Хатынь

Не следует путать с Катынью.

Не следует путать с Хотин.

Мемориальный комплекс Хатынь
автор монумента — скульптор Селиханов С. И.
Местонахождение	Логойский район, Минская область, Республика Беларусь
Сайт	[www.khatyn.by/ khatyn.by]

Объект Государственного списка историко-культурных ценностей Республики Беларусь, № 611Д000279

Хатынь

Хатынь, Белоруссия

Хаты́нь (возможно, от белор. хата — дом) — деревня в Белоруссии, уничтоженная 22 марта 1943 года карательным отрядом в качестве мести за убийство нескольких немецких военнослужащих. В соответствии с принципом коллективного наказания 149 жителей Хатыни были сожжены заживо или расстреляны за возможное оказание жителями деревни помощи партизанам. В карательной операции участвовали «118-й шуцманшафт батальон» и особый батальон СС «Дирленвангер».

В 1969 году на месте, где находилась деревня, был открыт мемориальный комплекс. Хатынь стала символом массового уничтожения мирного населения, осуществлявшегося нацистами и коллаборационистами на оккупированной территории СССР.

Повод для проведения карательной операции в Хатыни

21 марта 1943 года в Хатыни заночевали партизаны из партизанской бригады «Дяди Васи» (Василия Воронянского). На утро 22 марта они ушли в сторону Плещениц. Одновременно из Плещениц им навстречу в направлении Логойска выехала легковая автомашина в сопровождении двух грузовиков с карателями из 118-го батальона шуцманшафта 201-й немецкой охранной дивизии.

В автомашине ехал шеф-командир первой роты капитан полиции Ганс Вёльке, направлявшийся на аэродром в Минске. По пути колонна натолкнулась на женщин из деревни Козыри, работавших на лесозаготовке; на заданный им вопрос о наличии поблизости партизан женщины ответили, что никого не видели. Колонна двинулась дальше, но, не проехав и 300 м, попала в партизанскую засаду, устроенную отрядом «Мститель» бригады «Дяди Васи». В перестрелке каратели потеряли трёх человек, включая Ганса Вёльке. Командир взвода карателей Василий Мелешко заподозрил женщин в пособничестве партизанам и, вызвав подкрепление из батальона «Дирленвангер», вернулся к месту, где женщины рубили лес; по его приказу 26 женщин были расстреляны, а остальные отправлены в Плещеницы.

Гитлеровцы были взбешены гибелью Ганса Вёльке, который в 1936 году стал чемпионом Олимпийских игр в толкании ядра и был лично знаком с Гитлером. Они стали прочёсывать лес в поисках партизан и во второй половине дня 22 марта 1943 года окружили деревню Хатынь.

118-й шуцманшафт-батальон

Костяк батальона был сформирован в Польше в начале 1942 года из советских офицеров. Затем формирование 118-го и 115-го шуцманшафт батальонов было продолжено в Киеве преимущественно из этнических украинцев. В батальон вошли украинские националисты из распущенного Буковинского куреня, связанного с ОУН (м). Одна из рот 118-го батальона была сформирована из военных 115-го шуцманшафт батальона. Операция проводилась под руководством специального подразделения СС зондербатальон «Дирлевангер» (нем. "SS-Sonderregiment Dirlewanger"). Командовал батальоном бывший польский майор Смовский, начальник штаба — бывший старший лейтенант Красной Армии Григорий Васюра, командир взвода — бывший лейтенант Красной Армии Василий Мелешко. Немецким «шефом» 118-го вспомогательного батальона был майор полиции Эрих Кернер.

Батальон участвовал и в других операциях. 13 мая Васюра возглавлял боевые действия против партизан в районе села Дальковичи. 27 мая батальон проводит карательную операцию в селе Осови, где были расстреляны 78 человек. Далее последовала карательная операция «Коттбус» на территории Минской и Витебской областей — расправа над жителями сёл возле Вилейки - Маковье и Уборок, расстрел 50 евреев у села Каминская Слобода. За успешное выполнение поставленных задач гитлеровцы присвоили Васюре звание лейтенанта и наградили двумя медалями.

Описание преступления

Жители деревни ничего не знали об утреннем инциденте, в ответ на который был применен принцип общего коллективного наказания, нарушающий все правила и обычаи ведения войны.

По приказу Эриха Кернера и под непосредственным руководством Васюры полицейские согнали всё население Хатыни в колхозный сарай и заперли в нём. Тех, кто пытался убежать, убивали на месте. Среди жителей деревни были многодетные семьи: так, например, в семье Иосифа и Анны Барановских было девять детей, в семье Александра и Александры Новицких — семеро. В сарае заперли также Антона Кункевича из деревни Юрковичи и Кристину Слонскую из деревни Камено, которые оказались в это время в Хатыни. Сарай обложили соломой, облили бензином, переводчик-полицейский Лукович поджёг его.

Деревянный сарай быстро загорелся. Под напором десятков человеческих тел не выдержали и рухнули двери. В горящей одежде, охваченные ужасом, задыхаясь, люди бросились бежать; но тех, кто вырывался из пламени, расстреливали из пулемётов. В огне сгорели 149 жителей деревни, из них 75 детей младше 16 лет. Спастись тогда удалось двум девушкам — Марии Федорович и Юлии Климович, которые чудом смогли выбраться из горящего сарая и доползти до леса, где их подобрали жители деревни Хворостени Каменского сельсовета (позднее и эта деревня была сожжена оккупантами, и обе девушки погибли). Сама деревня была уничтожена полностью.

Из находившихся в сарае детей семилетний Виктор Желобкович и двенадцатилетний Антон Барановский остались в живых. Витя спрятался под телом своей матери, которая прикрыла сына собой; ребёнок, раненный в руку, пролежал под трупом матери до ухода карателей из деревни. Антон Барановский был ранен в ногу пулей, и эсэсовцы приняли его за мёртвого. Обгоревших, израненных детей подобрали и выходили жители соседних деревень. После войны дети воспитывались в детском доме. Ещё троим — Володе Яскевичу, его сестре Соне и Саше Желобковичу — также удалось скрыться от нацистов.

Из взрослых жителей деревни выжил лишь 56-летний деревенский кузнец Иосиф Иосифович Каминский (1887—1973). Обгоревший и раненый, он пришёл в сознание лишь поздно ночью, когда карательные отряды покинули деревню. Ему пришлось пережить ещё один тяжкий удар: среди трупов односельчан он нашёл своего сына Адама. Мальчик был смертельно ранен в живот, получил сильные ожоги. Он скончался на руках у отца. Иосиф Каминский с сыном Адамом послужили прототипами знаменитого памятника в мемориальном комплексе.

Одному из выживших жителей Хатыни — Антону Барановскому — 22 марта 1943 года было 12 лет. Он никогда не скрывал правду о событиях в Хатыни, открыто об этом говорил, знал имена многих полицаев, сжигавших людей. В декабре 1969 года — через 5 месяцев после открытия мемориального комплекса — Антон погиб при невыясненных обстоятельствах.

Версию событий с рядом отличий опубликовал в 2012 году украинский историк Иван Дерейко в монографии «Місцеві формування німецької армії та поліції у Райхскомісаріаті „Україна“ (1941—1944 роки)». Он пишет, что 118-й полицейский батальон после нападения отряда «Народные мстители» атаковал деревню, где вместо отхода в лес по неизвестной причине решили закрепиться партизаны. В результате штурма деревни было убито 30 партизан и некоторое число мирных жителей, ещё около 20 человек были захвачены в плен. Само же село с оставшимися жителями после боя по приказу обергруппенфюрера Курта фон Готтберга было сожжено Особым батальоном СС под командованием Дирлевангера.

Исполнители преступления из 118-го полицейского батальона

Список исполнителей:

• командиры — майор Константин Смовский, майор Иван Шудря;
• командир роты: Винницкий;
• взводные: лейтенант Мелешко, Пасичнык;
• начальник штаба: Григорий Васюра (с декабря 1942);
• рядовой состав: капрал-пулемётчик И. Козынченко, рядовые Г. Спивак, С. Сахно, О. Кнап, Т. Топчий, И. Петричук, Владимир Катрюк, Лакуста, Лукович, Щербань, Варламов, Хренов, Егоров, Субботин, Искандеров, Хачатурян.

В советское время факт участия коллаборационистов в преступлении в Хатыни замалчивался. Первые секретари ЦК КП Украины и КП Белоруссии В. Щербицкий и Н.Слюньков обратились в Центральный комитет партии с просьбой не разглашать сведения об участии украинцев и русских — бывших советских военнослужащих в зверском убийстве мирных жителей деревни. К просьбе отнеслись с «пониманием».

Командир батальона Смовский после войны был активным деятелем эмигрантских организаций, к ответственности не привлекался, умер в Миннеаполисе, США.

Командир взвода батальона Василий Мелешко был приговорён к расстрелу; приговор приведён в исполнение в 1975 году.

Васюра после службы в Белоруссии продолжил службу в 76 пехотном полку. По окончании войны Васюре в фильтрационном лагере удалось замести свои следы. Только в 1952 году за сотрудничество с оккупантами во время войны трибунал Киевского военного округа приговорил его к 25 годам лишения свободы. В то время о его карательной деятельности ничего не было известно. 17 сентября 1955 года Президиум Верховного Совета СССР принял Указ «Про амнистию советских граждан, которые сотрудничали с оккупантами во время войны 1941—1945», и Васюра вышел на свободу. Вернулся к себе в Черкасскую область.

Сотрудники КГБ позднее нашли и снова арестовали преступника. К тому времени он работал заместителем директора одного из совхозов на Киевщине, в апреле 1984 был награждён медалью «Ветеран труда», каждый год его поздравляли пионеры с 9 мая. Очень любил выступать перед пионерами в образе ветерана войны, фронтовика-связиста, и даже именовался почётным курсантом Киевского высшего военного инженерного дважды Краснознаменного училища связи имени М. И. Калинина — того, что закончил до войны.

Вопрос прокурора: «Судя по анкетам, большинство ваших подчинённых до этого служили в Красной Армии, прошли через немецкий плен, их нет нужды водить за ручку?» Васюра: «Да, служили. Но это была шайка бандитов, для которых главное — грабить и пьянствовать. Возьмите комвзвода Мелешку — кадровый советский офицер и форменный садист, буквально шалел от запаха крови».

</div>

— Из материалов процесса по делу Г. Васюры

</blockquote>

В ноябре-декабре 1986 г. в Минске состоялся процесс над Григорием Васюрой. Во время суда (дело № 104 объёмом в 14 томов) было установлено, что им лично было уничтожено более 360 мирных женщин, стариков, детей. Решением военного трибунала Белорусского военного округа Григорий Васюра признан виновным и приговорен к расстрелу.

В 1970-е годы был разоблачён Степан Сахно, осевший после войны в Куйбышеве и выдававший себя за фронтовика. На состоявшемся судебном процессе он был приговорён к 25 годам лишения свободы.

На 2015 год единственным оставшимся в живых известным членом 118-го батальона был Владимир Катрюк, с 1951 года проживавший в Канаде. В 1999 году Канада лишила его гражданства после того, как вскрылись изобличавшие его в военных преступлениях сведения, но в ноябре 2010 года суд вернул ему канадское гражданство. В мае 2015 года против Владимира Катрюка возбудил уголовное дело Следственный комитет России по статье 357 УК РФ(«Геноцид»), но Канада отказала России в выдаче Катрюка. В том же месяце Катрюк скончался в Канаде.

Список погибших жителей

В соответствии с Актом комиссии Логойского исполкома райсовета народных депутатов от 26 мая 1969 года установлена дата и время сожжения деревни Хатынь: 22 марта 1943 года в два часа дня, а также список сожжённых мирных советских граждан:

Всего: 149 человек (75 детей), 26 дворов

• I
  • Желобкович Андрей Иванович (1897 г. р.) — 46 лет
  • Желобкович Анна Викентьевна (1905 г. р.) — 38 лет
  • Желобкович Степан (1928 г. р.) — 15 лет
  • Желобкович Анна (1929 г. р.) — 14 лет
  • Желобкович София (1933 г. р.) — 10 лет
• II
  • Желобкович Петр Антонович (1898 г. р.) — 45 лет
  • Желобкович Стефанида Алексеевна (1903 г. р.) — 40 лет
  • Желобкович Ольга (1928 г. р.) — 15 лет
  • Желобкович Станислав (1929 г. р.) — 14 лет
  • Желобкович Раиса (1932 г. р.) — 11 лет
  • Желобкович Лидия (1934 г. р.) — 9 лет
• III
  • Желобкович Роман Степанович (1881 г. р.) — 62 года
  • Желобкович Стефанида Ивановна (1892 г. р.) — 51 год
  • Желобкович Виктор (1933 г. р.) — 10 лет
  • Желобкович Галина (1935 г. р.) — 8 лет
• IV
  • Барановский Иосиф Иванович (1899 г. р.) — 44 года
  • Барановская Анна Викентьевна (1906 г. р.) — 37 лет
  • Барановский Николай (1928 г. р.) — 15 лет
  • Барановский Станислав (1929 г. р.) — 14 лет
  • Барановский Владимир (1931 г. р.) — 12 лет
  • Барановский Геннадий (1932 г. р.) — 11 лет
  • Барановская Леонида (1932 г. р.) — 11 лет
  • Барановская Мария (1933 г. р.) — 10 лет
  • Барановская София (1934 г. р.) — 9 лет
  • Барановская Елена (1936 г. р.) — 7 лет
• V
  • Новицкий Александр Романович (1896 г. р.) — 47 лет
  • Новицкая Александра (1901 г. р.) — 42 года
  • Новицкий Леонид (1928 г. р.) — 15 лет
  • Новицкий Евгений (1930 г. р.) — 13 лет
  • Новицкая Мария (1932 г. р.) — 11 лет
  • Новицкая Анна (1934 г. р.) — 9 лет
  • Новицкий Константин (1938 г. р.) — 5 лет
  • Новицкий Антон (1939 г. р.) — 4 года
  • Новицкий Михаил (1941 г. р.) — 2 года
• VI
  • Барановская София (1895 г. р.) — 48 лет
  • Барановская Ванда (1918 г. р.) — 25 лет
  • Барановская Анна (1926 г. р.) — 17 лет
  • Барановский Николай (1937 г. р.) — 6 лет
• VII Дом сгорел без жителей
• VIII
  • Жыдович Савелий Казимирович (1905 г. р.) — 38 лет
  • Жыдович Елена Антоновна (1908 г. р.) — 35 лет
  • Жыдович Степан (1931 г. р.) — 12 лет
  • Жыдович Казимир (1933 г. р.) — 10 лет
  • Жыдович Адам (1934 г. р.) — 9 лет
  • Жыдович Николай (1935 г. р.) — 8 лет
  • Жыдович Вячеслав (1936 г. р.) — 7 лет
  • Жыдович Михаил (1938 г. р.) — 5 лет
  • Жыдович Мария Антоновна (1883 г. р.) — 60 лет
• IX
  • Каминский Иван Иосифович (1892 г. р.) — 51 год
  • Каминская Ольга Антоновна (1896 г. р.) — 47 лет
  • Каминский Вячеслав (1924 г. р.) — 19 лет
  • Каминская Мария (1928 г. р.) — 15 лет
  • Каминский Станислав (1932 г. р.) — 11 лет
  • Каминская Аня (1933 г. р.) — 10 лет
  • Каминская Юзефа (1938 г. р.) — 5 лет
• X
  • Каминская Адэля (1890 г. р.) — 53 года
  • Каминская Ядвига (1922 г. р.) — 21 год
  • Каминский Адам (1928 г. р.) — 15 лет
  • Каминский Михаил (1930 г. р.) — 13 лет
  • Каминская Виля (1932 г. р.) — 11 лет
  • Кункевич Антон (1912 г. р.) — 31 год
• XI
  • Желобкович Иван Иванович (1904 г. р.) — 39 лет
  • Желобкович София Антоновна (1907 г. р.) — 36 лет
  • Желобкович Владимир (1922 г. р.) — 21 год
  • Желобкович Лена (1933 г. р.) — 10 лет
  • Желобкович Леонида (1939 г. р.) — 4 года
  • Желобкович Михаил (1941 г. р.) — 2 года
  • Желобкович Мария (1885 г. р.) — 58 лет
  • Яскевич Иван Антонович (1904 г. р.) — 39 лет
  • Яскевич Юлия Ивановна (1913 г. р.) — 30 лет
  • Яскевич София (1933 г. р.) — 10 лет
  • Яскевич Елена (1935 г. р.) — 8 лет
  • Яскевич Аня (1939 г. р.) — 4 года
  • Яскевич Михаил (1941 г. р.) — 2 года
• XII
  • Иотка Казимир Феликсович (1896 г. р.) — 47 лет
  • Иотка Елена Степановна (1898 г. р.) — 45 лет
  • Иотка Мария (1925 г. р.) — 18 лет
  • Иотка Альберт (1928 г. р.) — 15 лет
  • Иотка Станислава (1931 г. р.) — 12 лет
  • Иотка Доминик (1936 г. р.) — 7 лет
  • Иотка Регина (1937 г. р.) — 6 лет
  • Иотка Степан (1939 г. р.) — 4 года
  • Иотка Юзефа (1941 г. р.) — 2 года
• XIII
  • Желобкович Ефрасиния Ивановна (1883 г. р.) — 60 лет
  • Желобкович Иосиф (1904 г. р.) — 39 лет
  • Желобкович Ольга (1909 г. р.) — 34 лет
• XIV
  • Иотка Иван Александрович (1904 г. р.) — 39 лет
  • Иотка Анастасия Степановна (1908 г. р.) — 35 лет
  • Иотка Казимир (1935 г. р.) — 8 лет
  • Иотка Юзефа (1939 г. р.) — 4 года
• XV
  • Рудак Мария Ивановна (1898 г. р.) — 45 лет
  • Миранович Стефанида Климентьевна (1875 г. р.) — 68 лет
• XVI
  • Дражынская Юзефа Антоновна (1911 г. р.) — 32 года
  • Дражынская Валентина (1933 г. р.) — 10 лет
  • Дражынская Михалина (1938 г. р.) — 5 лет
  • Довгель Антон Антонович (1888 г. р.) — 55 лет
  • Довгель Борис (1933 г. р.) — 10 лет
• XVII
  • Миранович Иосиф Иосифович (1899 г. р.) — 44 года
  • Миранович Фекла Николаевна (1901 г. р.) — 42 года
  • Миранович Нина (1925 г. р.) — 18 лет
  • Миранович Федор (1934 г. р.) — 9 лет
  • Миранович Петр (1937 г. р.) — 6 лет
  • Миранович Василий (1940 г. р.) — 3 года
  • Миранович Елена (1941 г. р.) — 2 года
• XVIII
  • Карабан Константин Устинович (1897 г. р.) — 46 лет
  • Карабан Мария (1900 г. р.) — 43 года
  • Карабан Леокадия (1928 г. р.) — 15 лет
  • Карабан Надежда (1933 г. р.) — 10 лет
  • Карабан Константин (1939 г. р.) — 4 года
• XIX
  • Федарович Анна Сидоровна (1892 г. р.) — 51 год
• XX
  • Карабан Петр Васильевич (1914 г. р.) — 29 лет
  • Карабан Елена Гавриловна (1925 г. р.) — 18 лет
• XXI
  • Карабан Юлия Амбросиевна (1878 г. р.) — 65 лет
  • Карабан Иосиф (1918 г. р.) — 25 лет
  • Карабан Мария (1923 г. р.) — 20 лет
  • Карабан Анна (1923 г. р.) — 20 лет
  • Карабан Виктор (1925 г. р.) — 18 лет
  • Карабан Владимир (1941 г. р.) — 2 года
• XXII
  • Яскевич Антон Антонович (1896 г. р.) — 47 лет
  • Яскевич Елена Сидоровна (1895 г. р.) — 48 лет
  • Яскевич Виктор (1922 г. р.) — 21 год
  • Яскевич Ванда (1923 г. р.) — 20 лет
  • Яскевич Вера (1924 г. р.) — 19 лет
  • Яскевич Надежда (1934 г. р.) — 9 лет
  • Яскевич Владислав (1936 г. р.) — 7 лет
  • Яскевич Толик (1943 г. р.) — 7 недель
• XXIII
  • Рудак Стефанида Антоновна (1898 г. р.) — 45 лет
  • Рудак Зинаида (1925 г. р.) — 18 лет
  • Рудак Александр (1932 г. р.) — 11 лет
  • Рудак Регина (1934 г. р.) — 9 лет
  • Рудак Антон (1938 г. р.) — 5 лет
• XXIV
  • Рудак Иосиф Иванович (1874 г. р.) — 69 лет
  • Рудак Прасковья Ивановна (1877 г. р.) — 66 лет
  • Рудак Михаил Иосифович (1905 г. р.) — 38 лет
  • Рудак Христина (1912 г. р.) — 31 год
  • Рудак София (1938 г. р.) — 5 лет
  • Рудак Христина (1940 г. р.) — 3 года
• XXV
  • Федарович Иосиф Сидорович (1889 г. р.) — 54 года
  • Федарович Петрунеля Амбросиевна (1894 г. р.) — 49 лет
  • Федарович Мария (1922 г. р.) — 21 год
  • Федарович Антон (1925 г. р.) — 18 лет
  • Федарович Иосиф Иосифович (1913 г. р.) — 30 лет
  • Федарович Юлия Антоновна (1913 г. р.) — 30 лет
  • Федарович Екатерина (1938 г. р.) — 5 лет
  • Федарович Аня (1940 г. р.) — 3 года
• XXVI
  • Климович Антон Максимович (1890 г. р.) — 53 года
  • Климович Юлия (1922 г. р.) — 21 год
  • Климович Антон (1926 г. р.) — 17 лет
  • Слонская Христина Максимовна (1895 г. р.) — 48 лет
  • Соколовский Петр Леонович (1933 г. р.) — 10 лет

Мемориальный комплекс «Хатынь»

Вид основной части Мемориального комплекса (от входа)

В память сотен белорусских деревень, уничтоженных нацистами в годы Великой Отечественной войны, в январе 1966 года было принято решение о создании в Логойском районе мемориального комплекса «Хатынь». В марте 1967 года был объявлен конкурс на создание проекта мемориала. В конкурсе победил коллектив архитекторов: Ю. Градов, В. Занкович, Л. Левин, скульптор народный художник БССР С. Селиханов. Торжественное открытие мемориального комплекса «Хатынь» состоялось 5 июля 1969 года.

Мемориальный архитектурно-скульптурный комплекс занимает площадь около 50 га. В центре композиции мемориала находится шестиметровая бронзовая скульптура «Непокорённый человек» с мёртвым ребёнком на руках. Рядом сомкнутые гранитные плиты, символизирующие крышу сарая, в котором были сожжены жители деревни. На братской могиле из белого мрамора — Венец памяти. На нём — наказ погибших живым:

Люди добрые, помните: любили мы жизнь, и Родину нашу, и вас, дорогие. Мы сгорели живыми в огне. Наша просьба ко всем: пусть скорбь и печаль обернутся в мужество ваше и силу, чтобы смогли вы утвердить навечно мир и покой на земле. Чтобы отныне нигде и никогда в вихре пожаров жизнь не умирала!

На обратной стороне Венца памяти — ответ живых погибшим:

Родные вы наши. Головы в скорби великой склонив, стоим перед вами. Вы не покорились фашистским убийцам в черные дни лихолетья. Вы приняли смерть, но пламя любви вашей к Родине нашей Советской вовек не погаснет. Память о вас в народе бессмертна, как вечна земля и вечно яркое солнце над нею!

Бывшая улица деревни выложена серыми, под цвет пепла, железобетонными плитами. В тех местах, где когда-то стояли дома, поставлено 26 символических бетонных нижних венцов срубов и столько же обелисков, напоминающих печные трубы, опалённые огнём. Перед каждым из сожжённых домов установлена открытая калитка, как символ гостеприимства жителей деревни. На трубах-обелисках — бронзовые таблички с именами тех, кто здесь родился и жил. Сверху каждого обелиска — печально звенящий колокол. Колокола звонят одновременно каждые 30 секунд.

На территории комплекса находится единственное в мире «Кладбище деревень» — 185 могил, каждая из которых символизирует одну из невозрождённых белорусских деревень, сожжённых вместе с населением (186-я невозрождённая деревня — это сама Хатынь). Одна из таких деревень — Шуневка. Могила каждой деревни представляет собой символическое пепелище, в центре которого расположен пьедестал в виде языка пламени — символ того, что деревня была сожжена. В траурной урне хранится земля деревни. На могиле написаны название деревни и название района, в котором стояла деревня.

Ещё один мемориальный элемент комплекса — «символические деревья жизни», на ветвях которых в алфавитном порядке перечислены названия 433 белорусских деревень, которые были уничтожены оккупантами вместе с жителями, но восстановлены после войны.

Мемориальный элемент «Стена памяти» включает мемориальные плиты с названиями свыше 260 лагерей смерти и мест массового уничтожения людей на территории Белоруссии.

На территории мемориала также находится мемориальный элемент «Вечный огонь» На квадратном траурном постаменте в трёх углах расположены три берёзки. Вместо четвёртой горит вечный огонь — в память о каждом четвёртом погибшем жителе Белоруссии.

Мемориальный комплекс «Хатынь» включён в государственный список историко-культурного наследия. В 2004 году была проведена реконструкция комплекса.

Как считают современные историки и публицисты, причина, по которой из множества уничтоженных во время войны белорусских деревень советское правительство уделило особое внимание мемориализации именно Хатыни, - созвучие названия этой деревни с Катынью, являвшейся местом расстрела польских военнопленных сотрудниками НКВД, факт которого СССР отрицал до 1990 года.

Галерея

В культуре

Песняры — Белоруссия (отрывок)

Наша память идет по лесной партизанской тропе

Не смогли зарасти эти тропы в народной судьбе

Боль тех давних годин в каждом сердце живет и поныне

В каждой нашей семье с нами малые дети Хатыни

[www.piter.fm/artist/песняры/song_807421 см. полный текст]

• Уничтожение деревни легло в основу романа белорусского писателя Алеся Адамовича — «Хатынская повесть». Книга, в свою очередь, послужила сценарной основой для советского кинофильма — «Иди и смотри».
• В 1971 году композитором Игорем Лученком была написана песня «Хатынь». Песня прозвучала в исполнении белорусского ВИА Песняры. В 1975 году Александра Пахмутова и Николай Добронравов написали песню «Белоруссия», во втором куплете которой есть также упоминание о Хатыни.
• Особый взгляд на события в деревне был представлен в книгах белорусской писательницы Елены Кобец-Филимоновой — «Жаворонки над Хатынью» (1973) и «Распятая Хатынь» (2005).

См. также

• Операция «Зимнее волшебство»
• Иди и смотри
• Корюковская трагедия
• Орадур-сюр-Глан
• Дальва
• Шуневка
• Красуха (деревня)
• Пирчюпис
• Аблинга
• Лидице

Ссылки

• [www.khatyn.by/ru/ Сайт Государственного мемориального комплекса «Хатынь» (khatyn.by)  (Проверено 9 ноября 2012)]
• [video.yandex.ru/users/bombogor/view/1 Выступление Иосифа Иосифовича Каминского на открытии Хатынского мемориала в 1969 году]
• [www.rg.ru/2014/03/04/hatyn.html Сергей Панченко. Кто сжёг Хатынь?] // Российская газета, 4 марта 2014
• [museum.logoysk.info/ru/logoysk-photos/Khatyn.html Старые фотографии Хатыни на Виртуальном музее города Логойска]
• [www.logoysk.info/ru/logoysk/142-news/312-2009-07-12-08-34-38.html Хатынь. А что же было на самом деле? // Сайт «Логойск новости» (www.logoysk.info), 14.04.2007]
• [militera.lib.ru/h/sb_neotvratimoe_vozmezdie/12.html Максимов С. С., ген.м-р.юст. История одного предательства // Неотвратимое возмездие: По материалам судебных процессов над изменниками Родины, фашистскими палачами и агентами империалистических разведок. — 2-е изд., доп. — М.: Воениздат, 1979. — 294 с. — 100000 экз.]
• [news.tut.by/tv/219367.html Глазков Виктор Один из хатынских карателей стал поч`тным гражданином канадского Эдмонтона и украинских Черновцов // Белорусский портал TUT.BY (news.tut.by) 22.03.2011.]
• [db.narb.by/ Белорусские деревни, уничтоженные нацистами. Электронная база данных Национального архива республики Беларусь]

Отрывок, характеризующий Хатынь

– А вот как, – отвечал Николай. – Вы мне сказали, что это от меня зависит; я не люблю Анну Михайловну и не люблю Бориса, но они были дружны с нами и бедны. Так вот как! – и он разорвал вексель, и этим поступком слезами радости заставил рыдать старую графиню. После этого молодой Ростов, уже не вступаясь более ни в какие дела, с страстным увлечением занялся еще новыми для него делами псовой охоты, которая в больших размерах была заведена у старого графа.


Уже были зазимки, утренние морозы заковывали смоченную осенними дождями землю, уже зелень уклочилась и ярко зелено отделялась от полос буреющего, выбитого скотом, озимого и светло желтого ярового жнивья с красными полосами гречихи. Вершины и леса, в конце августа еще бывшие зелеными островами между черными полями озимей и жнивами, стали золотистыми и ярко красными островами посреди ярко зеленых озимей. Русак уже до половины затерся (перелинял), лисьи выводки начинали разбредаться, и молодые волки были больше собаки. Было лучшее охотничье время. Собаки горячего, молодого охотника Ростова уже не только вошли в охотничье тело, но и подбились так, что в общем совете охотников решено было три дня дать отдохнуть собакам и 16 сентября итти в отъезд, начиная с дубравы, где был нетронутый волчий выводок.
В таком положении были дела 14 го сентября.
Весь этот день охота была дома; было морозно и колко, но с вечера стало замолаживать и оттеплело. 15 сентября, когда молодой Ростов утром в халате выглянул в окно, он увидал такое утро, лучше которого ничего не могло быть для охоты: как будто небо таяло и без ветра спускалось на землю. Единственное движенье, которое было в воздухе, было тихое движенье сверху вниз спускающихся микроскопических капель мги или тумана. На оголившихся ветвях сада висели прозрачные капли и падали на только что свалившиеся листья. Земля на огороде, как мак, глянцевито мокро чернела, и в недалеком расстоянии сливалась с тусклым и влажным покровом тумана. Николай вышел на мокрое с натасканной грязью крыльцо: пахло вянущим лесом и собаками. Чернопегая, широкозадая сука Милка с большими черными на выкате глазами, увидав хозяина, встала, потянулась назад и легла по русачьи, потом неожиданно вскочила и лизнула его прямо в нос и усы. Другая борзая собака, увидав хозяина с цветной дорожки, выгибая спину, стремительно бросилась к крыльцу и подняв правило (хвост), стала тереться о ноги Николая.
– О гой! – послышался в это время тот неподражаемый охотничий подклик, который соединяет в себе и самый глубокий бас, и самый тонкий тенор; и из за угла вышел доезжачий и ловчий Данило, по украински в скобку обстриженный, седой, морщинистый охотник с гнутым арапником в руке и с тем выражением самостоятельности и презрения ко всему в мире, которое бывает только у охотников. Он снял свою черкесскую шапку перед барином, и презрительно посмотрел на него. Презрение это не было оскорбительно для барина: Николай знал, что этот всё презирающий и превыше всего стоящий Данило всё таки был его человек и охотник.
– Данила! – сказал Николай, робко чувствуя, что при виде этой охотничьей погоды, этих собак и охотника, его уже обхватило то непреодолимое охотничье чувство, в котором человек забывает все прежние намерения, как человек влюбленный в присутствии своей любовницы.
– Что прикажете, ваше сиятельство? – спросил протодиаконский, охриплый от порсканья бас, и два черные блестящие глаза взглянули исподлобья на замолчавшего барина. «Что, или не выдержишь?» как будто сказали эти два глаза.
– Хорош денек, а? И гоньба, и скачка, а? – сказал Николай, чеша за ушами Милку.
Данило не отвечал и помигал глазами.
– Уварку посылал послушать на заре, – сказал его бас после минутного молчанья, – сказывал, в отрадненский заказ перевела, там выли. (Перевела значило то, что волчица, про которую они оба знали, перешла с детьми в отрадненский лес, который был за две версты от дома и который был небольшое отъемное место.)
– А ведь ехать надо? – сказал Николай. – Приди ка ко мне с Уваркой.
– Как прикажете!
– Так погоди же кормить.
– Слушаю.
Через пять минут Данило с Уваркой стояли в большом кабинете Николая. Несмотря на то, что Данило был не велик ростом, видеть его в комнате производило впечатление подобное тому, как когда видишь лошадь или медведя на полу между мебелью и условиями людской жизни. Данило сам это чувствовал и, как обыкновенно, стоял у самой двери, стараясь говорить тише, не двигаться, чтобы не поломать как нибудь господских покоев, и стараясь поскорее всё высказать и выйти на простор, из под потолка под небо.
Окончив расспросы и выпытав сознание Данилы, что собаки ничего (Даниле и самому хотелось ехать), Николай велел седлать. Но только что Данила хотел выйти, как в комнату вошла быстрыми шагами Наташа, еще не причесанная и не одетая, в большом, нянином платке. Петя вбежал вместе с ней.
– Ты едешь? – сказала Наташа, – я так и знала! Соня говорила, что не поедете. Я знала, что нынче такой день, что нельзя не ехать.
– Едем, – неохотно отвечал Николай, которому нынче, так как он намеревался предпринять серьезную охоту, не хотелось брать Наташу и Петю. – Едем, да только за волками: тебе скучно будет.
– Ты знаешь, что это самое большое мое удовольствие, – сказала Наташа.
– Это дурно, – сам едет, велел седлать, а нам ничего не сказал.
– Тщетны россам все препоны, едем! – прокричал Петя.
– Да ведь тебе и нельзя: маменька сказала, что тебе нельзя, – сказал Николай, обращаясь к Наташе.
– Нет, я поеду, непременно поеду, – сказала решительно Наташа. – Данила, вели нам седлать, и Михайла чтоб выезжал с моей сворой, – обратилась она к ловчему.
И так то быть в комнате Даниле казалось неприлично и тяжело, но иметь какое нибудь дело с барышней – для него казалось невозможным. Он опустил глаза и поспешил выйти, как будто до него это не касалось, стараясь как нибудь нечаянно не повредить барышне.


Старый граф, всегда державший огромную охоту, теперь же передавший всю охоту в ведение сына, в этот день, 15 го сентября, развеселившись, собрался сам тоже выехать.
Через час вся охота была у крыльца. Николай с строгим и серьезным видом, показывавшим, что некогда теперь заниматься пустяками, прошел мимо Наташи и Пети, которые что то рассказывали ему. Он осмотрел все части охоты, послал вперед стаю и охотников в заезд, сел на своего рыжего донца и, подсвистывая собак своей своры, тронулся через гумно в поле, ведущее к отрадненскому заказу. Лошадь старого графа, игреневого меренка, называемого Вифлянкой, вел графский стремянной; сам же он должен был прямо выехать в дрожечках на оставленный ему лаз.
Всех гончих выведено было 54 собаки, под которыми, доезжачими и выжлятниками, выехало 6 человек. Борзятников кроме господ было 8 человек, за которыми рыскало более 40 борзых, так что с господскими сворами выехало в поле около 130 ти собак и 20 ти конных охотников.
Каждая собака знала хозяина и кличку. Каждый охотник знал свое дело, место и назначение. Как только вышли за ограду, все без шуму и разговоров равномерно и спокойно растянулись по дороге и полю, ведшими к отрадненскому лесу.
Как по пушному ковру шли по полю лошади, изредка шлепая по лужам, когда переходили через дороги. Туманное небо продолжало незаметно и равномерно спускаться на землю; в воздухе было тихо, тепло, беззвучно. Изредка слышались то подсвистыванье охотника, то храп лошади, то удар арапником или взвизг собаки, не шедшей на своем месте.
Отъехав с версту, навстречу Ростовской охоте из тумана показалось еще пять всадников с собаками. Впереди ехал свежий, красивый старик с большими седыми усами.
– Здравствуйте, дядюшка, – сказал Николай, когда старик подъехал к нему.
– Чистое дело марш!… Так и знал, – заговорил дядюшка (это был дальний родственник, небогатый сосед Ростовых), – так и знал, что не вытерпишь, и хорошо, что едешь. Чистое дело марш! (Это была любимая поговорка дядюшки.) – Бери заказ сейчас, а то мой Гирчик донес, что Илагины с охотой в Корниках стоят; они у тебя – чистое дело марш! – под носом выводок возьмут.
– Туда и иду. Что же, свалить стаи? – спросил Николай, – свалить…
Гончих соединили в одну стаю, и дядюшка с Николаем поехали рядом. Наташа, закутанная платками, из под которых виднелось оживленное с блестящими глазами лицо, подскакала к ним, сопутствуемая не отстававшими от нее Петей и Михайлой охотником и берейтором, который был приставлен нянькой при ней. Петя чему то смеялся и бил, и дергал свою лошадь. Наташа ловко и уверенно сидела на своем вороном Арабчике и верной рукой, без усилия, осадила его.
Дядюшка неодобрительно оглянулся на Петю и Наташу. Он не любил соединять баловство с серьезным делом охоты.
– Здравствуйте, дядюшка, и мы едем! – прокричал Петя.
– Здравствуйте то здравствуйте, да собак не передавите, – строго сказал дядюшка.
– Николенька, какая прелестная собака, Трунила! он узнал меня, – сказала Наташа про свою любимую гончую собаку.
«Трунила, во первых, не собака, а выжлец», подумал Николай и строго взглянул на сестру, стараясь ей дать почувствовать то расстояние, которое должно было их разделять в эту минуту. Наташа поняла это.
– Вы, дядюшка, не думайте, чтобы мы помешали кому нибудь, – сказала Наташа. Мы станем на своем месте и не пошевелимся.
– И хорошее дело, графинечка, – сказал дядюшка. – Только с лошади то не упадите, – прибавил он: – а то – чистое дело марш! – не на чем держаться то.
Остров отрадненского заказа виднелся саженях во ста, и доезжачие подходили к нему. Ростов, решив окончательно с дядюшкой, откуда бросать гончих и указав Наташе место, где ей стоять и где никак ничего не могло побежать, направился в заезд над оврагом.
– Ну, племянничек, на матерого становишься, – сказал дядюшка: чур не гладить (протравить).
– Как придется, отвечал Ростов. – Карай, фюит! – крикнул он, отвечая этим призывом на слова дядюшки. Карай был старый и уродливый, бурдастый кобель, известный тем, что он в одиночку бирал матерого волка. Все стали по местам.
Старый граф, зная охотничью горячность сына, поторопился не опоздать, и еще не успели доезжачие подъехать к месту, как Илья Андреич, веселый, румяный, с трясущимися щеками, на своих вороненьких подкатил по зеленям к оставленному ему лазу и, расправив шубку и надев охотничьи снаряды, влез на свою гладкую, сытую, смирную и добрую, поседевшую как и он, Вифлянку. Лошадей с дрожками отослали. Граф Илья Андреич, хотя и не охотник по душе, но знавший твердо охотничьи законы, въехал в опушку кустов, от которых он стоял, разобрал поводья, оправился на седле и, чувствуя себя готовым, оглянулся улыбаясь.
Подле него стоял его камердинер, старинный, но отяжелевший ездок, Семен Чекмарь. Чекмарь держал на своре трех лихих, но также зажиревших, как хозяин и лошадь, – волкодавов. Две собаки, умные, старые, улеглись без свор. Шагов на сто подальше в опушке стоял другой стремянной графа, Митька, отчаянный ездок и страстный охотник. Граф по старинной привычке выпил перед охотой серебряную чарку охотничьей запеканочки, закусил и запил полубутылкой своего любимого бордо.
Илья Андреич был немножко красен от вина и езды; глаза его, подернутые влагой, особенно блестели, и он, укутанный в шубку, сидя на седле, имел вид ребенка, которого собрали гулять. Худой, со втянутыми щеками Чекмарь, устроившись с своими делами, поглядывал на барина, с которым он жил 30 лет душа в душу, и, понимая его приятное расположение духа, ждал приятного разговора. Еще третье лицо подъехало осторожно (видно, уже оно было учено) из за леса и остановилось позади графа. Лицо это был старик в седой бороде, в женском капоте и высоком колпаке. Это был шут Настасья Ивановна.
– Ну, Настасья Ивановна, – подмигивая ему, шопотом сказал граф, – ты только оттопай зверя, тебе Данило задаст.
– Я сам… с усам, – сказал Настасья Ивановна.
– Шшшш! – зашикал граф и обратился к Семену.
– Наталью Ильиничну видел? – спросил он у Семена. – Где она?
– Они с Петром Ильичем от Жаровых бурьяно встали, – отвечал Семен улыбаясь. – Тоже дамы, а охоту большую имеют.
– А ты удивляешься, Семен, как она ездит… а? – сказал граф, хоть бы мужчине в пору!
– Как не дивиться? Смело, ловко.
– А Николаша где? Над Лядовским верхом что ль? – всё шопотом спрашивал граф.
– Так точно с. Уж они знают, где стать. Так тонко езду знают, что мы с Данилой другой раз диву даемся, – говорил Семен, зная, чем угодить барину.
– Хорошо ездит, а? А на коне то каков, а?
– Картину писать! Как намеднись из Заварзинских бурьянов помкнули лису. Они перескакивать стали, от уймища, страсть – лошадь тысяча рублей, а седоку цены нет. Да уж такого молодца поискать!
– Поискать… – повторил граф, видимо сожалея, что кончилась так скоро речь Семена. – Поискать? – сказал он, отворачивая полы шубки и доставая табакерку.
– Намедни как от обедни во всей регалии вышли, так Михаил то Сидорыч… – Семен не договорил, услыхав ясно раздававшийся в тихом воздухе гон с подвыванием не более двух или трех гончих. Он, наклонив голову, прислушался и молча погрозился барину. – На выводок натекли… – прошептал он, прямо на Лядовской повели.
Граф, забыв стереть улыбку с лица, смотрел перед собой вдаль по перемычке и, не нюхая, держал в руке табакерку. Вслед за лаем собак послышался голос по волку, поданный в басистый рог Данилы; стая присоединилась к первым трем собакам и слышно было, как заревели с заливом голоса гончих, с тем особенным подвыванием, которое служило признаком гона по волку. Доезжачие уже не порскали, а улюлюкали, и из за всех голосов выступал голос Данилы, то басистый, то пронзительно тонкий. Голос Данилы, казалось, наполнял весь лес, выходил из за леса и звучал далеко в поле.
Прислушавшись несколько секунд молча, граф и его стремянной убедились, что гончие разбились на две стаи: одна большая, ревевшая особенно горячо, стала удаляться, другая часть стаи понеслась вдоль по лесу мимо графа, и при этой стае было слышно улюлюканье Данилы. Оба эти гона сливались, переливались, но оба удалялись. Семен вздохнул и нагнулся, чтоб оправить сворку, в которой запутался молодой кобель; граф тоже вздохнул и, заметив в своей руке табакерку, открыл ее и достал щепоть. «Назад!» крикнул Семен на кобеля, который выступил за опушку. Граф вздрогнул и уронил табакерку. Настасья Ивановна слез и стал поднимать ее.
Граф и Семен смотрели на него. Вдруг, как это часто бывает, звук гона мгновенно приблизился, как будто вот, вот перед ними самими были лающие рты собак и улюлюканье Данилы.
Граф оглянулся и направо увидал Митьку, который выкатывавшимися глазами смотрел на графа и, подняв шапку, указывал ему вперед, на другую сторону.
– Береги! – закричал он таким голосом, что видно было, что это слово давно уже мучительно просилось у него наружу. И поскакал, выпустив собак, по направлению к графу.
Граф и Семен выскакали из опушки и налево от себя увидали волка, который, мягко переваливаясь, тихим скоком подскакивал левее их к той самой опушке, у которой они стояли. Злобные собаки визгнули и, сорвавшись со свор, понеслись к волку мимо ног лошадей.
Волк приостановил бег, неловко, как больной жабой, повернул свою лобастую голову к собакам, и также мягко переваливаясь прыгнул раз, другой и, мотнув поленом (хвостом), скрылся в опушку. В ту же минуту из противоположной опушки с ревом, похожим на плач, растерянно выскочила одна, другая, третья гончая, и вся стая понеслась по полю, по тому самому месту, где пролез (пробежал) волк. Вслед за гончими расступились кусты орешника и показалась бурая, почерневшая от поту лошадь Данилы. На длинной спине ее комочком, валясь вперед, сидел Данила без шапки с седыми, встрепанными волосами над красным, потным лицом.
– Улюлюлю, улюлю!… – кричал он. Когда он увидал графа, в глазах его сверкнула молния.
– Ж… – крикнул он, грозясь поднятым арапником на графа.
– Про…ли волка то!… охотники! – И как бы не удостоивая сконфуженного, испуганного графа дальнейшим разговором, он со всей злобой, приготовленной на графа, ударил по ввалившимся мокрым бокам бурого мерина и понесся за гончими. Граф, как наказанный, стоял оглядываясь и стараясь улыбкой вызвать в Семене сожаление к своему положению. Но Семена уже не было: он, в объезд по кустам, заскакивал волка от засеки. С двух сторон также перескакивали зверя борзятники. Но волк пошел кустами и ни один охотник не перехватил его.


Николай Ростов между тем стоял на своем месте, ожидая зверя. По приближению и отдалению гона, по звукам голосов известных ему собак, по приближению, отдалению и возвышению голосов доезжачих, он чувствовал то, что совершалось в острове. Он знал, что в острове были прибылые (молодые) и матерые (старые) волки; он знал, что гончие разбились на две стаи, что где нибудь травили, и что что нибудь случилось неблагополучное. Он всякую секунду на свою сторону ждал зверя. Он делал тысячи различных предположений о том, как и с какой стороны побежит зверь и как он будет травить его. Надежда сменялась отчаянием. Несколько раз он обращался к Богу с мольбою о том, чтобы волк вышел на него; он молился с тем страстным и совестливым чувством, с которым молятся люди в минуты сильного волнения, зависящего от ничтожной причины. «Ну, что Тебе стоит, говорил он Богу, – сделать это для меня! Знаю, что Ты велик, и что грех Тебя просить об этом; но ради Бога сделай, чтобы на меня вылез матерый, и чтобы Карай, на глазах „дядюшки“, который вон оттуда смотрит, влепился ему мертвой хваткой в горло». Тысячу раз в эти полчаса упорным, напряженным и беспокойным взглядом окидывал Ростов опушку лесов с двумя редкими дубами над осиновым подседом, и овраг с измытым краем, и шапку дядюшки, чуть видневшегося из за куста направо.
«Нет, не будет этого счастья, думал Ростов, а что бы стоило! Не будет! Мне всегда, и в картах, и на войне, во всем несчастье». Аустерлиц и Долохов ярко, но быстро сменяясь, мелькали в его воображении. «Только один раз бы в жизни затравить матерого волка, больше я не желаю!» думал он, напрягая слух и зрение, оглядываясь налево и опять направо и прислушиваясь к малейшим оттенкам звуков гона. Он взглянул опять направо и увидал, что по пустынному полю навстречу к нему бежало что то. «Нет, это не может быть!» подумал Ростов, тяжело вздыхая, как вздыхает человек при совершении того, что было долго ожидаемо им. Совершилось величайшее счастье – и так просто, без шума, без блеска, без ознаменования. Ростов не верил своим глазам и сомнение это продолжалось более секунды. Волк бежал вперед и перепрыгнул тяжело рытвину, которая была на его дороге. Это был старый зверь, с седою спиной и с наеденным красноватым брюхом. Он бежал не торопливо, очевидно убежденный, что никто не видит его. Ростов не дыша оглянулся на собак. Они лежали, стояли, не видя волка и ничего не понимая. Старый Карай, завернув голову и оскалив желтые зубы, сердито отыскивая блоху, щелкал ими на задних ляжках.
– Улюлюлю! – шопотом, оттопыривая губы, проговорил Ростов. Собаки, дрогнув железками, вскочили, насторожив уши. Карай почесал свою ляжку и встал, насторожив уши и слегка мотнул хвостом, на котором висели войлоки шерсти.
– Пускать – не пускать? – говорил сам себе Николай в то время как волк подвигался к нему, отделяясь от леса. Вдруг вся физиономия волка изменилась; он вздрогнул, увидав еще вероятно никогда не виданные им человеческие глаза, устремленные на него, и слегка поворотив к охотнику голову, остановился – назад или вперед? Э! всё равно, вперед!… видно, – как будто сказал он сам себе, и пустился вперед, уже не оглядываясь, мягким, редким, вольным, но решительным скоком.
– Улюлю!… – не своим голосом закричал Николай, и сама собою стремглав понеслась его добрая лошадь под гору, перескакивая через водомоины в поперечь волку; и еще быстрее, обогнав ее, понеслись собаки. Николай не слыхал своего крика, не чувствовал того, что он скачет, не видал ни собак, ни места, по которому он скачет; он видел только волка, который, усилив свой бег, скакал, не переменяя направления, по лощине. Первая показалась вблизи зверя чернопегая, широкозадая Милка и стала приближаться к зверю. Ближе, ближе… вот она приспела к нему. Но волк чуть покосился на нее, и вместо того, чтобы наддать, как она это всегда делала, Милка вдруг, подняв хвост, стала упираться на передние ноги.
– Улюлюлюлю! – кричал Николай.
Красный Любим выскочил из за Милки, стремительно бросился на волка и схватил его за гачи (ляжки задних ног), но в ту ж секунду испуганно перескочил на другую сторону. Волк присел, щелкнул зубами и опять поднялся и поскакал вперед, провожаемый на аршин расстояния всеми собаками, не приближавшимися к нему.
– Уйдет! Нет, это невозможно! – думал Николай, продолжая кричать охрипнувшим голосом.
– Карай! Улюлю!… – кричал он, отыскивая глазами старого кобеля, единственную свою надежду. Карай из всех своих старых сил, вытянувшись сколько мог, глядя на волка, тяжело скакал в сторону от зверя, наперерез ему. Но по быстроте скока волка и медленности скока собаки было видно, что расчет Карая был ошибочен. Николай уже не далеко впереди себя видел тот лес, до которого добежав, волк уйдет наверное. Впереди показались собаки и охотник, скакавший почти на встречу. Еще была надежда. Незнакомый Николаю, муругий молодой, длинный кобель чужой своры стремительно подлетел спереди к волку и почти опрокинул его. Волк быстро, как нельзя было ожидать от него, приподнялся и бросился к муругому кобелю, щелкнул зубами – и окровавленный, с распоротым боком кобель, пронзительно завизжав, ткнулся головой в землю.
– Караюшка! Отец!.. – плакал Николай…
Старый кобель, с своими мотавшимися на ляжках клоками, благодаря происшедшей остановке, перерезывая дорогу волку, был уже в пяти шагах от него. Как будто почувствовав опасность, волк покосился на Карая, еще дальше спрятав полено (хвост) между ног и наддал скоку. Но тут – Николай видел только, что что то сделалось с Караем – он мгновенно очутился на волке и с ним вместе повалился кубарем в водомоину, которая была перед ними.
Та минута, когда Николай увидал в водомоине копошащихся с волком собак, из под которых виднелась седая шерсть волка, его вытянувшаяся задняя нога, и с прижатыми ушами испуганная и задыхающаяся голова (Карай держал его за горло), минута, когда увидал это Николай, была счастливейшею минутою его жизни. Он взялся уже за луку седла, чтобы слезть и колоть волка, как вдруг из этой массы собак высунулась вверх голова зверя, потом передние ноги стали на край водомоины. Волк ляскнул зубами (Карай уже не держал его за горло), выпрыгнул задними ногами из водомоины и, поджав хвост, опять отделившись от собак, двинулся вперед. Карай с ощетинившейся шерстью, вероятно ушибленный или раненый, с трудом вылезал из водомоины.
– Боже мой! За что?… – с отчаянием закричал Николай.
Охотник дядюшки с другой стороны скакал на перерез волку, и собаки его опять остановили зверя. Опять его окружили.
Николай, его стремянной, дядюшка и его охотник вертелись над зверем, улюлюкая, крича, всякую минуту собираясь слезть, когда волк садился на зад и всякий раз пускаясь вперед, когда волк встряхивался и подвигался к засеке, которая должна была спасти его. Еще в начале этой травли, Данила, услыхав улюлюканье, выскочил на опушку леса. Он видел, как Карай взял волка и остановил лошадь, полагая, что дело было кончено. Но когда охотники не слезли, волк встряхнулся и опять пошел на утек. Данила выпустил своего бурого не к волку, а прямой линией к засеке так же, как Карай, – на перерез зверю. Благодаря этому направлению, он подскакивал к волку в то время, как во второй раз его остановили дядюшкины собаки.
Данила скакал молча, держа вынутый кинжал в левой руке и как цепом молоча своим арапником по подтянутым бокам бурого.
Николай не видал и не слыхал Данилы до тех пор, пока мимо самого его не пропыхтел тяжело дыша бурый, и он услыхал звук паденья тела и увидал, что Данила уже лежит в середине собак на заду волка, стараясь поймать его за уши. Очевидно было и для собак, и для охотников, и для волка, что теперь всё кончено. Зверь, испуганно прижав уши, старался подняться, но собаки облепили его. Данила, привстав, сделал падающий шаг и всей тяжестью, как будто ложась отдыхать, повалился на волка, хватая его за уши. Николай хотел колоть, но Данила прошептал: «Не надо, соструним», – и переменив положение, наступил ногою на шею волку. В пасть волку заложили палку, завязали, как бы взнуздав его сворой, связали ноги, и Данила раза два с одного бока на другой перевалил волка.
С счастливыми, измученными лицами, живого, матерого волка взвалили на шарахающую и фыркающую лошадь и, сопутствуемые визжавшими на него собаками, повезли к тому месту, где должны были все собраться. Молодых двух взяли гончие и трех борзые. Охотники съезжались с своими добычами и рассказами, и все подходили смотреть матёрого волка, который свесив свою лобастую голову с закушенною палкой во рту, большими, стеклянными глазами смотрел на всю эту толпу собак и людей, окружавших его. Когда его трогали, он, вздрагивая завязанными ногами, дико и вместе с тем просто смотрел на всех. Граф Илья Андреич тоже подъехал и потрогал волка.
– О, материщий какой, – сказал он. – Матёрый, а? – спросил он у Данилы, стоявшего подле него.
– Матёрый, ваше сиятельство, – отвечал Данила, поспешно снимая шапку.
Граф вспомнил своего прозеванного волка и свое столкновение с Данилой.
– Однако, брат, ты сердит, – сказал граф. – Данила ничего не сказал и только застенчиво улыбнулся детски кроткой и приятной улыбкой.


Старый граф поехал домой; Наташа с Петей обещались сейчас же приехать. Охота пошла дальше, так как было еще рано. В середине дня гончих пустили в поросший молодым частым лесом овраг. Николай, стоя на жнивье, видел всех своих охотников.
Насупротив от Николая были зеленя и там стоял его охотник, один в яме за выдавшимся кустом орешника. Только что завели гончих, Николай услыхал редкий гон известной ему собаки – Волторна; другие собаки присоединились к нему, то замолкая, то опять принимаясь гнать. Через минуту подали из острова голос по лисе, и вся стая, свалившись, погнала по отвершку, по направлению к зеленям, прочь от Николая.
Он видел скачущих выжлятников в красных шапках по краям поросшего оврага, видел даже собак, и всякую секунду ждал того, что на той стороне, на зеленях, покажется лисица.
Охотник, стоявший в яме, тронулся и выпустил собак, и Николай увидал красную, низкую, странную лисицу, которая, распушив трубу, торопливо неслась по зеленям. Собаки стали спеть к ней. Вот приблизились, вот кругами стала вилять лисица между ними, всё чаще и чаще делая эти круги и обводя вокруг себя пушистой трубой (хвостом); и вот налетела чья то белая собака, и вслед за ней черная, и всё смешалось, и звездой, врозь расставив зады, чуть колеблясь, стали собаки. К собакам подскакали два охотника: один в красной шапке, другой, чужой, в зеленом кафтане.