиде и Каркемише, которые, очевидно, в тот момент контролировали северную Сирию.

После периода некоторого упадка в Ассирии Ашшурнацирапал II предпринял новый поход к Евфрату и в 876 году до н. э. обложил данью Каркемиш и другие хеттские государства вплоть до Средиземного моря, не встретив существенного сопротивления.

Следующий ассирийский царь Салманасар III уже встретил некоторое сопротивление со стороны объединенного войска Каркемиша, Хаттины, Бит-Адини и Сам’ала. Впрочем, хеттское войско было разбито, Каркемиш пал, а северная Сирия снова оказалась под ассирийской властью.

Однако, уже в 853 году до н. э. цари Дамаска и Хамата смогли противопоставить ассирийскому войску объединенные отряды двенадцати вассальных городов и ценой больших потерь остановить ассирийцев. Тем не менее, походы ассирийцев на Дамаск продолжились, и к 804 году до н. э. Ададнерари III взял Хамат и Дамаск.

Вскоре у Ассирии появился новый соперник, царство Урарту, и практически все хеттские города-государства перешли на сторону Урарту.

В 742 году до н. э. произошло генеральное сражение между ассирийским войском Тиглатпаласара III и урартским войском под личным руководством царя Сардури. Войска урарту были разбиты наголову и к 742 году до н. э. все сирийские государства были возвращены под власть Ассирии.

А ещё через несколько лет Ассирия начала планомерно превращать зависимые города-государства в ассирийские провинции, и к 709 году до н. э. все хеттские государства были аннексированы.

Культура.

К началу первого тысячелетия культурное влияние хеттов охватывало Сирию и проникло в Палестину. Однако, само население новых хеттских государств не было непосредственными носителями «официальной» хеттской культуры времен империи. Их язык похож на хеттский, но не идентичен ему. Клинопись более не применяется, вместо неё несколько вариаций иероглифического письма.

Литература

• История Древнего Востока. Том 2.
• Герни О. Р. Хетты.

Ссылки

• [egypt.hut2.ru/show.php?t=3&txt=24 Мирный договор между Рамсесом II и хеттским царём Хаттусили III]

Отрывок, характеризующий Хатти

Размотав бечевки, которыми была завязана одна нога, он аккуратно свернул бечевки и тотчас принялся за другую ногу, взглядывая на Пьера. Пока одна рука вешала бечевку, другая уже принималась разматывать другую ногу. Таким образом аккуратно, круглыми, спорыми, без замедления следовавшими одно за другим движеньями, разувшись, человек развесил свою обувь на колышки, вбитые у него над головами, достал ножик, обрезал что то, сложил ножик, положил под изголовье и, получше усевшись, обнял свои поднятые колени обеими руками и прямо уставился на Пьера. Пьеру чувствовалось что то приятное, успокоительное и круглое в этих спорых движениях, в этом благоустроенном в углу его хозяйстве, в запахе даже этого человека, и он, не спуская глаз, смотрел на него.
– А много вы нужды увидали, барин? А? – сказал вдруг маленький человек. И такое выражение ласки и простоты было в певучем голосе человека, что Пьер хотел отвечать, но у него задрожала челюсть, и он почувствовал слезы. Маленький человек в ту же секунду, не давая Пьеру времени выказать свое смущение, заговорил тем же приятным голосом.
– Э, соколик, не тужи, – сказал он с той нежно певучей лаской, с которой говорят старые русские бабы. – Не тужи, дружок: час терпеть, а век жить! Вот так то, милый мой. А живем тут, слава богу, обиды нет. Тоже люди и худые и добрые есть, – сказал он и, еще говоря, гибким движением перегнулся на колени, встал и, прокашливаясь, пошел куда то.
– Ишь, шельма, пришла! – услыхал Пьер в конце балагана тот же ласковый голос. – Пришла шельма, помнит! Ну, ну, буде. – И солдат, отталкивая от себя собачонку, прыгавшую к нему, вернулся к своему месту и сел. В руках у него было что то завернуто в тряпке.
– Вот, покушайте, барин, – сказал он, опять возвращаясь к прежнему почтительному тону и развертывая и подавая Пьеру несколько печеных картошек. – В обеде похлебка была. А картошки важнеющие!
Пьер не ел целый день, и запах картофеля показался ему необыкновенно приятным. Он поблагодарил солдата и стал есть.
– Что ж, так то? – улыбаясь, сказал солдат и взял одну из картошек. – А ты вот как. – Он достал опять складной ножик, разрезал на своей ладони картошку на равные две половины, посыпал соли из тряпки и поднес Пьеру.
– Картошки важнеющие, – повторил он. – Ты покушай вот так то.
Пьеру казалось, что он никогда не ел кушанья вкуснее этого.
– Нет, мне все ничего, – сказал Пьер, – но за что они расстреляли этих несчастных!.. Последний лет двадцати.
– Тц, тц… – сказал маленький человек. – Греха то, греха то… – быстро прибавил он, и, как будто слова его всегда были готовы во рту его и нечаянно вылетали из него, он продолжал: – Что ж это, барин, вы так в Москве то остались?
– Я не думал, что они так скоро придут. Я нечаянно остался, – сказал Пьер.
– Да как же они взяли тебя, соколик, из дома твоего?
– Нет, я пошел на пожар, и тут они схватили меня, судили за поджигателя.
– Где суд, там и неправда, – вставил маленький человек.
– А ты давно здесь? – спросил Пьер, дожевывая последнюю картошку.
– Я то? В то воскресенье меня взяли из гошпиталя в Москве.
– Ты кто же, солдат?
– Солдаты Апшеронского полка. От лихорадки умирал. Нам и не сказали ничего. Наших человек двадцать лежало. И не думали, не гадали.
– Что ж, тебе скучно здесь? – спросил Пьер.
– Как не скучно, соколик. Меня Платоном звать; Каратаевы прозвище, – прибавил он, видимо, с тем, чтобы облегчить Пьеру обращение к нему. – Соколиком на службе прозвали. Как не скучать, соколик! Москва, она городам мать. Как не скучать на это смотреть. Да червь капусту гложе, а сам прежде того пропадае: так то старички говаривали, – прибавил он быстро.
– Как, как это ты сказал? – спросил Пьер.
– Я то? – спросил Каратаев. – Я говорю: не нашим умом, а божьим судом, – сказал он, думая, что повторяет сказанное. И тотчас же продолжал: – Как же у вас, барин, и вотчины есть? И дом есть? Стало быть, полная чаша! И хозяйка есть? А старики родители живы? – спрашивал он, и хотя Пьер не видел в темноте, но чувствовал, что у солдата морщились губы сдержанною улыбкой ласки в то время, как он спрашивал это. Он, видимо, был огорчен тем, что у Пьера не было родителей, в особенности матери.
– Жена для совета, теща для привета, а нет милей родной матушки! – сказал он. – Ну, а детки есть? – продолжал он спрашивать. Отрицательный ответ Пьера опять, видимо, огорчил его, и он поспешил прибавить: – Что ж, люди молодые, еще даст бог, будут. Только бы в совете жить…
– Да теперь все равно, – невольно сказал Пьер.
– Эх, милый человек ты, – возразил Платон. – От сумы да от тюрьмы никогда не отказывайся. – Он уселся получше, прокашлялся, видимо приготовляясь к длинному рассказу. – Так то, друг мой любезный, жил я еще дома, – начал он. – Вотчина у нас богатая, земли много, хорошо живут мужики, и наш дом, слава тебе богу. Сам сем батюшка косить выходил. Жили хорошо. Христьяне настоящие были. Случилось… – И Платон Каратаев рассказал длинную историю о том, как он поехал в чужую рощу за лесом и попался сторожу, как его секли, судили и отдали ь солдаты. – Что ж соколик, – говорил он изменяющимся от улыбки голосом, – думали горе, ан радость! Брату бы идти, кабы не мой грех. А у брата меньшого сам пят ребят, – а у меня, гляди, одна солдатка осталась. Была девочка, да еще до солдатства бог прибрал. Пришел я на побывку, скажу я тебе. Гляжу – лучше прежнего живут. Животов полон двор, бабы дома, два брата на заработках. Один Михайло, меньшой, дома. Батюшка и говорит: «Мне, говорит, все детки равны: какой палец ни укуси, все больно. А кабы не Платона тогда забрили, Михайле бы идти». Позвал нас всех – веришь – поставил перед образа. Михайло, говорит, поди сюда, кланяйся ему в ноги, и ты, баба, кланяйся, и внучата кланяйтесь. Поняли? говорит. Так то, друг мой любезный. Рок головы ищет. А мы всё судим: то не хорошо, то не ладно. Наше счастье, дружок, как вода в бредне: тянешь – надулось, а вытащишь – ничего нету. Так то. – И Платон пересел на своей соломе.
Помолчав несколько времени, Платон встал.
– Что ж, я чай, спать хочешь? – сказал он и быстро начал креститься, приговаривая:
– Господи, Иисус Христос, Никола угодник, Фрола и Лавра, господи Иисус Христос, Никола угодник! Фрола и Лавра, господи Иисус Христос – помилуй и спаси нас! – заключил он, поклонился в землю, встал и, вздохнув, сел на свою солому. – Вот так то. Положи, боже, камушком, подними калачиком, – проговорил он и лег, натягивая на себя шинель.
– Какую это ты молитву читал? – спросил Пьер.
– Ась? – проговорил Платон (он уже было заснул). – Читал что? Богу молился. А ты рази не молишься?
– Нет, и я молюсь, – сказал Пьер. – Но что ты говорил: Фрола и Лавра?
– А как же, – быстро отвечал Платон, – лошадиный праздник. И скота жалеть надо, – сказал Каратаев. – Вишь, шельма, свернулась. Угрелась, сукина дочь, – сказал он, ощупав собаку у своих ног, и, повернувшись опять, тотчас же заснул.
Наружи слышались где то вдалеке плач и крики, и сквозь щели балагана виднелся огонь; но в балагане было тихо и темно. Пьер долго не спал и с открытыми глазами лежал в темноте на своем месте, прислушиваясь к мерному храпенью Платона, лежавшего подле него, и чувствовал, что прежде разрушенный мир теперь с новой красотой, на каких то новых и незыблемых основах, воздвигался в его душе.


В балагане, в который поступил Пьер и в котором он пробыл четыре недели, было двадцать три человека пленных солдат, три офицера и два чиновника.
Все они потом как в тумане представлялись Пьеру, но Платон Каратаев остался навсегда в душе Пьера самым сильным и дорогим воспоминанием и олицетворением всего русского, доброго и круглого. Когда на другой день, на рассвете, Пьер увидал своего соседа, первое впечатление чего то круглого подтвердилось вполне: вся фигура Платона в его подпоясанной веревкою французской шинели, в фуражке и лаптях, была круглая, голова была совершенно круглая, спина, грудь, плечи, даже руки, которые он носил, как бы всегда собираясь обнять что то, были круглые; приятная улыбка и большие карие нежные глаза были круглые.
Платону Каратаеву должно было быть за пятьдесят лет, судя по его рассказам о походах, в которых он участвовал давнишним солдатом. Он сам не знал и никак не мог определить, сколько ему было лет; но зубы его, ярко белые и крепкие, которые все выкатывались своими двумя полукругами, когда он смеялся (что он часто делал), были все хороши и целы; ни одного седого волоса не было в его бороде и волосах, и все тело его имело вид гибкости и в особенности твердости и сносливости.