Хаэмуас

К:Википедия:Статьи без источников (тип: не указан)

Хаэмуас в иероглифах

Ḫ3 m W3st

Хаэмуас Ḫ3 m W3st<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;"></td></tr> <tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Фрагмент бюста Хаэмуасета. Египетский музей (Берлин)</td></tr>
Верховный жрец Птаха
ок. 1234 год до н. э. — ок. 1224 год до н. э.
Предшественник:	Дидиа
Преемник:	Рахотеп II
Рождение:	ок. 1284 год до н. э. вероятно Мемфис
Смерть:	ок. 1224 год до н. э.
Похоронен:	Саккара

Хаэмуа́с (Хаэмуасет; древнеегипетское «Воссиявший над Фивами»; ? — ок. 1224 до н. э.) — древнеегипетский царевич (наследник престола между 1228 и 1224 до н. э.) из XIX династии, один из старших (и наиболее известных) сыновей фараона Рамсеса II и царицы Иси-Неферет I (Иситнофрет I); верховный жрец мемфисского бога Птаха.

За масштабные работы по восстановлению и расширению храмов и других памятников древних фараонов и знати Хаэмуаса иногда называют «первым египтологом» (по аналогии с «первым шумерологом» — вавилонским царём Набонидом).

Биография

Четвёртый сын Рамсеса II и второй — царицы Иси-Неферет I, Хаэмуас получил надлежащее для возможного наследника престола образование и принимал участие в первых военных кампаниях отца в Восточном Средиземноморье и Нубии. Первое известное нам изображение тогда ещё малолетнего царевича представляет его рядом с отцом и сводными братьями на боевых колесницах, отправляющихся в нубийский поход (Хаэмуас стоит в одной колеснице с первенцем фараона Амонхерхопешефом). Аналогичные изображения в других храмах указывают на то, что Хаэмуас ещё ребёнком сопровождал отца в войне с хеттами за обладание Сирией и Палестиной. Однако на 16-м году правления Рамсеса II (1274 до н. э.) Хаэмуас порвал с военной карьерой и стал служителем Птаха. Уже через девять лет, в 1265 до н. э. он был уже верховным жрецом этого бога. Вероятно, таким назначением Рамсес II пытался усилить мемфисское жречество Птаха, чтобы уравновесить непомерную мощь фиванской жреческой иерархии Амона.

После смерти своего брата, царевича Рамсеса, на 50-м году правления Рамсеса II Хаэмуас был назначен официальным наследником престола, но пробыл в этой должности только четыре года — как и двенадцать его братьев, Хаэмуас умер раньше отца. Новым наследником престола стал пятидесятилетний Мернептах, который и станет фараоном в 1224 до н. э. Хаэмуас, как верховный жрец Мемфиса, должен был быть похоронен в Саккаре или Гизе. По крайней мере, в исследованном Кентом Уиксом склепе KV5, где были обнаружены мумии 52 сыновей Рамсеса II, тело Хаэмуаса отсутствовало, а вероятность того, что египетского царевича можно отождествить с мумией мужчины средних лет, найденной в 1851 в Серапеуме, низка.

Семья

Супругу Хаэмуаса, по видимости, звали Нубнофрет; известны трое детей Хаэмуаса и Нубнофрет — Рамсес, Хори I и Иси-Неферет III (Иситнофрет III). Рамсес и Хори продолжили дело отца и стали жрецами Птаха, причём Хори I наследовал преемнику отца Парахотепу в качестве верховного жреца Птаха. Потомки Хаэмуаса, которых условно можно назвать Хаэмуасидами, занимали видные государственные и религиозные посты в период правления Рамсесидов.

Культовая деятельность и строительство

В компетенцию Хаэмуаса как верховного жреца Птаха входили управление государственными культами Птаха, Ра, Осириса, Аписа и Сокара и заведование строительными работами в стране, а также общее руководство царскими ремесленниками, зодчими, скульпторами и ювелирами. Под началом Хаэмуаса, помимо прочих, сооружались Рамессеум, карнакский гипостильный зал в храме Амона-Ра, большой храм Птаха в Мемфисе и столица фараона Пер-Рамсес. Предварительно определив их состояние, он провёл реставрацию и существенное обновление храмовых комплексов, святынь, усыпальниц и пирамид Мемфиса и близлежащих населённых пунктов. В числе восстановленных при участии сына Рамсеса II строений были пирамида фараона V династии Униса в Саккаре, сооружения Шепсескафа, Сахура и Ниусерра Ини. На восстановленной статуе одного из царевичей Древнего царства Хаэмуас отметил, что все эти действия были мотивированы стремлением «отдать честь» усопшим предшественникам. Источники свидетельствуют, что Хаэмуасом также проводилось изучение библиотек и настенных надписей восстанавливаемых храмов.

Хаэмуас отвечал также за проведение церемоний хеб-сед — комплекса ритуальных мероприятий, призванных восстановить силы фараона в определённый срок после его восхождения на престол. В ранние периоды истории хеб-сед проводился на 30-м году правления фараона, но в периоды Среднего и Нового царств наметился отход от такой традиции, и Рамсес II за своё длительное (67-летнее) правление участвовал в одиннадцати подобных церемониях. Девять из них были организованы Хаэмуасом. В ознаменование очередных церемоний хеб-сед царевич установил памятные стелы в Асуане и Гебель Сильсинэ, на которых фараон Рамсес изображён со своими детьми от Исетнофрет.

После смерти быка Аписа, посвящённого Птаху, на 30-м году правления Рамсеса II, Хаэмуас распорядился похоронить священное животное не в отдельной гробнице, как это делали его предшественники, а в усыпальнице предыдущего Аписа. Огюст Мариетт, обнаруживший гробницу, нашёл в ней мумию быка с золотыми украшениями, носящими имена Рамсеса II и Хаэмуаса. Затем по приказу Хаэмуаса было построено общее захоронение быков-Аписов, впоследствии известное как Серапеум. После того, как в 1235 до н. э. здесь впервые поместили мумию Аписа, эта традиция не прерывалась на протяжении более, чем тысячелетия.

Образ в народном фольклоре

Благодаря своей учёности и мудрости Хаэмуас оставил после себе память как о величайшем мудреце и чародее, что нашло своё отображение в постоянном упоминании его имени рядом с именем отца и цикле популярных художественных сказаний о Сатни-Хаэмуасе, распространённых в позднеегипетской литературе вплоть до греко-римского периода.

Ссылки

• [euler.slu.edu/Dept/Faculty/bart/egyptianhtml/kings%20and%20Queens/Khaemwaset.html Prince Khaemwaset]

Отрывок, характеризующий Хаэмуас

– Аль не вкусна каша? Ах, вороны, заколянились! – кричали на ополченцев, замявшихся перед солдатом с оторванной ногой.
– Тое кое, малый, – передразнивали мужиков. – Страсть не любят.
Пьер замечал, как после каждого попавшего ядра, после каждой потери все более и более разгоралось общее оживление.
Как из придвигающейся грозовой тучи, чаще и чаще, светлее и светлее вспыхивали на лицах всех этих людей (как бы в отпор совершающегося) молнии скрытого, разгорающегося огня.
Пьер не смотрел вперед на поле сражения и не интересовался знать о том, что там делалось: он весь был поглощен в созерцание этого, все более и более разгорающегося огня, который точно так же (он чувствовал) разгорался и в его душе.
В десять часов пехотные солдаты, бывшие впереди батареи в кустах и по речке Каменке, отступили. С батареи видно было, как они пробегали назад мимо нее, неся на ружьях раненых. Какой то генерал со свитой вошел на курган и, поговорив с полковником, сердито посмотрев на Пьера, сошел опять вниз, приказав прикрытию пехоты, стоявшему позади батареи, лечь, чтобы менее подвергаться выстрелам. Вслед за этим в рядах пехоты, правее батареи, послышался барабан, командные крики, и с батареи видно было, как ряды пехоты двинулись вперед.
Пьер смотрел через вал. Одно лицо особенно бросилось ему в глаза. Это был офицер, который с бледным молодым лицом шел задом, неся опущенную шпагу, и беспокойно оглядывался.
Ряды пехотных солдат скрылись в дыму, послышался их протяжный крик и частая стрельба ружей. Через несколько минут толпы раненых и носилок прошли оттуда. На батарею еще чаще стали попадать снаряды. Несколько человек лежали неубранные. Около пушек хлопотливее и оживленнее двигались солдаты. Никто уже не обращал внимания на Пьера. Раза два на него сердито крикнули за то, что он был на дороге. Старший офицер, с нахмуренным лицом, большими, быстрыми шагами переходил от одного орудия к другому. Молоденький офицерик, еще больше разрумянившись, еще старательнее командовал солдатами. Солдаты подавали заряды, поворачивались, заряжали и делали свое дело с напряженным щегольством. Они на ходу подпрыгивали, как на пружинах.
Грозовая туча надвинулась, и ярко во всех лицах горел тот огонь, за разгоранием которого следил Пьер. Он стоял подле старшего офицера. Молоденький офицерик подбежал, с рукой к киверу, к старшему.
– Имею честь доложить, господин полковник, зарядов имеется только восемь, прикажете ли продолжать огонь? – спросил он.
– Картечь! – не отвечая, крикнул старший офицер, смотревший через вал.
Вдруг что то случилось; офицерик ахнул и, свернувшись, сел на землю, как на лету подстреленная птица. Все сделалось странно, неясно и пасмурно в глазах Пьера.
Одно за другим свистели ядра и бились в бруствер, в солдат, в пушки. Пьер, прежде не слыхавший этих звуков, теперь только слышал одни эти звуки. Сбоку батареи, справа, с криком «ура» бежали солдаты не вперед, а назад, как показалось Пьеру.
Ядро ударило в самый край вала, перед которым стоял Пьер, ссыпало землю, и в глазах его мелькнул черный мячик, и в то же мгновенье шлепнуло во что то. Ополченцы, вошедшие было на батарею, побежали назад.
– Все картечью! – кричал офицер.
Унтер офицер подбежал к старшему офицеру и испуганным шепотом (как за обедом докладывает дворецкий хозяину, что нет больше требуемого вина) сказал, что зарядов больше не было.
– Разбойники, что делают! – закричал офицер, оборачиваясь к Пьеру. Лицо старшего офицера было красно и потно, нахмуренные глаза блестели. – Беги к резервам, приводи ящики! – крикнул он, сердито обходя взглядом Пьера и обращаясь к своему солдату.
– Я пойду, – сказал Пьер. Офицер, не отвечая ему, большими шагами пошел в другую сторону.
– Не стрелять… Выжидай! – кричал он.
Солдат, которому приказано было идти за зарядами, столкнулся с Пьером.
– Эх, барин, не место тебе тут, – сказал он и побежал вниз. Пьер побежал за солдатом, обходя то место, на котором сидел молоденький офицерик.
Одно, другое, третье ядро пролетало над ним, ударялось впереди, с боков, сзади. Пьер сбежал вниз. «Куда я?» – вдруг вспомнил он, уже подбегая к зеленым ящикам. Он остановился в нерешительности, идти ему назад или вперед. Вдруг страшный толчок откинул его назад, на землю. В то же мгновенье блеск большого огня осветил его, и в то же мгновенье раздался оглушающий, зазвеневший в ушах гром, треск и свист.
Пьер, очнувшись, сидел на заду, опираясь руками о землю; ящика, около которого он был, не было; только валялись зеленые обожженные доски и тряпки на выжженной траве, и лошадь, трепля обломками оглобель, проскакала от него, а другая, так же как и сам Пьер, лежала на земле и пронзительно, протяжно визжала.


Пьер, не помня себя от страха, вскочил и побежал назад на батарею, как на единственное убежище от всех ужасов, окружавших его.
В то время как Пьер входил в окоп, он заметил, что на батарее выстрелов не слышно было, но какие то люди что то делали там. Пьер не успел понять того, какие это были люди. Он увидел старшего полковника, задом к нему лежащего на валу, как будто рассматривающего что то внизу, и видел одного, замеченного им, солдата, который, прорываясь вперед от людей, державших его за руку, кричал: «Братцы!» – и видел еще что то странное.
Но он не успел еще сообразить того, что полковник был убит, что кричавший «братцы!» был пленный, что в глазах его был заколон штыком в спину другой солдат. Едва он вбежал в окоп, как худощавый, желтый, с потным лицом человек в синем мундире, со шпагой в руке, набежал на него, крича что то. Пьер, инстинктивно обороняясь от толчка, так как они, не видав, разбежались друг против друга, выставил руки и схватил этого человека (это был французский офицер) одной рукой за плечо, другой за гордо. Офицер, выпустив шпагу, схватил Пьера за шиворот.
Несколько секунд они оба испуганными глазами смотрели на чуждые друг другу лица, и оба были в недоумении о том, что они сделали и что им делать. «Я ли взят в плен или он взят в плен мною? – думал каждый из них. Но, очевидно, французский офицер более склонялся к мысли, что в плен взят он, потому что сильная рука Пьера, движимая невольным страхом, все крепче и крепче сжимала его горло. Француз что то хотел сказать, как вдруг над самой головой их низко и страшно просвистело ядро, и Пьеру показалось, что голова французского офицера оторвана: так быстро он согнул ее.
Пьер тоже нагнул голову и отпустил руки. Не думая более о том, кто кого взял в плен, француз побежал назад на батарею, а Пьер под гору, спотыкаясь на убитых и раненых, которые, казалось ему, ловят его за ноги. Но не успел он сойти вниз, как навстречу ему показались плотные толпы бегущих русских солдат, которые, падая, спотыкаясь и крича, весело и бурно бежали на батарею. (Это была та атака, которую себе приписывал Ермолов, говоря, что только его храбрости и счастью возможно было сделать этот подвиг, и та атака, в которой он будто бы кидал на курган Георгиевские кресты, бывшие у него в кармане.)