Хаулин Вулф

Поделись знанием:
(перенаправлено с «Хаулин Вульф»)
Перейти к: навигация, поиск
Howlin' Wolf
Howlin' Wolf

Хаулин Вулф, 1972.
Основная информация
Полное имя

Chester Arthur Burnett

Дата рождения

10 июня 1910(1910-06-10)

Место рождения

Уайт-стэйшн, Уэст-пойнт, Миссисипи, США

Дата смерти

10 января 1976(1976-01-10) (65 лет)

Место смерти

Хайнс, Иллинойс

Годы активности

19511976

Страна

США США

Профессии

певец, гитарист, автор песен, губная гармоника

Жанры

блюз

Псевдонимы

Howlin' Wolf

Сотрудничество

Hubert Sumlin, Вилли Диксон

Лейблы

Chess

[www.howlinwolf.com/ linwolf.com]

Howlin' Wolf (Воющий Волк; настоящее имя Честер Артур Бёрнетт, англ. Chester Arthur Burnett; 10 июня 1910 года, Уайт Стэйшн, Уэст Пойнт, Миссисипи — 10 января 1976 года, Хайнес, Иллинойс) — американский блюзмен, гитарист, харпер, автор песен.

Наряду с Мадди Уотерсом считается одним из основоположников чикагской школы блюза.

О его влиянии на своё творчество заявляли The Rolling Stones, The Yardbirds, The Animals, The Doors, Джими Хендрикс, Led Zeppelin, Дженис Джоплин и многие другие.

В списке величайших исполнителей, составленном музыкальным журналом «Rolling Stone», Howlin' Wolf находится на 51 месте.[1]





Происхождение

Хаулин Вулф родился 10 июня 1910 года в Уайт-стэйшн, штат Миссисипи. Был назван Честер Артур Бернетт в честь Честера Артура, 21-го президента США. Из-за своего телосложения в молодости имел прозвища Честер Большая Нога и Бык: его рост был 6 футов 3 дюйма (191 см) и вес около 275 фунтов (125 кг). Происхождение прозвища Хаулин Вулф (англ. воющий волк) он объяснил так: «Я получил его от деда», — который часто рассказывал ему истории про волков, обитающих в их местности, и грозил ему, что, если он будет плохо себя вести, то его заберут воющие волки.

Согласно документальному фильму «The Howlin' Wolf Story», родители Барнетта разошлись, когда он был ещё молод. Его очень религиозная мать Гертруда выгнала его из дома, когда он был ребёнком за отказ работать на ферме; затем он переехал к дяде Уиллу Янгу, который относился к нему плохо. Когда ему было 13 лет, он убежал от него, и, как утверждал, прошел босиком 85 миль (137 км), чтобы встретиться с отцом, у кого он, наконец, обрел счастливый дом среди большой семьи отца. Во время пика своего успеха он поехал в свой родной город из Чикаго, чтобы увидеться с матерью, и был доведен до слез тем, как она отвергла его: она отказалась принять от него деньги, сказав, что он их получил, играя «музыку дьявола».

Музыкальная карьера

1930—1940-е

В 1930 году Бернетт встретил Чарли Паттона, самого популярного блюзмена в дельте Миссисипи в то время. Он слушал выступления Паттона в джук-джойнтах с улицы. Как он вспоминал, Паттон играл песни «Pony Blues», «High Water Everywhere», «A Spoonful Blues» и «Banty Rooster Blues». Они познакомились, и вскоре Паттон стал учить его игре на гитаре. Бернетт вспоминал, что: «Первое что я когда-либо играл в моей жизни была… мелодия про… „запряги пони и оседлай мою чёрную кобылу“» («Pony Blues») Также он познакомился с талантами Паттона как шоумена: «Когда он играл на гитаре, он вращал её вперед и назад, перебрасывал её через плечи, между ног, подбрасывал её в воздух». Бернетт также выполнял гитарные трюки, которые он узнал от Паттона в течение всей своей карьеры. Он часто играл с Паттоном в небольших населенных пунктах дельты Миссисипи.

Бернетт также находился под влиянием других популярных исполнителей блюза того времени, таких как Миссисипи Шейхс, Блайнд Лемон Джефферсон, Ма Рейни, Лонни Джонсон, Тампа Ред, Блайнд Блейк и Томми Джонсон.

Свою манеру игры на гармонике он перенял у Санни Бой Уильямсона II, который научил его играть, когда Бернетт переехал в Паркин, штат Арканзас, в 1933 году.

В 1930-х годах Бернетт выступал на юге США как сольный исполнитель и совместно с рядом блюзовых музыкантов, в их числе Флойд Джонс, Джонни Шайнс, Дэвид Эдвардс, Санни Бой Уильямсон II, Роберт Джонсон, Роберт Локвуд Джуниор, Вилли Браун, Сон Хаус и Вилли Джонсон. 9 апреля 1941 года его призвали в армию США, и он находился на нескольких военных базах в разных частях страны. Бернетт был демобилизован 3 ноября 1943 года. Он вернулся к своей семье, которая к тому времени переехала в Арканзас, где занимался сельским хозяйством, а также выступал с Флойдом Джонсом и другими музыкантами. В 1948 году он сформировал группу, которая включала гитаристов Вилли Джонсона и Мэтта Мерфи, Джуниора Паркера на гармонике, пианиста по прозвищу «Destruction» (имя неизвестно) и барабанщика Вилли Стили. Радиостанция KWEM в Мемфисе вещала его живые выступления, также он выступал на радио KFFA (AM).

1950-е

В 1951 году Сэм Филлипс записал несколько песен Хаулин Вулфа в своей студии en:Sun Studio. Он быстро стал местной знаменитостью и начал работать с группой в составе гитаристов Вилли Джонсона и Пэта Харе. Его первые синглы были выпущены двумя звукозаписывающими компаниями — Chess Records и RPM Records в 1951 году. Позже Леонард Чесс (основатель Chess Records) подписал с Хаулином Вулфом контракт и тот переехал в Чикаго в 1952 году. Там он собрал новый коллектив. Чикагца Джоди Уильямса он привлек в качестве первого гитариста. В течение года он также переманил из Мемфиса в Чикаго гитариста Херберта Самлина, и соло Самлина стало прекрасно дополнять низкий сильный голос Вулфа. Однако в эти годы состав группы Хаулин Вулфа много раз менялся, на записях и в живую помимо прочих выступали Вилли Джонсон, Джоди Уильямс, Ли Купер, Л. Д. МакГи, Отис «Биг Смоки» Смотерс, его брат Литтл Смоки Смотерс, Джимми Роджерс, Фредди Робинсон, Бадди Гай и другие. За исключением нескольких периодов отсутствия в конце 1950-х, Самлин оставался членом группы Вулфа на протяжении всей его карьеры, и этот гитарист чаще всего ассоциируется со звучанием музыки Хаулин Вулфа.

В 1950 году пять песен Хаулин Вулфа попали в национальные R&B-чарты: «Moanin' At Midnight», «How Many More Years», «Who Will Be Next», «Smokestack Lightning» и «I Asked For Water (She Gave Me Gasoline)». В 1959 году вышел его первый альбом «Moanin' In The Moonlight» — компиляция прежних синглов.

1960-1970-e

В начале 1960-х Хаулин Вулф записал несколько песен, которые стали его самыми известными: «Wang Dang Doodle», «Back Door Man», «Spoonful», «The Red Rooster (Little Red Rooster)», «I Ain’t Superstitious», «Goin' Down Slow» и «Killing Floor». Многие из его песен были написаны басистом и аранжировщиком Chess Records Вилли Диксоном; позже они появились в репертуаре британских и американских рок-групп, которые ещё более популяризировали их. В 1962 году вышел его второй сборник под названием «Howlin' Wolf».

Хаулин Вулф гастролировал по Европе в 1964 году, участвуя в туре American Folk Blues Festival, организованном немецкими промоутерами Хорстом Липпманом и Фрицем Рау. В 1965 году по настоянию The Rolling Stones он был приглашен на шоу en:Shindig! (за год до этого кавер «Little Red Rooster» в исполнении Rolling Stones занял первое место в чарте Великобритании).

В конце 1960-х и в начале 1970-х годов Хаулин Вулф записал альбомы с другими музыкантами: «The Super Super Blues Band» c Бо Диддли и Мадди Уотерсом, «The Howlin' Wolf Album» с сессионными музыкантами и «Howlin' Wolf London Sessions» с британскими рок-музыкантами Эриком Клептоном, Стивом Уинвудом, Иэном Стюартом, Биллом Уаймэном, Чарли Уоттсом и другими. Его последним альбомом, записанным на Chess Records в 1973 году, стал «The Back Door Wolf».

Личная жизнь

В отличие от многих других блюзовых музыкантов, Честер Бернетт был финансово успешным на протяжении почти всей карьеры. Помимо музыкальной популярности это, возможно, стало результатом его способности избежать увлечений алкоголем, азартными играми, «свободными женщинами» и т. п., чем были знамениты многие из его коллег.

Он был практически неграмотным до 40 лет. В конце концов, он вернулся в школу, получил среднее образование, а затем изучал бухгалтерский учёт и посещал другие бизнес-курсы, чтобы помочь своей карьере.

Бернетт встретил свою будущую жену Лилли, когда она посетила одно из его выступлений в клубе в Чикаго. Она и её семья были городскими и образованными жителями, и никак не относились к тогда сомнительному для многих миру музыкантов блюза. Тем не менее, как он говорил, она сразу же привлекла его, когда он увидел её в аудитории. Вместе они воспитали двух дочерей Лилли от её предыдущего партнера — Битти и Барбару.

После того, как он женился на Лилли, которая также помогала управлять ему в плане бизнеса, Бернетт стал настолько финансово успешным, что мог предложить участникам группы не только достойную зарплату, но и другие преимущества: например, медицинскую страховку. Это, в свою очередь, позволило ему нанимать одних из лучших музыкантов того времени. По словам его дочерей, он никогда не пытался выделяться: например, водил универсал Pontiac, а не какой-либо роскошный автомобиль.

Здоровья Бернетта стало ухудшаться в конце 1960-х. Он перенес несколько сердечных приступов, а в 1970 получил серьезное повреждение почек в автокатастрофе. Он умер в больнице города Хайнс, штат Иллинойс, 10 января 1976 от осложнений заболевания почек, и был похоронен на кладбище Окридж, недалеко от Чикаго. На его надгробье выгравирована гитара и губная гармоника.

Награды

В 1980 году Вулф был включен в зал славы блюза. В 1999 песня Вулфа «Smokestack Lightning» вошла в зал славы премии Грэмми. В зале славы рок-н-ролла, куда имя Вулфа было внесено в 1991, входят три его песни:

Год записи Название
1956 Smokestack Lightning
1960 Spoonful
1962 The Red Rooster

В фильме «Кадиллак Рекордс» (2008) роль Хаулин Вулфа исполнил британский актёр Имонн Уокер.

Дискография

  • 1959 — «Moanin’ in the Moonlight»;
  • 1962 — «Howlin' Wolf Sings the Blues»;
  • 1962 — «Howlin' Wolf»;
  • 1964 — «'Rockin' The Blues — Live In Germany»;
  • 1966 — «The Real Folk Blues»;
  • 1966 — «Live In Cambridge»;
  • 1966 — «The Super Super Blues Band»;
  • 1967 — «More Real Folk Blues»;
  • 1969 — «The Howlin' Wolf Album»;
  • 1971 — «Message to the Young»;
  • 1971 — «Going Back Home»;
  • 1971 — «The London Howlin' Wolf Sessions»;
  • 1972 — «Live and Cookin' (At Alice’s Revisited)»;
  • 1973 — «Evil — Live at Joe’s Place»;
  • 1973 — «The Back Door Wolf»;
  • 1974 — «London Revisited»;
  • 1975 — «Change My Way».

Напишите отзыв о статье "Хаулин Вулф"

Примечания

  1. (2004) «[www.rollingstone.com/music/lists/100-greatest-artists-of-all-time-19691231/howlin-wolf-19691231 The 100 Greatest Artists of All Time: Howlin' Wolf]». Rolling Stone (946). Проверено April 17, 2014.

Ссылки

  • [www.blueshouse.ru/index.php?option=com_content&view=article&id=391:apisigin-howlin-wolf&catid=33:cdelta&Itemid=5 На родине Хаулин Вулфа и его последний приют в Чикаго. Фотоочерк Валерия Писигина.]
  • Hoffman, Mark [www.howlinwolf.com/articles/bio_2.htm Howlin’ Wolf Biography, Part 2]. Howlin’ Wolf Productions (July 18, 2012). Проверено 17 апреля 2014.
  • Mark Humphrey. en:His Best (Howlin' Wolf album) [Liner notes]. Geffen Records/Chess Records.(2007). B0008784-02/CHD-9375 BK02.

Отрывок, характеризующий Хаулин Вулф

– Прибавь рыси! – послышалась команда, и Ростов чувствовал, как поддает задом, перебивая в галоп, его Грачик.
Он вперед угадывал его движения, и ему становилось все веселее и веселее. Он заметил одинокое дерево впереди. Это дерево сначала было впереди, на середине той черты, которая казалась столь страшною. А вот и перешли эту черту, и не только ничего страшного не было, но всё веселее и оживленнее становилось. «Ох, как я рубану его», думал Ростов, сжимая в руке ефес сабли.
– О о о а а а!! – загудели голоса. «Ну, попадись теперь кто бы ни был», думал Ростов, вдавливая шпоры Грачику, и, перегоняя других, выпустил его во весь карьер. Впереди уже виден был неприятель. Вдруг, как широким веником, стегнуло что то по эскадрону. Ростов поднял саблю, готовясь рубить, но в это время впереди скакавший солдат Никитенко отделился от него, и Ростов почувствовал, как во сне, что продолжает нестись с неестественною быстротой вперед и вместе с тем остается на месте. Сзади знакомый гусар Бандарчук наскакал на него и сердито посмотрел. Лошадь Бандарчука шарахнулась, и он обскакал мимо.
«Что же это? я не подвигаюсь? – Я упал, я убит…» в одно мгновение спросил и ответил Ростов. Он был уже один посреди поля. Вместо двигавшихся лошадей и гусарских спин он видел вокруг себя неподвижную землю и жнивье. Теплая кровь была под ним. «Нет, я ранен, и лошадь убита». Грачик поднялся было на передние ноги, но упал, придавив седоку ногу. Из головы лошади текла кровь. Лошадь билась и не могла встать. Ростов хотел подняться и упал тоже: ташка зацепилась за седло. Где были наши, где были французы – он не знал. Никого не было кругом.
Высвободив ногу, он поднялся. «Где, с какой стороны была теперь та черта, которая так резко отделяла два войска?» – он спрашивал себя и не мог ответить. «Уже не дурное ли что нибудь случилось со мной? Бывают ли такие случаи, и что надо делать в таких случаях?» – спросил он сам себя вставая; и в это время почувствовал, что что то лишнее висит на его левой онемевшей руке. Кисть ее была, как чужая. Он оглядывал руку, тщетно отыскивая на ней кровь. «Ну, вот и люди, – подумал он радостно, увидав несколько человек, бежавших к нему. – Они мне помогут!» Впереди этих людей бежал один в странном кивере и в синей шинели, черный, загорелый, с горбатым носом. Еще два и еще много бежало сзади. Один из них проговорил что то странное, нерусское. Между задними такими же людьми, в таких же киверах, стоял один русский гусар. Его держали за руки; позади его держали его лошадь.
«Верно, наш пленный… Да. Неужели и меня возьмут? Что это за люди?» всё думал Ростов, не веря своим глазам. «Неужели французы?» Он смотрел на приближавшихся французов, и, несмотря на то, что за секунду скакал только затем, чтобы настигнуть этих французов и изрубить их, близость их казалась ему теперь так ужасна, что он не верил своим глазам. «Кто они? Зачем они бегут? Неужели ко мне? Неужели ко мне они бегут? И зачем? Убить меня? Меня, кого так любят все?» – Ему вспомнилась любовь к нему его матери, семьи, друзей, и намерение неприятелей убить его показалось невозможно. «А может, – и убить!» Он более десяти секунд стоял, не двигаясь с места и не понимая своего положения. Передний француз с горбатым носом подбежал так близко, что уже видно было выражение его лица. И разгоряченная чуждая физиономия этого человека, который со штыком на перевес, сдерживая дыханье, легко подбегал к нему, испугала Ростова. Он схватил пистолет и, вместо того чтобы стрелять из него, бросил им в француза и побежал к кустам что было силы. Не с тем чувством сомнения и борьбы, с каким он ходил на Энский мост, бежал он, а с чувством зайца, убегающего от собак. Одно нераздельное чувство страха за свою молодую, счастливую жизнь владело всем его существом. Быстро перепрыгивая через межи, с тою стремительностью, с которою он бегал, играя в горелки, он летел по полю, изредка оборачивая свое бледное, доброе, молодое лицо, и холод ужаса пробегал по его спине. «Нет, лучше не смотреть», подумал он, но, подбежав к кустам, оглянулся еще раз. Французы отстали, и даже в ту минуту как он оглянулся, передний только что переменил рысь на шаг и, обернувшись, что то сильно кричал заднему товарищу. Ростов остановился. «Что нибудь не так, – подумал он, – не может быть, чтоб они хотели убить меня». А между тем левая рука его была так тяжела, как будто двухпудовая гиря была привешана к ней. Он не мог бежать дальше. Француз остановился тоже и прицелился. Ростов зажмурился и нагнулся. Одна, другая пуля пролетела, жужжа, мимо него. Он собрал последние силы, взял левую руку в правую и побежал до кустов. В кустах были русские стрелки.


Пехотные полки, застигнутые врасплох в лесу, выбегали из леса, и роты, смешиваясь с другими ротами, уходили беспорядочными толпами. Один солдат в испуге проговорил страшное на войне и бессмысленное слово: «отрезали!», и слово вместе с чувством страха сообщилось всей массе.
– Обошли! Отрезали! Пропали! – кричали голоса бегущих.
Полковой командир, в ту самую минуту как он услыхал стрельбу и крик сзади, понял, что случилось что нибудь ужасное с его полком, и мысль, что он, примерный, много лет служивший, ни в чем не виноватый офицер, мог быть виновен перед начальством в оплошности или нераспорядительности, так поразила его, что в ту же минуту, забыв и непокорного кавалериста полковника и свою генеральскую важность, а главное – совершенно забыв про опасность и чувство самосохранения, он, ухватившись за луку седла и шпоря лошадь, поскакал к полку под градом обсыпавших, но счастливо миновавших его пуль. Он желал одного: узнать, в чем дело, и помочь и исправить во что бы то ни стало ошибку, ежели она была с его стороны, и не быть виновным ему, двадцать два года служившему, ни в чем не замеченному, примерному офицеру.
Счастливо проскакав между французами, он подскакал к полю за лесом, через который бежали наши и, не слушаясь команды, спускались под гору. Наступила та минута нравственного колебания, которая решает участь сражений: послушают эти расстроенные толпы солдат голоса своего командира или, оглянувшись на него, побегут дальше. Несмотря на отчаянный крик прежде столь грозного для солдата голоса полкового командира, несмотря на разъяренное, багровое, на себя не похожее лицо полкового командира и маханье шпагой, солдаты всё бежали, разговаривали, стреляли в воздух и не слушали команды. Нравственное колебание, решающее участь сражений, очевидно, разрешалось в пользу страха.
Генерал закашлялся от крика и порохового дыма и остановился в отчаянии. Всё казалось потеряно, но в эту минуту французы, наступавшие на наших, вдруг, без видимой причины, побежали назад, скрылись из опушки леса, и в лесу показались русские стрелки. Это была рота Тимохина, которая одна в лесу удержалась в порядке и, засев в канаву у леса, неожиданно атаковала французов. Тимохин с таким отчаянным криком бросился на французов и с такою безумною и пьяною решительностью, с одною шпажкой, набежал на неприятеля, что французы, не успев опомниться, побросали оружие и побежали. Долохов, бежавший рядом с Тимохиным, в упор убил одного француза и первый взял за воротник сдавшегося офицера. Бегущие возвратились, баталионы собрались, и французы, разделившие было на две части войска левого фланга, на мгновение были оттеснены. Резервные части успели соединиться, и беглецы остановились. Полковой командир стоял с майором Экономовым у моста, пропуская мимо себя отступающие роты, когда к нему подошел солдат, взял его за стремя и почти прислонился к нему. На солдате была синеватая, фабричного сукна шинель, ранца и кивера не было, голова была повязана, и через плечо была надета французская зарядная сумка. Он в руках держал офицерскую шпагу. Солдат был бледен, голубые глаза его нагло смотрели в лицо полковому командиру, а рот улыбался.Несмотря на то,что полковой командир был занят отданием приказания майору Экономову, он не мог не обратить внимания на этого солдата.
– Ваше превосходительство, вот два трофея, – сказал Долохов, указывая на французскую шпагу и сумку. – Мною взят в плен офицер. Я остановил роту. – Долохов тяжело дышал от усталости; он говорил с остановками. – Вся рота может свидетельствовать. Прошу запомнить, ваше превосходительство!
– Хорошо, хорошо, – сказал полковой командир и обратился к майору Экономову.
Но Долохов не отошел; он развязал платок, дернул его и показал запекшуюся в волосах кровь.
– Рана штыком, я остался во фронте. Попомните, ваше превосходительство.

Про батарею Тушина было забыто, и только в самом конце дела, продолжая слышать канонаду в центре, князь Багратион послал туда дежурного штаб офицера и потом князя Андрея, чтобы велеть батарее отступать как можно скорее. Прикрытие, стоявшее подле пушек Тушина, ушло, по чьему то приказанию, в середине дела; но батарея продолжала стрелять и не была взята французами только потому, что неприятель не мог предполагать дерзости стрельбы четырех никем не защищенных пушек. Напротив, по энергичному действию этой батареи он предполагал, что здесь, в центре, сосредоточены главные силы русских, и два раза пытался атаковать этот пункт и оба раза был прогоняем картечными выстрелами одиноко стоявших на этом возвышении четырех пушек.
Скоро после отъезда князя Багратиона Тушину удалось зажечь Шенграбен.
– Вишь, засумятились! Горит! Вишь, дым то! Ловко! Важно! Дым то, дым то! – заговорила прислуга, оживляясь.
Все орудия без приказания били в направлении пожара. Как будто подгоняя, подкрикивали солдаты к каждому выстрелу: «Ловко! Вот так так! Ишь, ты… Важно!» Пожар, разносимый ветром, быстро распространялся. Французские колонны, выступившие за деревню, ушли назад, но, как бы в наказание за эту неудачу, неприятель выставил правее деревни десять орудий и стал бить из них по Тушину.
Из за детской радости, возбужденной пожаром, и азарта удачной стрельбы по французам, наши артиллеристы заметили эту батарею только тогда, когда два ядра и вслед за ними еще четыре ударили между орудиями и одно повалило двух лошадей, а другое оторвало ногу ящичному вожатому. Оживление, раз установившееся, однако, не ослабело, а только переменило настроение. Лошади были заменены другими из запасного лафета, раненые убраны, и четыре орудия повернуты против десятипушечной батареи. Офицер, товарищ Тушина, был убит в начале дела, и в продолжение часа из сорока человек прислуги выбыли семнадцать, но артиллеристы всё так же были веселы и оживлены. Два раза они замечали, что внизу, близко от них, показывались французы, и тогда они били по них картечью.
Маленький человек, с слабыми, неловкими движениями, требовал себе беспрестанно у денщика еще трубочку за это , как он говорил, и, рассыпая из нее огонь, выбегал вперед и из под маленькой ручки смотрел на французов.
– Круши, ребята! – приговаривал он и сам подхватывал орудия за колеса и вывинчивал винты.
В дыму, оглушаемый беспрерывными выстрелами, заставлявшими его каждый раз вздрагивать, Тушин, не выпуская своей носогрелки, бегал от одного орудия к другому, то прицеливаясь, то считая заряды, то распоряжаясь переменой и перепряжкой убитых и раненых лошадей, и покрикивал своим слабым тоненьким, нерешительным голоском. Лицо его всё более и более оживлялось. Только когда убивали или ранили людей, он морщился и, отворачиваясь от убитого, сердито кричал на людей, как всегда, мешкавших поднять раненого или тело. Солдаты, большею частью красивые молодцы (как и всегда в батарейной роте, на две головы выше своего офицера и вдвое шире его), все, как дети в затруднительном положении, смотрели на своего командира, и то выражение, которое было на его лице, неизменно отражалось на их лицах.