Хафец-Хаим
| Исраэль Меир Коэн | |
 | |
| Раввин | |
|---|---|
| Имя при рождении: |
Исраэль Меир Пупко |
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: |
15 сентября 1933 (95 лет) |
| Место смерти: | |
Исраэль Меир Коэн (Акоэн) (Хафец-Хаим; настоящая фамилия Пупко[1]; 1839—1933) — крупный раввин, галахист и моралист. Духовный лидер еврейства Польши и России. Автор комментария к Шулхан-Аруху «Мишна Брура» и книг «Хафец Хаим» и «Шмират а-Лашон» по законам запрета злословия и других важных галахических трудов.
Биография
Родился в городе Дятлово Гродненской губернии в 1839 году в семье, строго соблюдавшей еврейскую традицию, у Арье-Лейба и Добруши. Начиная с 10 лет, учился в Бейт мидраше Хаима Нахмана Парнаса в Вильно, и вскоре занялся самообразованием. В 11 лет потерял отца. Мать вышла замуж вторично. Женился на дочери своего отчима.
Через несколько лет после женитьбы начал писать свои книги, изначально анонимно. Стал известен в мире по названию своей самой популярной книги, посвященной законам о запрете злословия — «Хафец Хаим» («Жаждущий жизни»); название взято из книги Теиллим — Псалмов (ивр. מי האיש החפץ חיים אוהב ימים לראות טוב- נצור לשונך מרע ושפתיך מדבר מירמה-): «Какой человек жаждет жить, хочет хорошо провести свои годы? Тот, который хранит свой язык от зла, а уста свои от разговоров лживых»).
В 1869 г. создал иешиву в Радине (Радуни), известную под названием «Хафец Хаим». Рабби Исраэль Меир отказался брать деньги за свои раввинские обязанности, и кормился за счет лавки, которую содержала его жена. В 1912 был среди учредителей Агудат Исраэль в Катовице. В 1920 пытался вести борьбу с советскими властями за сохранение иудаизма, но быстро понял, что борьба обречена на провал и вернулся в Польшу. В 1923 открыл съезд Агудат Исраэль в Вене. В 1924 предложил создать Ваад иешивот (комитет по делам иешив), который существует и поныне. Предвидел катастрофу европейского еврейства и создание еврейского государства. По другим мнениям, был категоричным противником движения сионизм.
Умер в Радуне в 1933.
Дом Хафец-Хаима в Радуни в 2001—2002 годах был разобран и вывезен в США[2].
Библиография
Все книги Хафец-Хаима получили широкое распространение во всех еврейских общинах. Они были сотни раз переизданы в разном формате, разделены на годовые циклы изучения по дням недели, и к ним были написаны новые комментарии. Среди наиболее известных трудов Хафец-Хаима стоит отметить:
- Хафец Хаим (1873) — законы о запрете злословия
- Шмират алашон (1876) — этика запрета злословия
- Мишна Брура (1884—1907) — комментарии к Шулхан Аруху, часть «Орах хаим»
- Бэур алаха — объяснение окончательного постановления алахи в Шульхан Арухе и Мишне Бруре
- Ахават Хесед — законы о благотворительности
- Махане Исраэль — законы поведения еврейских солдат в русской армии
- Нидхей Исраэль — о раскаянии
Напишите отзыв о статье "Хафец-Хаим"
Примечания
- ↑ [www.eleven.co.il/article/11864 Исраэль Меир ха-Кохен] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
- ↑ Макаревич С. [nn.by/?c=ar&i=101577&lang=ru Руководителя Иудейского объединения Юрия Дорна защищает сын Лидии Ермошиной] // Наша Нива. — Минск, 10.12.2012.
См. также
Книги о нём
- Дов Кац. Тнуат амусар, т. 4
Ссылки
- [www.eleven.co.il/article/11864 Исраэль Меир ха-Кохен»] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
Отрывок, характеризующий Хафец-Хаим
Наполеон подъехал со свитой к Шевардинскому редуту и слез с лошади. Игра началась.Вернувшись от князя Андрея в Горки, Пьер, приказав берейтору приготовить лошадей и рано утром разбудить его, тотчас же заснул за перегородкой, в уголке, который Борис уступил ему.
Когда Пьер совсем очнулся на другое утро, в избе уже никого не было. Стекла дребезжали в маленьких окнах. Берейтор стоял, расталкивая его.
– Ваше сиятельство, ваше сиятельство, ваше сиятельство… – упорно, не глядя на Пьера и, видимо, потеряв надежду разбудить его, раскачивая его за плечо, приговаривал берейтор.
– Что? Началось? Пора? – заговорил Пьер, проснувшись.
– Изволите слышать пальбу, – сказал берейтор, отставной солдат, – уже все господа повышли, сами светлейшие давно проехали.
Пьер поспешно оделся и выбежал на крыльцо. На дворе было ясно, свежо, росисто и весело. Солнце, только что вырвавшись из за тучи, заслонявшей его, брызнуло до половины переломленными тучей лучами через крыши противоположной улицы, на покрытую росой пыль дороги, на стены домов, на окна забора и на лошадей Пьера, стоявших у избы. Гул пушек яснее слышался на дворе. По улице прорысил адъютант с казаком.
– Пора, граф, пора! – прокричал адъютант.
Приказав вести за собой лошадь, Пьер пошел по улице к кургану, с которого он вчера смотрел на поле сражения. На кургане этом была толпа военных, и слышался французский говор штабных, и виднелась седая голова Кутузова с его белой с красным околышем фуражкой и седым затылком, утонувшим в плечи. Кутузов смотрел в трубу вперед по большой дороге.
Войдя по ступенькам входа на курган, Пьер взглянул впереди себя и замер от восхищенья перед красотою зрелища. Это была та же панорама, которою он любовался вчера с этого кургана; но теперь вся эта местность была покрыта войсками и дымами выстрелов, и косые лучи яркого солнца, поднимавшегося сзади, левее Пьера, кидали на нее в чистом утреннем воздухе пронизывающий с золотым и розовым оттенком свет и темные, длинные тени. Дальние леса, заканчивающие панораму, точно высеченные из какого то драгоценного желто зеленого камня, виднелись своей изогнутой чертой вершин на горизонте, и между ними за Валуевым прорезывалась большая Смоленская дорога, вся покрытая войсками. Ближе блестели золотые поля и перелески. Везде – спереди, справа и слева – виднелись войска. Все это было оживленно, величественно и неожиданно; но то, что более всего поразило Пьера, – это был вид самого поля сражения, Бородина и лощины над Колочею по обеим сторонам ее.
Над Колочею, в Бородине и по обеим сторонам его, особенно влево, там, где в болотистых берегах Во йна впадает в Колочу, стоял тот туман, который тает, расплывается и просвечивает при выходе яркого солнца и волшебно окрашивает и очерчивает все виднеющееся сквозь него. К этому туману присоединялся дым выстрелов, и по этому туману и дыму везде блестели молнии утреннего света – то по воде, то по росе, то по штыкам войск, толпившихся по берегам и в Бородине. Сквозь туман этот виднелась белая церковь, кое где крыши изб Бородина, кое где сплошные массы солдат, кое где зеленые ящики, пушки. И все это двигалось или казалось движущимся, потому что туман и дым тянулись по всему этому пространству. Как в этой местности низов около Бородина, покрытых туманом, так и вне его, выше и особенно левее по всей линии, по лесам, по полям, в низах, на вершинах возвышений, зарождались беспрестанно сами собой, из ничего, пушечные, то одинокие, то гуртовые, то редкие, то частые клубы дымов, которые, распухая, разрастаясь, клубясь, сливаясь, виднелись по всему этому пространству.
Эти дымы выстрелов и, странно сказать, звуки их производили главную красоту зрелища.
Пуфф! – вдруг виднелся круглый, плотный, играющий лиловым, серым и молочно белым цветами дым, и бумм! – раздавался через секунду звук этого дыма.
