Хачатурян, Арам Ильич
| Арам Хачатурян Արամ Խաչատրյան | |||||||||||||||||||||||||||||||
 А. И. Хачатурян в Нидерландах, 1971 год. | |||||||||||||||||||||||||||||||
| Основная информация | |||||||||||||||||||||||||||||||
|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|---|
| Дата рождения | |||||||||||||||||||||||||||||||
| Место рождения | |||||||||||||||||||||||||||||||
| Дата смерти | |||||||||||||||||||||||||||||||
| Место смерти | |||||||||||||||||||||||||||||||
| Страна | |||||||||||||||||||||||||||||||
| Профессии | |||||||||||||||||||||||||||||||
| Инструменты |
фортепиано, скрипка, виолончель | ||||||||||||||||||||||||||||||
| Жанры |
Академическая музыка, балет, концертная музыка, симфоническая музыка, камерная музыка | ||||||||||||||||||||||||||||||
| Награды |
[www.khachaturian.am/ Виртуальный музей Хачатуряна] | Ара́м Ильи́ч Хачатуря́н (Хачатря́н) (арм. Արամ Եղիայի Խաչատրյան, 24 мая (6 июня) 1903, с. Коджоры близ города Тифлис (ныне Тбилиси), Российская Империя[1] — 1 мая 1978, Москва, СССР, похоронен в Ереване)[2] — советский армянский композитор, дирижёр, музыкально-общественный деятель, педагог, профессор. Секретарь Правления Союза композиторов СССР (1957—1978)[3]. Герой Социалистического Труда (1973). Народный артист СССР (1954). Лауреат Ленинской премии (1959), четырёх Сталинских премий (1941, 1943, 1946, 1950), Государственной премии СССР (1971) и Государственной премии Армянской ССР (1965). Академик АН Армянской ССР (1963). Член ВКП(б) с 1943 года. Один из крупнейших композиторов XX века[4][5][6]. Автор 3 балетов, 3 симфоний, 6 концертов, огромного количества произведений вокальной, хоровой, инструментальной и программной музыки, музыки к кинофильмам и театральным постановкам, а также музыки Государственного гимна Армянской ССР (1944). СодержаниеБиографияАрам Хачатурян родился вблизи города Тифлис[7] (Тбилиси) в Грузии в армянской семье. Был четвёртым сыном в семье переплётчика Ильи (Егия) Хачатуряна и Кумаш Саркисовны. С детства любил музыку, в школьной капелле играл на фортепиано, горне и тубе, но родители не одобряли его увлечение, и серьёзно заняться музыкой он смог лишь в 19 лет[8]. Композитор рос в многоязычной музыкальной атмосфере старого Тифлиса среди инструментальных ансамблей сазандаров (тар, каманча, деф), городских песен и романсов. В своих воспоминаниях Хачатурян писал:Я рос в атмосфере богатейшего народного музыкального быта, жизнь народа, его празднества, его обряды, горести, радости, красочные звучания армянских, азербайджанских и грузинских напевов в исполнении народных певцов и инструменталистов — все эти впечатления юных лет глубоко запали в мое сознание[9] В 1921 году 18-летний Хачатурян вместе с группой армянской молодёжи приехал в Москву, где уже давно жил и работал его старший брат, Сурен Хачатурян, театральный режиссёр[10]. Он поступил на подготовительные курсы Московского университета и стал студентом биологического отделения физико-математического факультета[11]; однако спустя год покинул университет и поступил в Гнесинское музыкальное училище, где обучался игре на виолончели и фортепиано, брал уроки композиции[8]. Михаил Гнесин обратил внимание на одарённого ученика и помог ему. Окончил училище в 1929 году. В эти же годы Хачатурян впервые в жизни оказался на симфоническом концерте и был потрясён музыкой Бетховена и Рахманинова. «Танец для скрипки и фортепиано» стал первой работой композитора.
В 1926—1928 годах работал в Московском доме культуры Армении, где заведовал музыкальной частью 2-й армянской драматической студии под руководством Р. Н. Симонова.
В годы Великой Отечественной войны Арам Хачатурян работал на Всесоюзном радио, писал патриотические песни и марши. В 1939 году он сочинил первый армянский балет «Счастье». Но недостатки либретто балета вынудили переписать большую часть музыки. В результате вся партитура «Счастья», по образному выражению самого автора, была им «раскулачена»… Завершилось все созданием балета «Гаянэ», но было это уже в годы Великой Отечественной войны. Вот как вспоминает об этом периоде композитор: «Жил я в Перми на 5-м этаже в гостинице „Центральная“. Когда я вспоминаю это время, я снова и снова думаю, как трудно тогда приходилось людям. Фронту требовались оружие, хлеб, махорка… А в искусстве — пище духовной, нуждались все — и фронт, и тыл. И мы — артисты и музыканты это понимали и отдавали все свои силы. Около 700 страниц партитуры „Гаянэ“ я написал за полгода в холодной гостиничной комнатушке, где стояли пианино, табуретка, стол и кровать. Мне тем более это дорого, что „Гаянэ“ — единственный балет на советскую тему, который не сходил со сцены четверть века…» Премьера балета состоялась зимой — 3 декабря 1942 года в Кировском театре Ленинграда. В следующем году он был удостоен Сталинской премии первой степени, одной из самых высоких наград того времени в сфере культуры. «Танец с саблями» из «Гаяне» принёс композитору всемирную славу[13]. Сильнейшим потрясением для композитора стало Постановление Политбюро ЦК ВКП(б) Об опере «Великая дружба» В. Мурадели от 10 февраля 1948 г., в котором творчество А. Хачатуряна, наряду с творчеством С. Прокофьева и Д. Шостаковича, было отнесено к формалистическим проявлениям в искусстве. Композитор, по существу, замолк на много лет. Балет «Спартак» стал величайшей работой Хачатуряна после войны. Партитура балета была завершена в 1954 году, а в декабре 1956 состоялась премьера. С этого времени «Спартак» прочно вошёл в репертуар балетных трупп и показывался на лучших сценах мира. Его ставили Л. Якобсон, И. Моисеев, Ю. Григорович, Е. Чанга и другие видные балетмейстеры.
С 1950 года Арам Хачатурян часто выступал как дирижёр, с огромным успехом гастролировал с авторскими концертами во многих городах СССР и за рубежом[13]. С 1950 года он преподавал композицию в Московской консерватории и в Институте им. Гнесиных (с 1951 — профессор). В числе его учеников были, в частности, Андрей Эшпай, Ростислав Бойко, Алексей Рыбников, Микаэл Таривердиев, Марк Минков, Владимир Дашкевич, Кирилл Волков, Валерий Соколов, Лариса Канукова, Эдгар Оганесян, Нобуа Терахара, Георг Пелецис, Анатоль Виеру, Рене Ээспере, Толиб-хон Шахиди. К «хачатуряновской школе» музыковеды справедливо причисляют виднейших композиторов Армении Арно Бабаджаняна, Александра Арутюняна, Эдварда Мирзояна. Формально они не учились у Хачатуряна, но он пристально следил за их творческими шагами, помогал и поддерживал советами. Заместитель председателя Оргкомитета (1939—1948), с 1957 года — секретарь Союза композиторов СССР. Президент Советской ассоциации дружбы и культурного сотрудничества со странами Латинской Америки (с 1958). Член Советского комитета защиты мира (с 1962), академик Академии наук Арм. ССР. Среди интерпретаторов его музыки — крупнейшие величины исполнительского искусства ХХ столетия: Д. Ойстрах, М. Ростропович, Я. Слободкин, Л. Оборин, Я. Флиер, В. Клиберн, Н. Шаховская, Н. Петров, М. Лимпани и другие. Похоронен в Пантеоне парка имени Комитаса столицы Армении Еревана. Произведения А. И. Хачатуряна опубликованы в посмертно изданном в Москве многотомном собрании его сочинений. Награды и премии
Память
Международный конкурс имени Арама ХачатурянаМеждународный конкурс имени Арама Хачатуряна проводится в Ереване с 6-го по 14-ое июня ежегодно, начиная с 2003 года. Впервые проект был реализован в рамках мероприятий, посвященных 100-летию со дня рождения великого композитора. Конкурс направлен на выявление талантливых молодых музыкантов по трём специальностям — «фортепиано», «скрипка» и «виолончель». Международный конкурс имени Арама Хачатуряна воплощается в жизнь благодаря совместным усилиям Министерства культуры РА, Культурного фонда «Арам Хачатурян — конкурс» и Ереванской государственной консерватории имени Комитаса. Проект проводится под патронатом супруги президента РА Риты Саргсян, которая одновременно является почетным президентом Попечительского совета конкурса. Последний включает в себя таких известных деятелей, как профессор Джонатан Фриман-Этвуд, Валерий Гергиев, профессор Рейнхарт фон Гутцейт, Павел Коган, Эльжбета и Кшиштоф Пендерецкие и многих других значимых фигур. География участников очень широка: он вбирает представителей из стран СНГ, США, Канады, Мексики, Франции, Германии, Испании, Италии, Бельгии, Великобритании, Китая и многих других стран. За десять лет состав жюри пополняли настоящие мастера своего дела Григорий Жислин (Великобритания), Жан Тер-Меркерян (Франция), Захар Брон (Германия), Владимир Ландсман (Канада), Джаспер Перрот (Великобритания), Чун Пан (Китай), Борис Кушнир (Австрия), Сергей Кравченко (Россия), Люси Ишханян (США), Александр Соколов (Россия), Светлана Навасардян (Армения) и многие другие. Именно эти имена гарантирует справедливость и определяет высокий статус и уровень конкурса. С 2007 года официальным оркестром конкурса является Государственный молодёжный оркестр Армении ([www.syoa.am/en www.syoa.am]). Международный конкурс имени Арама Хачатуряна является членом Всемирной федерации международных музыкальных конкурсов (WFIMC) — престижнейшей музыкальной семьи, в состав которой входят международные конкурсы имени Чайковского и Королевы Елизаветы, Международный музыкальный конкурс Монреаля и многие другие. Для более подробной информации посетите официальный сайт конкурса [akhic.am/ www.akhic.am] Международный фестиваль имени Арама ХачатурянаВ 2013 году весь музыкальный мир праздновал 110-летие со дня рождения великого армянского композитора Арама Хачатуряна. В этой связи многочисленные культурные мероприятия были объединены в рамках одного проекта — Международного фестиваля имени Арама Хачатуряна. Последний был воплощен в жизнь благодаря совместным усилиям Государственного молодёжного оркестра Армении (официальный оркестр Международного конкурса имени Арама Хачатуряна) и Министерства культуры РА. Торжественная церемония открытия фестиваля состоялась 6 июня 2013 года в концертном зале Арама Хачатуряна. Фестиваль сразу стал одним из самых знаменательных и масштабных мероприятий Армении и единственным проектом, деятельность которого распространилась далеко за пределы страны. Так, в исполнении Государственного молодёжного оркестра Армении произведения нашего именитого соотечественника были представлены в России, Италии, многих других странах. Музыка Хачатуряна была также представлена в исполнении зарубежных исполнителей. В рамках фестиваля Ереван и Гюмри, вторая столица Армении, приняли Национальный филармонический оркестр России под руководством Владимира Спивакова, а также всемирно известных артистов Захара Брона, Филиппа Хайма, Марию Домашенко, Маю Кишиму, Нина Фэна, Александра Романовского, Ваагна Папяна и многих других музыкантов. Для более подробной информации посетите официальный сайт фестиваля www.akhif.am [akhif.am/] Список произведенийБалеты
Оркестровые сочинения
Концерты
Вокальная и хоровая музыка
Камерные ансамбли и сольная инструментальная музыка
Сочинения для фортепиано
Музыка к театральным постановкам
Фильмография
УченикиНапишите отзыв о статье "Хачатурян, Арам Ильич"Примечания
Библиография
Ссылки
| |||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Хачатурян, Арам Ильич
Денежные дела Ростовых не поправились в продолжение двух лет, которые они пробыли в деревне.Несмотря на то, что Николай Ростов, твердо держась своего намерения, продолжал темно служить в глухом полку, расходуя сравнительно мало денег, ход жизни в Отрадном был таков, и в особенности Митенька так вел дела, что долги неудержимо росли с каждым годом. Единственная помощь, которая очевидно представлялась старому графу, это была служба, и он приехал в Петербург искать места; искать места и вместе с тем, как он говорил, в последний раз потешить девчат.
Вскоре после приезда Ростовых в Петербург, Берг сделал предложение Вере, и предложение его было принято.
Несмотря на то, что в Москве Ростовы принадлежали к высшему обществу, сами того не зная и не думая о том, к какому они принадлежали обществу, в Петербурге общество их было смешанное и неопределенное. В Петербурге они были провинциалы, до которых не спускались те самые люди, которых, не спрашивая их к какому они принадлежат обществу, в Москве кормили Ростовы.
Ростовы в Петербурге жили так же гостеприимно, как и в Москве, и на их ужинах сходились самые разнообразные лица: соседи по Отрадному, старые небогатые помещики с дочерьми и фрейлина Перонская, Пьер Безухов и сын уездного почтмейстера, служивший в Петербурге. Из мужчин домашними людьми в доме Ростовых в Петербурге очень скоро сделались Борис, Пьер, которого, встретив на улице, затащил к себе старый граф, и Берг, который целые дни проводил у Ростовых и оказывал старшей графине Вере такое внимание, которое может оказывать молодой человек, намеревающийся сделать предложение.
Берг недаром показывал всем свою раненую в Аустерлицком сражении правую руку и держал совершенно не нужную шпагу в левой. Он так упорно и с такою значительностью рассказывал всем это событие, что все поверили в целесообразность и достоинство этого поступка, и Берг получил за Аустерлиц две награды.
В Финляндской войне ему удалось также отличиться. Он поднял осколок гранаты, которым был убит адъютант подле главнокомандующего и поднес начальнику этот осколок. Так же как и после Аустерлица, он так долго и упорно рассказывал всем про это событие, что все поверили тоже, что надо было это сделать, и за Финляндскую войну Берг получил две награды. В 19 м году он был капитан гвардии с орденами и занимал в Петербурге какие то особенные выгодные места.
Хотя некоторые вольнодумцы и улыбались, когда им говорили про достоинства Берга, нельзя было не согласиться, что Берг был исправный, храбрый офицер, на отличном счету у начальства, и нравственный молодой человек с блестящей карьерой впереди и даже прочным положением в обществе.
Четыре года тому назад, встретившись в партере московского театра с товарищем немцем, Берг указал ему на Веру Ростову и по немецки сказал: «Das soll mein Weib werden», [Она должна быть моей женой,] и с той минуты решил жениться на ней. Теперь, в Петербурге, сообразив положение Ростовых и свое, он решил, что пришло время, и сделал предложение.
Предложение Берга было принято сначала с нелестным для него недоумением. Сначала представилось странно, что сын темного, лифляндского дворянина делает предложение графине Ростовой; но главное свойство характера Берга состояло в таком наивном и добродушном эгоизме, что невольно Ростовы подумали, что это будет хорошо, ежели он сам так твердо убежден, что это хорошо и даже очень хорошо. Притом же дела Ростовых были очень расстроены, чего не мог не знать жених, а главное, Вере было 24 года, она выезжала везде, и, несмотря на то, что она несомненно была хороша и рассудительна, до сих пор никто никогда ей не сделал предложения. Согласие было дано.
– Вот видите ли, – говорил Берг своему товарищу, которого он называл другом только потому, что он знал, что у всех людей бывают друзья. – Вот видите ли, я всё это сообразил, и я бы не женился, ежели бы не обдумал всего, и это почему нибудь было бы неудобно. А теперь напротив, папенька и маменька мои теперь обеспечены, я им устроил эту аренду в Остзейском крае, а мне прожить можно в Петербурге при моем жалованьи, при ее состоянии и при моей аккуратности. Прожить можно хорошо. Я не из за денег женюсь, я считаю это неблагородно, но надо, чтоб жена принесла свое, а муж свое. У меня служба – у нее связи и маленькие средства. Это в наше время что нибудь такое значит, не так ли? А главное она прекрасная, почтенная девушка и любит меня…
Берг покраснел и улыбнулся.
– И я люблю ее, потому что у нее характер рассудительный – очень хороший. Вот другая ее сестра – одной фамилии, а совсем другое, и неприятный характер, и ума нет того, и эдакое, знаете?… Неприятно… А моя невеста… Вот будете приходить к нам… – продолжал Берг, он хотел сказать обедать, но раздумал и сказал: «чай пить», и, проткнув его быстро языком, выпустил круглое, маленькое колечко табачного дыма, олицетворявшее вполне его мечты о счастьи.
Подле первого чувства недоуменья, возбужденного в родителях предложением Берга, в семействе водворилась обычная в таких случаях праздничность и радость, но радость была не искренняя, а внешняя. В чувствах родных относительно этой свадьбы были заметны замешательство и стыдливость. Как будто им совестно было теперь за то, что они мало любили Веру, и теперь так охотно сбывали ее с рук. Больше всех смущен был старый граф. Он вероятно не умел бы назвать того, что было причиной его смущенья, а причина эта была его денежные дела. Он решительно не знал, что у него есть, сколько у него долгов и что он в состоянии будет дать в приданое Вере. Когда родились дочери, каждой было назначено по 300 душ в приданое; но одна из этих деревень была уж продана, другая заложена и так просрочена, что должна была продаваться, поэтому отдать имение было невозможно. Денег тоже не было.
Берг уже более месяца был женихом и только неделя оставалась до свадьбы, а граф еще не решил с собой вопроса о приданом и не говорил об этом с женою. Граф то хотел отделить Вере рязанское именье, то хотел продать лес, то занять денег под вексель. За несколько дней до свадьбы Берг вошел рано утром в кабинет к графу и с приятной улыбкой почтительно попросил будущего тестя объявить ему, что будет дано за графиней Верой. Граф так смутился при этом давно предчувствуемом вопросе, что сказал необдуманно первое, что пришло ему в голову.
– Люблю, что позаботился, люблю, останешься доволен…
И он, похлопав Берга по плечу, встал, желая прекратить разговор. Но Берг, приятно улыбаясь, объяснил, что, ежели он не будет знать верно, что будет дано за Верой, и не получит вперед хотя части того, что назначено ей, то он принужден будет отказаться.
– Потому что рассудите, граф, ежели бы я теперь позволил себе жениться, не имея определенных средств для поддержания своей жены, я поступил бы подло…
Разговор кончился тем, что граф, желая быть великодушным и не подвергаться новым просьбам, сказал, что он выдает вексель в 80 тысяч. Берг кротко улыбнулся, поцеловал графа в плечо и сказал, что он очень благодарен, но никак не может теперь устроиться в новой жизни, не получив чистыми деньгами 30 тысяч. – Хотя бы 20 тысяч, граф, – прибавил он; – а вексель тогда только в 60 тысяч.
– Да, да, хорошо, – скороговоркой заговорил граф, – только уж извини, дружок, 20 тысяч я дам, а вексель кроме того на 80 тысяч дам. Так то, поцелуй меня.
Наташе было 16 лет, и был 1809 год, тот самый, до которого она четыре года тому назад по пальцам считала с Борисом после того, как она с ним поцеловалась. С тех пор она ни разу не видала Бориса. Перед Соней и с матерью, когда разговор заходил о Борисе, она совершенно свободно говорила, как о деле решенном, что всё, что было прежде, – было ребячество, про которое не стоило и говорить, и которое давно было забыто. Но в самой тайной глубине ее души, вопрос о том, было ли обязательство к Борису шуткой или важным, связывающим обещанием, мучил ее.
С самых тех пор, как Борис в 1805 году из Москвы уехал в армию, он не видался с Ростовыми. Несколько раз он бывал в Москве, проезжал недалеко от Отрадного, но ни разу не был у Ростовых.
Наташе приходило иногда к голову, что он не хотел видеть ее, и эти догадки ее подтверждались тем грустным тоном, которым говаривали о нем старшие:
– В нынешнем веке не помнят старых друзей, – говорила графиня вслед за упоминанием о Борисе.
Анна Михайловна, в последнее время реже бывавшая у Ростовых, тоже держала себя как то особенно достойно, и всякий раз восторженно и благодарно говорила о достоинствах своего сына и о блестящей карьере, на которой он находился. Когда Ростовы приехали в Петербург, Борис приехал к ним с визитом.
Он ехал к ним не без волнения. Воспоминание о Наташе было самым поэтическим воспоминанием Бориса. Но вместе с тем он ехал с твердым намерением ясно дать почувствовать и ей, и родным ее, что детские отношения между ним и Наташей не могут быть обязательством ни для нее, ни для него. У него было блестящее положение в обществе, благодаря интимности с графиней Безуховой, блестящее положение на службе, благодаря покровительству важного лица, доверием которого он вполне пользовался, и у него были зарождающиеся планы женитьбы на одной из самых богатых невест Петербурга, которые очень легко могли осуществиться. Когда Борис вошел в гостиную Ростовых, Наташа была в своей комнате. Узнав о его приезде, она раскрасневшись почти вбежала в гостиную, сияя более чем ласковой улыбкой.
Борис помнил ту Наташу в коротеньком платье, с черными, блестящими из под локон глазами и с отчаянным, детским смехом, которую он знал 4 года тому назад, и потому, когда вошла совсем другая Наташа, он смутился, и лицо его выразило восторженное удивление. Это выражение его лица обрадовало Наташу.
– Что, узнаешь свою маленькую приятельницу шалунью? – сказала графиня. Борис поцеловал руку Наташи и сказал, что он удивлен происшедшей в ней переменой.
– Как вы похорошели!
«Еще бы!», отвечали смеющиеся глаза Наташи.
– А папа постарел? – спросила она. Наташа села и, не вступая в разговор Бориса с графиней, молча рассматривала своего детского жениха до малейших подробностей. Он чувствовал на себе тяжесть этого упорного, ласкового взгляда и изредка взглядывал на нее.
Мундир, шпоры, галстук, прическа Бориса, всё это было самое модное и сomme il faut [вполне порядочно]. Это сейчас заметила Наташа. Он сидел немножко боком на кресле подле графини, поправляя правой рукой чистейшую, облитую перчатку на левой, говорил с особенным, утонченным поджатием губ об увеселениях высшего петербургского света и с кроткой насмешливостью вспоминал о прежних московских временах и московских знакомых. Не нечаянно, как это чувствовала Наташа, он упомянул, называя высшую аристократию, о бале посланника, на котором он был, о приглашениях к NN и к SS.
Наташа сидела всё время молча, исподлобья глядя на него. Взгляд этот всё больше и больше, и беспокоил, и смущал Бориса. Он чаще оглядывался на Наташу и прерывался в рассказах. Он просидел не больше 10 минут и встал, раскланиваясь. Всё те же любопытные, вызывающие и несколько насмешливые глаза смотрели на него. После первого своего посещения, Борис сказал себе, что Наташа для него точно так же привлекательна, как и прежде, но что он не должен отдаваться этому чувству, потому что женитьба на ней – девушке почти без состояния, – была бы гибелью его карьеры, а возобновление прежних отношений без цели женитьбы было бы неблагородным поступком. Борис решил сам с собою избегать встреч с Наташей, нo, несмотря на это решение, приехал через несколько дней и стал ездить часто и целые дни проводить у Ростовых. Ему представлялось, что ему необходимо было объясниться с Наташей, сказать ей, что всё старое должно быть забыто, что, несмотря на всё… она не может быть его женой, что у него нет состояния, и ее никогда не отдадут за него. Но ему всё не удавалось и неловко было приступить к этому объяснению. С каждым днем он более и более запутывался. Наташа, по замечанию матери и Сони, казалась по старому влюбленной в Бориса. Она пела ему его любимые песни, показывала ему свой альбом, заставляла его писать в него, не позволяла поминать ему о старом, давая понимать, как прекрасно было новое; и каждый день он уезжал в тумане, не сказав того, что намерен был сказать, сам не зная, что он делал и для чего он приезжал, и чем это кончится. Борис перестал бывать у Элен, ежедневно получал укоризненные записки от нее и всё таки целые дни проводил у Ростовых.
Однажды вечером, когда старая графиня, вздыхая и крехтя, в ночном чепце и кофточке, без накладных буклей, и с одним бедным пучком волос, выступавшим из под белого, коленкорового чепчика, клала на коврике земные поклоны вечерней молитвы, ее дверь скрипнула, и в туфлях на босу ногу, тоже в кофточке и в папильотках, вбежала Наташа. Графиня оглянулась и нахмурилась. Она дочитывала свою последнюю молитву: «Неужели мне одр сей гроб будет?» Молитвенное настроение ее было уничтожено. Наташа, красная, оживленная, увидав мать на молитве, вдруг остановилась на своем бегу, присела и невольно высунула язык, грозясь самой себе. Заметив, что мать продолжала молитву, она на цыпочках подбежала к кровати, быстро скользнув одной маленькой ножкой о другую, скинула туфли и прыгнула на тот одр, за который графиня боялась, как бы он не был ее гробом. Одр этот был высокий, перинный, с пятью всё уменьшающимися подушками. Наташа вскочила, утонула в перине, перевалилась к стенке и начала возиться под одеялом, укладываясь, подгибая коленки к подбородку, брыкая ногами и чуть слышно смеясь, то закрываясь с головой, то взглядывая на мать. Графиня кончила молитву и с строгим лицом подошла к постели; но, увидав, что Наташа закрыта с головой, улыбнулась своей доброй, слабой улыбкой.
– Ну, ну, ну, – сказала мать.
– Мама, можно поговорить, да? – сказала Hаташa. – Ну, в душку один раз, ну еще, и будет. – И она обхватила шею матери и поцеловала ее под подбородок. В обращении своем с матерью Наташа выказывала внешнюю грубость манеры, но так была чутка и ловка, что как бы она ни обхватила руками мать, она всегда умела это сделать так, чтобы матери не было ни больно, ни неприятно, ни неловко.
– Ну, об чем же нынче? – сказала мать, устроившись на подушках и подождав, пока Наташа, также перекатившись раза два через себя, не легла с ней рядом под одним одеялом, выпростав руки и приняв серьезное выражение.
Эти ночные посещения Наташи, совершавшиеся до возвращения графа из клуба, были одним из любимейших наслаждений матери и дочери.
– Об чем же нынче? А мне нужно тебе сказать…
Наташа закрыла рукою рот матери.
– О Борисе… Я знаю, – сказала она серьезно, – я затем и пришла. Не говорите, я знаю. Нет, скажите! – Она отпустила руку. – Скажите, мама. Он мил?
– Наташа, тебе 16 лет, в твои года я была замужем. Ты говоришь, что Боря мил. Он очень мил, и я его люблю как сына, но что же ты хочешь?… Что ты думаешь? Ты ему совсем вскружила голову, я это вижу…
Говоря это, графиня оглянулась на дочь. Наташа лежала, прямо и неподвижно глядя вперед себя на одного из сфинксов красного дерева, вырезанных на углах кровати, так что графиня видела только в профиль лицо дочери. Лицо это поразило графиню своей особенностью серьезного и сосредоточенного выражения.
Наташа слушала и соображала.
– Ну так что ж? – сказала она.
– Ты ему вскружила совсем голову, зачем? Что ты хочешь от него? Ты знаешь, что тебе нельзя выйти за него замуж.
– Отчего? – не переменяя положения, сказала Наташа.
– Оттого, что он молод, оттого, что он беден, оттого, что он родня… оттого, что ты и сама не любишь его.
– А почему вы знаете?
– Я знаю. Это не хорошо, мой дружок.
– А если я хочу… – сказала Наташа.
– Перестань говорить глупости, – сказала графиня.
– А если я хочу…
– Наташа, я серьезно…
Наташа не дала ей договорить, притянула к себе большую руку графини и поцеловала ее сверху, потом в ладонь, потом опять повернула и стала целовать ее в косточку верхнего сустава пальца, потом в промежуток, потом опять в косточку, шопотом приговаривая: «январь, февраль, март, апрель, май».
– Говорите, мама, что же вы молчите? Говорите, – сказала она, оглядываясь на мать, которая нежным взглядом смотрела на дочь и из за этого созерцания, казалось, забыла всё, что она хотела сказать.
– Это не годится, душа моя. Не все поймут вашу детскую связь, а видеть его таким близким с тобой может повредить тебе в глазах других молодых людей, которые к нам ездят, и, главное, напрасно мучает его. Он, может быть, нашел себе партию по себе, богатую; а теперь он с ума сходит.
– Сходит? – повторила Наташа.
– Я тебе про себя скажу. У меня был один cousin…
– Знаю – Кирилла Матвеич, да ведь он старик?
– Не всегда был старик. Но вот что, Наташа, я поговорю с Борей. Ему не надо так часто ездить…
– Отчего же не надо, коли ему хочется?
– Оттого, что я знаю, что это ничем не кончится.
– Почему вы знаете? Нет, мама, вы не говорите ему. Что за глупости! – говорила Наташа тоном человека, у которого хотят отнять его собственность.
– Ну не выйду замуж, так пускай ездит, коли ему весело и мне весело. – Наташа улыбаясь поглядела на мать.
– Не замуж, а так , – повторила она.
– Как же это, мой друг?
– Да так . Ну, очень нужно, что замуж не выйду, а… так .
– Так, так, – повторила графиня и, трясясь всем своим телом, засмеялась добрым, неожиданным старушечьим смехом.
– Полноте смеяться, перестаньте, – закричала Наташа, – всю кровать трясете. Ужасно вы на меня похожи, такая же хохотунья… Постойте… – Она схватила обе руки графини, поцеловала на одной кость мизинца – июнь, и продолжала целовать июль, август на другой руке. – Мама, а он очень влюблен? Как на ваши глаза? В вас были так влюблены? И очень мил, очень, очень мил! Только не совсем в моем вкусе – он узкий такой, как часы столовые… Вы не понимаете?…Узкий, знаете, серый, светлый…
– Что ты врешь! – сказала графиня.
Наташа продолжала:
– Неужели вы не понимаете? Николенька бы понял… Безухий – тот синий, темно синий с красным, и он четвероугольный.
– Ты и с ним кокетничаешь, – смеясь сказала графиня.
– Нет, он франмасон, я узнала. Он славный, темно синий с красным, как вам растолковать…
– Графинюшка, – послышался голос графа из за двери. – Ты не спишь? – Наташа вскочила босиком, захватила в руки туфли и убежала в свою комнату.
Она долго не могла заснуть. Она всё думала о том, что никто никак не может понять всего, что она понимает, и что в ней есть.
«Соня?» подумала она, глядя на спящую, свернувшуюся кошечку с ее огромной косой. «Нет, куда ей! Она добродетельная. Она влюбилась в Николеньку и больше ничего знать не хочет. Мама, и та не понимает. Это удивительно, как я умна и как… она мила», – продолжала она, говоря про себя в третьем лице и воображая, что это говорит про нее какой то очень умный, самый умный и самый хороший мужчина… «Всё, всё в ней есть, – продолжал этот мужчина, – умна необыкновенно, мила и потом хороша, необыкновенно хороша, ловка, – плавает, верхом ездит отлично, а голос! Можно сказать, удивительный голос!» Она пропела свою любимую музыкальную фразу из Херубиниевской оперы, бросилась на постель, засмеялась от радостной мысли, что она сейчас заснет, крикнула Дуняшу потушить свечку, и еще Дуняша не успела выйти из комнаты, как она уже перешла в другой, еще более счастливый мир сновидений, где всё было так же легко и прекрасно, как и в действительности, но только было еще лучше, потому что было по другому.
На другой день графиня, пригласив к себе Бориса, переговорила с ним, и с того дня он перестал бывать у Ростовых.
31 го декабря, накануне нового 1810 года, le reveillon [ночной ужин], был бал у Екатерининского вельможи. На бале должен был быть дипломатический корпус и государь.
На Английской набережной светился бесчисленными огнями иллюминации известный дом вельможи. У освещенного подъезда с красным сукном стояла полиция, и не одни жандармы, но полицеймейстер на подъезде и десятки офицеров полиции. Экипажи отъезжали, и всё подъезжали новые с красными лакеями и с лакеями в перьях на шляпах. Из карет выходили мужчины в мундирах, звездах и лентах; дамы в атласе и горностаях осторожно сходили по шумно откладываемым подножкам, и торопливо и беззвучно проходили по сукну подъезда.
Почти всякий раз, как подъезжал новый экипаж, в толпе пробегал шопот и снимались шапки.
– Государь?… Нет, министр… принц… посланник… Разве не видишь перья?… – говорилось из толпы. Один из толпы, одетый лучше других, казалось, знал всех, и называл по имени знатнейших вельмож того времени.
Уже одна треть гостей приехала на этот бал, а у Ростовых, долженствующих быть на этом бале, еще шли торопливые приготовления одевания.
Много было толков и приготовлений для этого бала в семействе Ростовых, много страхов, что приглашение не будет получено, платье не будет готово, и не устроится всё так, как было нужно.
Вместе с Ростовыми ехала на бал Марья Игнатьевна Перонская, приятельница и родственница графини, худая и желтая фрейлина старого двора, руководящая провинциальных Ростовых в высшем петербургском свете.
В 10 часов вечера Ростовы должны были заехать за фрейлиной к Таврическому саду; а между тем было уже без пяти минут десять, а еще барышни не были одеты.
Наташа ехала на первый большой бал в своей жизни. Она в этот день встала в 8 часов утра и целый день находилась в лихорадочной тревоге и деятельности. Все силы ее, с самого утра, были устремлены на то, чтобы они все: она, мама, Соня были одеты как нельзя лучше. Соня и графиня поручились вполне ей. На графине должно было быть масака бархатное платье, на них двух белые дымковые платья на розовых, шелковых чехлах с розанами в корсаже. Волоса должны были быть причесаны a la grecque [по гречески].
Все существенное уже было сделано: ноги, руки, шея, уши были уже особенно тщательно, по бальному, вымыты, надушены и напудрены; обуты уже были шелковые, ажурные чулки и белые атласные башмаки с бантиками; прически были почти окончены. Соня кончала одеваться, графиня тоже; но Наташа, хлопотавшая за всех, отстала. Она еще сидела перед зеркалом в накинутом на худенькие плечи пеньюаре. Соня, уже одетая, стояла посреди комнаты и, нажимая до боли маленьким пальцем, прикалывала последнюю визжавшую под булавкой ленту.
– Не так, не так, Соня, – сказала Наташа, поворачивая голову от прически и хватаясь руками за волоса, которые не поспела отпустить державшая их горничная. – Не так бант, поди сюда. – Соня присела. Наташа переколола ленту иначе.
– Позвольте, барышня, нельзя так, – говорила горничная, державшая волоса Наташи.
– Ах, Боже мой, ну после! Вот так, Соня.
– Скоро ли вы? – послышался голос графини, – уж десять сейчас.
– Сейчас, сейчас. – А вы готовы, мама?
– Только току приколоть.
– Не делайте без меня, – крикнула Наташа: – вы не сумеете!
– Да уж десять.
На бале решено было быть в половине одиннадцатого, a надо было еще Наташе одеться и заехать к Таврическому саду.
Окончив прическу, Наташа в коротенькой юбке, из под которой виднелись бальные башмачки, и в материнской кофточке, подбежала к Соне, осмотрела ее и потом побежала к матери. Поворачивая ей голову, она приколола току, и, едва успев поцеловать ее седые волосы, опять побежала к девушкам, подшивавшим ей юбку.
Дело стояло за Наташиной юбкой, которая была слишком длинна; ее подшивали две девушки, обкусывая торопливо нитки. Третья, с булавками в губах и зубах, бегала от графини к Соне; четвертая держала на высоко поднятой руке всё дымковое платье.
– Мавруша, скорее, голубушка!
– Дайте наперсток оттуда, барышня.
– Скоро ли, наконец? – сказал граф, входя из за двери. – Вот вам духи. Перонская уж заждалась.
– Готово, барышня, – говорила горничная, двумя пальцами поднимая подшитое дымковое платье и что то обдувая и потряхивая, высказывая этим жестом сознание воздушности и чистоты того, что она держала.
Наташа стала надевать платье.
– Сейчас, сейчас, не ходи, папа, – крикнула она отцу, отворившему дверь, еще из под дымки юбки, закрывавшей всё ее лицо. Соня захлопнула дверь. Через минуту графа впустили. Он был в синем фраке, чулках и башмаках, надушенный и припомаженный.
– Ах, папа, ты как хорош, прелесть! – сказала Наташа, стоя посреди комнаты и расправляя складки дымки.
– Позвольте, барышня, позвольте, – говорила девушка, стоя на коленях, обдергивая платье и с одной стороны рта на другую переворачивая языком булавки.
– Воля твоя! – с отчаянием в голосе вскрикнула Соня, оглядев платье Наташи, – воля твоя, опять длинно!
Наташа отошла подальше, чтоб осмотреться в трюмо. Платье было длинно.
– Ей Богу, сударыня, ничего не длинно, – сказала Мавруша, ползавшая по полу за барышней.
– Ну длинно, так заметаем, в одну минутую заметаем, – сказала решительная Дуняша, из платочка на груди вынимая иголку и опять на полу принимаясь за работу.
В это время застенчиво, тихими шагами, вошла графиня в своей токе и бархатном платье.
– Уу! моя красавица! – закричал граф, – лучше вас всех!… – Он хотел обнять ее, но она краснея отстранилась, чтоб не измяться.
– Мама, больше на бок току, – проговорила Наташа. – Я переколю, и бросилась вперед, а девушки, подшивавшие, не успевшие за ней броситься, оторвали кусочек дымки.
– Боже мой! Что ж это такое? Я ей Богу не виновата…
– Ничего, заметаю, не видно будет, – говорила Дуняша.
– Красавица, краля то моя! – сказала из за двери вошедшая няня. – А Сонюшка то, ну красавицы!…
В четверть одиннадцатого наконец сели в кареты и поехали. Но еще нужно было заехать к Таврическому саду.
Перонская была уже готова. Несмотря на ее старость и некрасивость, у нее происходило точно то же, что у Ростовых, хотя не с такой торопливостью (для нее это было дело привычное), но также было надушено, вымыто, напудрено старое, некрасивое тело, также старательно промыто за ушами, и даже, и так же, как у Ростовых, старая горничная восторженно любовалась нарядом своей госпожи, когда она в желтом платье с шифром вышла в гостиную. Перонская похвалила туалеты Ростовых.
Ростовы похвалили ее вкус и туалет, и, бережа прически и платья, в одиннадцать часов разместились по каретам и поехали.
Наташа с утра этого дня не имела ни минуты свободы, и ни разу не успела подумать о том, что предстоит ей.
В сыром, холодном воздухе, в тесноте и неполной темноте колыхающейся кареты, она в первый раз живо представила себе то, что ожидает ее там, на бале, в освещенных залах – музыка, цветы, танцы, государь, вся блестящая молодежь Петербурга. То, что ее ожидало, было так прекрасно, что она не верила даже тому, что это будет: так это было несообразно с впечатлением холода, тесноты и темноты кареты. Она поняла всё то, что ее ожидает, только тогда, когда, пройдя по красному сукну подъезда, она вошла в сени, сняла шубу и пошла рядом с Соней впереди матери между цветами по освещенной лестнице. Только тогда она вспомнила, как ей надо было себя держать на бале и постаралась принять ту величественную манеру, которую она считала необходимой для девушки на бале. Но к счастью ее она почувствовала, что глаза ее разбегались: она ничего не видела ясно, пульс ее забил сто раз в минуту, и кровь стала стучать у ее сердца. Она не могла принять той манеры, которая бы сделала ее смешною, и шла, замирая от волнения и стараясь всеми силами только скрыть его. И эта то была та самая манера, которая более всего шла к ней. Впереди и сзади их, так же тихо переговариваясь и так же в бальных платьях, входили гости. Зеркала по лестнице отражали дам в белых, голубых, розовых платьях, с бриллиантами и жемчугами на открытых руках и шеях.
Наташа смотрела в зеркала и в отражении не могла отличить себя от других. Всё смешивалось в одну блестящую процессию. При входе в первую залу, равномерный гул голосов, шагов, приветствий – оглушил Наташу; свет и блеск еще более ослепил ее. Хозяин и хозяйка, уже полчаса стоявшие у входной двери и говорившие одни и те же слова входившим: «charme de vous voir», [в восхищении, что вижу вас,] так же встретили и Ростовых с Перонской.
Две девочки в белых платьях, с одинаковыми розами в черных волосах, одинаково присели, но невольно хозяйка остановила дольше свой взгляд на тоненькой Наташе. Она посмотрела на нее, и ей одной особенно улыбнулась в придачу к своей хозяйской улыбке. Глядя на нее, хозяйка вспомнила, может быть, и свое золотое, невозвратное девичье время, и свой первый бал. Хозяин тоже проводил глазами Наташу и спросил у графа, которая его дочь?
– Charmante! [Очаровательна!] – сказал он, поцеловав кончики своих пальцев.
В зале стояли гости, теснясь у входной двери, ожидая государя. Графиня поместилась в первых рядах этой толпы. Наташа слышала и чувствовала, что несколько голосов спросили про нее и смотрели на нее. Она поняла, что она понравилась тем, которые обратили на нее внимание, и это наблюдение несколько успокоило ее.
- Родившиеся 6 июня
- Родившиеся в 1903 году
- Персоналии по алфавиту
- Родившиеся в Тифлисской губернии
- Умершие 1 мая
- Умершие в 1978 году
- Умершие в Москве
- Музыканты по алфавиту
- Композиторы по алфавиту
- Композиторы СССР
- Композиторы России
- Композиторы Армении
- Композиторы XX века
- Кинокомпозиторы СССР
- Кинокомпозиторы России
- Кинокомпозиторы Армении
- Дирижёры по алфавиту
- Дирижёры СССР
- Дирижёры России
- Дирижёры Армении
- Дирижёры XX века
- Педагоги по алфавиту
- Музыкальные педагоги СССР
- Музыкальные педагоги XX века
- Герои Социалистического Труда
- Кавалеры ордена Ленина
- Кавалеры ордена Октябрьской Революции
- Кавалеры ордена Трудового Красного Знамени
- Награждённые медалью «За оборону Москвы»
- Награждённые медалью «За оборону Кавказа»
- Награждённые медалью «За доблестный труд в Великой Отечественной войне 1941—1945 гг.»
- Кавалеры ордена «Кирилл и Мефодий»
- Командоры французского ордена Искусств и литературы
- Награждённые нагрудным знаком «За заслуги перед польской культурой»
- Кавалеры ордена Искусств и Наук (Иран)
- Народные артисты СССР
- Народные артисты РСФСР
- Заслуженные деятели искусств РСФСР
- Народные артисты Армянской ССР
- Заслуженные деятели искусств Армянской ССР
- Лауреаты Ленинской премии
- Лауреаты Государственной премии СССР
- Лауреаты Сталинской премии
- Лауреаты Государственной премии Армянской ССР
- Академики АН Армянской ССР
- Народные артисты Грузинской ССР
- Народные артисты Азербайджанской ССР
- Заслуженные деятели искусств Узбекской ССР
- Балетные композиторы СССР
- Выпускники Музыкального училища имени Гнесиных
- Выпускники Московской консерватории
- Преподаватели Московской консерватории
- Преподаватели Российской академии музыки имени Гнесиных
- Члены Союза композиторов СССР
- Академические музыканты СССР
- Академические музыканты Армении
- Доктора искусствоведения
- Композиторы — авторы гимнов
- Похороненные в пантеоне Комитаса
- Депутаты Верховного Совета СССР 5 созыва
- Депутаты Верховного Совета Армянской ССР
- Члены КПСС
