Хачукаев, Хизир Мусаевич

Хизир Хачукаев
Хачукаев Хизир Мусаевич
Прозвище	«Шейх»
Дата рождения	6 мая 1964(1964-05-06) (59 лет)
Место рождения	Казахская ССР, СССР
Принадлежность	Чеченская республика Ичкерия
Годы службы	1994—2005
Звание	Бригадный генерал
Командовал	Западным Фронтом ВС ЧРИ
Сражения/войны	Первая чеченская война: Битва за Бамут Битва за Самашки Операция «Джихад» Вторая чеченская война: Битва за Грозный (1999-2000) Бои за Комсомольское
Награды и премии
В отставке	добровольно сдался российской стороне 23 ноября 2005 года

Хизи́р Муса́евич Хачука́ев (род. в 1960-е годы) — чеченский полевой командир, бригадный генерал Вооружённых сил Ичкерии. Заместитель и представитель Руслана Гелаева.

Биография

Родился в 1960-х годах в Казахской ССР в семье ссыльных. В конце 60-х годов его семья вернулась в ЧИАССР и поселилась в Серноводском районе.

Первая Чеченская война

Накануне Первой Чеченской войны Хачукаев находился в Бамуте, став с началом боевых действий командиром местного гарнизона. Под его началом собралось 120 боевиков. В последующем хачукаевский отряд достиг более 300 боевиков. Он получил название Галанчошский полк и считался одним из самых боеспособных формирований боевиков.

Хачукаев со своим Галанчошским полком сил специального назначения Ичкерии в период первой кампании вёл военные действия на западном фронте (район Бамут — Самашки — Ачхой-Мартан — Катыр-Юрт — Новый Шарой).

С 10 марта до 24 мая 1995 года хачукаевское спецподразделение обороняло Бамут.

Среди чеченцев его тогда прозвали «героем Бамута».

Межвоенный период

После окончания Первой Чеченской войны был назначен главой «Оперативной правительственной группы по восстановлению районов, пострадавших во время боевых действий». Затем участвовал в кровавых событиях в Гудермесе, где пришлые ваххабиты пытались силой установить порядки «чистого ислама». Высказывал свой либеральные взгляды и своё видение независимой Чечни, где последователи различных религий могли бы свободно исповедовать свою веру.

В Правительстве Масхадова Хизир Хачукаев возглавлял Министерство государственного снабжения Ичкерии.

В негласном «Табеле о рангах» Хачукаев занимал место в первом десятке чеченских полевых командиров.

Вторая Чеченская война

Во Вторую чеченскую войну «Шейх» командовал Юго-Восточным сектором обороны Грозного. Тогда, в январе 2000 лично расстрелял парламентёра боевиков, который вёл переговоры с Бесланом Гантемировым о сдаче кварталов чеченским милиционерам. Хачукаевский отряд понёс в те времена в Грозном большие потери, но смог выбраться из чеченской столицы, а затем соединился с силами Гелаева. Обе группировки боевиков были разбиты в боях за Комсомольское. Оттуда Гелаев с остатками своего формирования ушёл в Грузию, а Хизир остался в Чечне на правах «полномочного представителя».

В том 2000 году «Шейх» получил серьёзное ранение в ногу и с тех пор себя активно не проявлял. Долгое время скрывался в Ингушетии. С той поры с Хизиром вёл переговоры о его переходе на российскую сторону Заместитель Полпреда Президента России по ЮФО Владимир Боковиков. Через Хачукаева Ахмад Кадыров вёл переговоры с Гелаевым о сдаче его полуторатысячного отряда. Контакт был налажен в августе 2000 года.

В конце 2000 года Хачукаев был одним из тех, с кем вели переговоры в Назрани Ахмад Кадыров и Владимир Боковиков. Если бы эти переговоры закончились успешно, отряд Хачукаева должен был сложить оружие. Договориться не удалось, зато Масхадов разжаловал генерала Хачукаева в рядовые. Руслан Гелаев же прислал из Грузии видеокассету с заявлением о том, что «на переговоры с российскими оккупантами не пойдёт». С тех пор до 2002 года о судьбе Хачукаева поступали крайне отрывочные сведения. Одни источники утверждали, что он находится в горах и набирается сил для партизанской войны. Другие говорили, что он уехал за границу.

В начале 2002 года в Региональный штаб в Ханкале пришла информация, что в районе села Старые Атаги обосновался «бригадный генерал» Хизир Хачукаев. Зимой, как позднее сообщалось в прессе, отряд «Шейха» изрядно потрепали в горах российские военные — боевики нуждались в тепле и отдыхе. Хачукаев уже считался заместителем Хаттаба и выполнял его заказы. Сначала он устраивал засады и диверсии против военных колонн и расстреливал гражданских чиновников. Затем, когда кончились деньги, из «идейного борца» переквалифицировался в обычного уголовника: по ночам заходил в дома и, угрожая оружием, грабил земляков.

28 января-7 февраля 2002 года федеральные силы проводили зачистку на территории села. В ночь на 12 февраля отряд «Шейха» устроил засаду на Оперативную группу Группировки войск, состоявшую из двух бойцов «Альфы» и двух бойцов Красноярского УФСБ. После расправы над силовиками Старые Атаги были блокированы частями Минобороны и Внутренних войск. До 15 февраля продолжались бои. 16 боевиков, включая главаря Хачукаева, как сообщалось, были уничтожены.

Однако Хачукаев не погиб. Его родственники сослались на то, что на днях видели его живым и невредимым. Позднее информацию о смерти Хизира опроверг один из сотрудников Службы безопасности Аслана Масхадова. По его словам, Хачукаева очень развеселило заявление представителей российских спецслужб о его гибели.

Несколько лет Хачукаев скрывался в Ингушетии, ведя переговоры о сдаче с Ахмад-хаджи Кадыровым. Как отмечает Павел Евдокимов: «Очевидно, все это время генерал оставался в лесу только по одной причине: гарантировать ему иммунитет от уголовного преследования никто не брался. Но накануне выборов Рамзан смог „разрулить“ эту ситуацию. В итоге его „официальную явку с повинной“ перенесли на более поздний срок и приурочили к голосованию. А выступление по ЦТ с призывами „прекратить бессмысленное сопротивление“ (это к боевикам) и идти на выборы (это к жителям Чечни) стало, как сообщала пресса, „весьма сильным ходом со стороны первого вице-премьера, организовавшего всю эту пропагандистскую акцию“».

23 ноября 2005 года Хизир Хачукаев сложил оружие, распустил своё вооружённое формирование и сдался властям. Хизир призвал ещё воюющих боевиков последовать его примеру и выступил в программе «Время» с назиданием всем чеченцам прийти на парламентские выборы. Амнистирован. «Умилительной выглядела и сцена с публичным обращением Хачукаева к воюющим моджахедам с призывом „сложить оружие и прекратить противостояние“», — отмечал Павел Евдокимов в газ. «Спецназ России».

В литературе

Событиям в Старых Атагах посвящён роман Вячеслава Миронова «Охота на Шейха» (в другом издании — «Глаза войны»).

Отрывок, характеризующий Хачукаев, Хизир Мусаевич

– И ежели, ваше сиятельство, позволите мне высказать свое мнение, – продолжал он, – то успехом дня мы обязаны более всего действию этой батареи и геройской стойкости капитана Тушина с его ротой, – сказал князь Андрей и, не ожидая ответа, тотчас же встал и отошел от стола.
Князь Багратион посмотрел на Тушина и, видимо не желая выказать недоверия к резкому суждению Болконского и, вместе с тем, чувствуя себя не в состоянии вполне верить ему, наклонил голову и сказал Тушину, что он может итти. Князь Андрей вышел за ним.
– Вот спасибо: выручил, голубчик, – сказал ему Тушин.
Князь Андрей оглянул Тушина и, ничего не сказав, отошел от него. Князю Андрею было грустно и тяжело. Всё это было так странно, так непохоже на то, чего он надеялся.

«Кто они? Зачем они? Что им нужно? И когда всё это кончится?» думал Ростов, глядя на переменявшиеся перед ним тени. Боль в руке становилась всё мучительнее. Сон клонил непреодолимо, в глазах прыгали красные круги, и впечатление этих голосов и этих лиц и чувство одиночества сливались с чувством боли. Это они, эти солдаты, раненые и нераненые, – это они то и давили, и тяготили, и выворачивали жилы, и жгли мясо в его разломанной руке и плече. Чтобы избавиться от них, он закрыл глаза.
Он забылся на одну минуту, но в этот короткий промежуток забвения он видел во сне бесчисленное количество предметов: он видел свою мать и ее большую белую руку, видел худенькие плечи Сони, глаза и смех Наташи, и Денисова с его голосом и усами, и Телянина, и всю свою историю с Теляниным и Богданычем. Вся эта история была одно и то же, что этот солдат с резким голосом, и эта то вся история и этот то солдат так мучительно, неотступно держали, давили и все в одну сторону тянули его руку. Он пытался устраняться от них, но они не отпускали ни на волос, ни на секунду его плечо. Оно бы не болело, оно было бы здорово, ежели б они не тянули его; но нельзя было избавиться от них.
Он открыл глаза и поглядел вверх. Черный полог ночи на аршин висел над светом углей. В этом свете летали порошинки падавшего снега. Тушин не возвращался, лекарь не приходил. Он был один, только какой то солдатик сидел теперь голый по другую сторону огня и грел свое худое желтое тело.
«Никому не нужен я! – думал Ростов. – Некому ни помочь, ни пожалеть. А был же и я когда то дома, сильный, веселый, любимый». – Он вздохнул и со вздохом невольно застонал.
– Ай болит что? – спросил солдатик, встряхивая свою рубаху над огнем, и, не дожидаясь ответа, крякнув, прибавил: – Мало ли за день народу попортили – страсть!
Ростов не слушал солдата. Он смотрел на порхавшие над огнем снежинки и вспоминал русскую зиму с теплым, светлым домом, пушистою шубой, быстрыми санями, здоровым телом и со всею любовью и заботою семьи. «И зачем я пошел сюда!» думал он.
На другой день французы не возобновляли нападения, и остаток Багратионова отряда присоединился к армии Кутузова.



Князь Василий не обдумывал своих планов. Он еще менее думал сделать людям зло для того, чтобы приобрести выгоду. Он был только светский человек, успевший в свете и сделавший привычку из этого успеха. У него постоянно, смотря по обстоятельствам, по сближениям с людьми, составлялись различные планы и соображения, в которых он сам не отдавал себе хорошенько отчета, но которые составляли весь интерес его жизни. Не один и не два таких плана и соображения бывало у него в ходу, а десятки, из которых одни только начинали представляться ему, другие достигались, третьи уничтожались. Он не говорил себе, например: «Этот человек теперь в силе, я должен приобрести его доверие и дружбу и через него устроить себе выдачу единовременного пособия», или он не говорил себе: «Вот Пьер богат, я должен заманить его жениться на дочери и занять нужные мне 40 тысяч»; но человек в силе встречался ему, и в ту же минуту инстинкт подсказывал ему, что этот человек может быть полезен, и князь Василий сближался с ним и при первой возможности, без приготовления, по инстинкту, льстил, делался фамильярен, говорил о том, о чем нужно было.
Пьер был у него под рукою в Москве, и князь Василий устроил для него назначение в камер юнкеры, что тогда равнялось чину статского советника, и настоял на том, чтобы молодой человек с ним вместе ехал в Петербург и остановился в его доме. Как будто рассеянно и вместе с тем с несомненной уверенностью, что так должно быть, князь Василий делал всё, что было нужно для того, чтобы женить Пьера на своей дочери. Ежели бы князь Василий обдумывал вперед свои планы, он не мог бы иметь такой естественности в обращении и такой простоты и фамильярности в сношении со всеми людьми, выше и ниже себя поставленными. Что то влекло его постоянно к людям сильнее или богаче его, и он одарен был редким искусством ловить именно ту минуту, когда надо и можно было пользоваться людьми.
Пьер, сделавшись неожиданно богачом и графом Безухим, после недавнего одиночества и беззаботности, почувствовал себя до такой степени окруженным, занятым, что ему только в постели удавалось остаться одному с самим собою. Ему нужно было подписывать бумаги, ведаться с присутственными местами, о значении которых он не имел ясного понятия, спрашивать о чем то главного управляющего, ехать в подмосковное имение и принимать множество лиц, которые прежде не хотели и знать о его существовании, а теперь были бы обижены и огорчены, ежели бы он не захотел их видеть. Все эти разнообразные лица – деловые, родственники, знакомые – все были одинаково хорошо, ласково расположены к молодому наследнику; все они, очевидно и несомненно, были убеждены в высоких достоинствах Пьера. Беспрестанно он слышал слова: «С вашей необыкновенной добротой» или «при вашем прекрасном сердце», или «вы сами так чисты, граф…» или «ежели бы он был так умен, как вы» и т. п., так что он искренно начинал верить своей необыкновенной доброте и своему необыкновенному уму, тем более, что и всегда, в глубине души, ему казалось, что он действительно очень добр и очень умен. Даже люди, прежде бывшие злыми и очевидно враждебными, делались с ним нежными и любящими. Столь сердитая старшая из княжен, с длинной талией, с приглаженными, как у куклы, волосами, после похорон пришла в комнату Пьера. Опуская глаза и беспрестанно вспыхивая, она сказала ему, что очень жалеет о бывших между ними недоразумениях и что теперь не чувствует себя вправе ничего просить, разве только позволения, после постигшего ее удара, остаться на несколько недель в доме, который она так любила и где столько принесла жертв. Она не могла удержаться и заплакала при этих словах. Растроганный тем, что эта статуеобразная княжна могла так измениться, Пьер взял ее за руку и просил извинения, сам не зная, за что. С этого дня княжна начала вязать полосатый шарф для Пьера и совершенно изменилась к нему.
– Сделай это для нее, mon cher; всё таки она много пострадала от покойника, – сказал ему князь Василий, давая подписать какую то бумагу в пользу княжны.
Князь Василий решил, что эту кость, вексель в 30 т., надо было всё таки бросить бедной княжне с тем, чтобы ей не могло притти в голову толковать об участии князя Василия в деле мозаикового портфеля. Пьер подписал вексель, и с тех пор княжна стала еще добрее. Младшие сестры стали также ласковы к нему, в особенности самая младшая, хорошенькая, с родинкой, часто смущала Пьера своими улыбками и смущением при виде его.
Пьеру так естественно казалось, что все его любят, так казалось бы неестественно, ежели бы кто нибудь не полюбил его, что он не мог не верить в искренность людей, окружавших его. Притом ему не было времени спрашивать себя об искренности или неискренности этих людей. Ему постоянно было некогда, он постоянно чувствовал себя в состоянии кроткого и веселого опьянения. Он чувствовал себя центром какого то важного общего движения; чувствовал, что от него что то постоянно ожидается; что, не сделай он того, он огорчит многих и лишит их ожидаемого, а сделай то то и то то, всё будет хорошо, – и он делал то, что требовали от него, но это что то хорошее всё оставалось впереди.
Более всех других в это первое время как делами Пьера, так и им самим овладел князь Василий. Со смерти графа Безухого он не выпускал из рук Пьера. Князь Василий имел вид человека, отягченного делами, усталого, измученного, но из сострадания не могущего, наконец, бросить на произвол судьбы и плутов этого беспомощного юношу, сына его друга, apres tout, [в конце концов,] и с таким огромным состоянием. В те несколько дней, которые он пробыл в Москве после смерти графа Безухого, он призывал к себе Пьера или сам приходил к нему и предписывал ему то, что нужно было делать, таким тоном усталости и уверенности, как будто он всякий раз приговаривал:
«Vous savez, que je suis accable d'affaires et que ce n'est que par pure charite, que je m'occupe de vous, et puis vous savez bien, que ce que je vous propose est la seule chose faisable». [Ты знаешь, я завален делами; но было бы безжалостно покинуть тебя так; разумеется, что я тебе говорю, есть единственно возможное.]
– Ну, мой друг, завтра мы едем, наконец, – сказал он ему однажды, закрывая глаза, перебирая пальцами его локоть и таким тоном, как будто то, что он говорил, было давным давно решено между ними и не могло быть решено иначе.
– Завтра мы едем, я тебе даю место в своей коляске. Я очень рад. Здесь у нас всё важное покончено. А мне уж давно бы надо. Вот я получил от канцлера. Я его просил о тебе, и ты зачислен в дипломатический корпус и сделан камер юнкером. Теперь дипломатическая дорога тебе открыта.