Ха-Бокер (газета)
| Тип |
ежедневная (кроме субботы) |
|---|---|
|
| |
| Основана | |
| Прекращение публикаций | |
| Язык | |
| Главный офис | |
«ха-Бо́кер» (ивр. הבוקר — утро) — газета, выходившая ежедневно на иврите в подмандатной Палестине, а затем — в Израиле в период с 1936 по 1965 гг.
Ассоциировалась с партией Общих сионистов, позднее с Либеральной партией.
В Палестине
К середине 1930-х гг. в подмандатной Палестине реально существовала только одна газета, выходившая на иврите — «Давар», финансово поддерживаемая лево-ориентированным Хистадрутом. Три остальных: правая «Do’ar Hayom» («Daily Mail»), ревизионистская «Hayarden» («The Jordan») и считавшаяся беспартийной «Ха-Арец», боролись за своё существование. В это же время в Палестину с массовой волной алии прибыло много репатриантов из Германии, поддерживавших либеральную политическую линию «Общих сионистов»-«Б» и так называемых «гражданских кругов» во главе с мэром Тель-Авива Меиром Дизенгофом и его заместителем Исраэлем Рокахом. Поводом для создания газета «ха-Бокер» стали муниципальные выборы в Тель-Авиве, проходившие в конце 1935 года. 11 октября этого года вышел первый её номер.[1][2]
Первым редактором «ха-Бокер» стал Самуэль Перл (Перельман), известный критик и переводчик, но вскоре после создания газеты, он подал в отставку и вернулся к литературной деятельности. Причиной этого стали серьёзные финансовые проблемы, с которыми столкнулась новая газета в условиях жёсткой конкуренции за читателей ишува, чьё население составляло тогда около 350 000 евреев. Со-редакторами стали талантливый поэт и редактор Йосеф Хефтман — ветеран сионистского движения в Польше и Палестине[3], и Перец Бернштейн — бывший лидер сионистского движения в Германии и Нидерландах, ставший в последующем депутатом Кнессета и одним из тех, кто в 1948 году подписал Декларацию независимости Израиля. Берштейн продолжал руководить газетой до 1946 года, Хефтман - до его смерти в 1955 году.[1][4]
Среди журналистов газеты были Йосеф Тамир — журналист, работавший в разные периоды времени в газетах «Хаарец», «Palestine Post», «Едиот Ахронот» и «Маарив», будущий генеральный секретарь «Общих сионистов» и депутат Кнессета и Герцль Розенблюм (Варди), также подписавший в 1948 году Декларацию независимости Израиля.
После образования государства Израиль
Максимальный тираж в 13 500 экземпляров был достигнут газетой «ха-Бокер» в 1950 году, к 1965 году он составлял 4000—4500 экземпляров.
В том же году, после слияния Либеральной партии (чьей частью «Общие сионисты» стали в 1961 году) и блока «Херут», «ха-Бокер» также была объединена с газетой «Херута» под новым названием «ха-Йом» (ивр. היום — сегодня), но и новая газета прекратила своё существование четырьмя годами позже.[5]
Напишите отзыв о статье "Ха-Бокер (газета)"
Примечания
- ↑ 1 2 Naor, M. [www.tau.ac.il/humanities/bronfman/kesher29.heb.html#haboker «HaBoker» A centrish newspaper in pre-state and post-independence Israel] (англ.) // Kesher (Тель-авивский университет). — Vol. vol. 29.
- ↑ Rami Tal. [www.jewishvirtuallibrary.org/jsource/Society_&_Culture/press.html The Israeli Press]. — на сайте «Еврейской виртуальной библиотеки» (JVL). Проверено 23 апреля 2024. (англ.)
- ↑ Pinkes Bendin. [www.jewishgen.org/yizkor/bedzin/bed309.html Josef Heftman // A Memorial to the Jewish Community of Będzin (Poland)] / Association of Former Residents of Będzin in Israel. — Tel Aviv, 1959. — P. 309. — 431 p.
- ↑ [www.knesset.gov.il/mk/ru/mk_print_ru.asp?mk_individual_id_t=318 Перец Беренштейн]. Кнессет. Проверено 26 июня 2011. [www.webcitation.org/69VXyDkly Архивировано из первоисточника 29 июля 2012].
- ↑ Зеэв Гейзель. Приложение 5: Партии, движения, блоки и списки за последние 25 лет // [lookstein.daat.ac.il/russian/geizel/Ad5.html Политические структуры государства Израиль]. — Рамат Ган // Москва: Центр еврейского образования в диаспоре им. рава д-ра Джозефа Лукштейна, Университет Бар-Илан // Институт изучения Израиля и Ближнего Востока, 2001. — 390 p. — ISBN ИНИОН: 054700112.
| ||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Ха-Бокер (газета)
– Вот вздор, глупости, вранье – сказал Николай и подумал: «Что за прелесть эта моя Наташа! Такого другого друга у меня нет и не будет. Зачем ей выходить замуж, всё бы с ней ездили!»«Экая прелесть этот Николай!» думала Наташа. – А! еще огонь в гостиной, – сказала она, указывая на окна дома, красиво блестевшие в мокрой, бархатной темноте ночи.
Граф Илья Андреич вышел из предводителей, потому что эта должность была сопряжена с слишком большими расходами. Но дела его всё не поправлялись. Часто Наташа и Николай видели тайные, беспокойные переговоры родителей и слышали толки о продаже богатого, родового Ростовского дома и подмосковной. Без предводительства не нужно было иметь такого большого приема, и отрадненская жизнь велась тише, чем в прежние годы; но огромный дом и флигеля всё таки были полны народом, за стол всё так же садилось больше человек. Всё это были свои, обжившиеся в доме люди, почти члены семейства или такие, которые, казалось, необходимо должны были жить в доме графа. Таковы были Диммлер – музыкант с женой, Иогель – танцовальный учитель с семейством, старушка барышня Белова, жившая в доме, и еще многие другие: учителя Пети, бывшая гувернантка барышень и просто люди, которым лучше или выгоднее было жить у графа, чем дома. Не было такого большого приезда как прежде, но ход жизни велся тот же, без которого не могли граф с графиней представить себе жизни. Та же была, еще увеличенная Николаем, охота, те же 50 лошадей и 15 кучеров на конюшне, те же дорогие подарки в именины, и торжественные на весь уезд обеды; те же графские висты и бостоны, за которыми он, распуская всем на вид карты, давал себя каждый день на сотни обыгрывать соседям, смотревшим на право составлять партию графа Ильи Андреича, как на самую выгодную аренду.
Граф, как в огромных тенетах, ходил в своих делах, стараясь не верить тому, что он запутался и с каждым шагом всё более и более запутываясь и чувствуя себя не в силах ни разорвать сети, опутавшие его, ни осторожно, терпеливо приняться распутывать их. Графиня любящим сердцем чувствовала, что дети ее разоряются, что граф не виноват, что он не может быть не таким, каким он есть, что он сам страдает (хотя и скрывает это) от сознания своего и детского разорения, и искала средств помочь делу. С ее женской точки зрения представлялось только одно средство – женитьба Николая на богатой невесте. Она чувствовала, что это была последняя надежда, и что если Николай откажется от партии, которую она нашла ему, надо будет навсегда проститься с возможностью поправить дела. Партия эта была Жюли Карагина, дочь прекрасных, добродетельных матери и отца, с детства известная Ростовым, и теперь богатая невеста по случаю смерти последнего из ее братьев.
Графиня писала прямо к Карагиной в Москву, предлагая ей брак ее дочери с своим сыном и получила от нее благоприятный ответ. Карагина отвечала, что она с своей стороны согласна, что всё будет зависеть от склонности ее дочери. Карагина приглашала Николая приехать в Москву.
Несколько раз, со слезами на глазах, графиня говорила сыну, что теперь, когда обе дочери ее пристроены – ее единственное желание состоит в том, чтобы видеть его женатым. Она говорила, что легла бы в гроб спокойной, ежели бы это было. Потом говорила, что у нее есть прекрасная девушка на примете и выпытывала его мнение о женитьбе.
В других разговорах она хвалила Жюли и советовала Николаю съездить в Москву на праздники повеселиться. Николай догадывался к чему клонились разговоры его матери, и в один из таких разговоров вызвал ее на полную откровенность. Она высказала ему, что вся надежда поправления дел основана теперь на его женитьбе на Карагиной.
– Что ж, если бы я любил девушку без состояния, неужели вы потребовали бы, maman, чтобы я пожертвовал чувством и честью для состояния? – спросил он у матери, не понимая жестокости своего вопроса и желая только выказать свое благородство.
– Нет, ты меня не понял, – сказала мать, не зная, как оправдаться. – Ты меня не понял, Николинька. Я желаю твоего счастья, – прибавила она и почувствовала, что она говорит неправду, что она запуталась. – Она заплакала.
– Маменька, не плачьте, а только скажите мне, что вы этого хотите, и вы знаете, что я всю жизнь свою, всё отдам для того, чтобы вы были спокойны, – сказал Николай. Я всем пожертвую для вас, даже своим чувством.
Но графиня не так хотела поставить вопрос: она не хотела жертвы от своего сына, она сама бы хотела жертвовать ему.
– Нет, ты меня не понял, не будем говорить, – сказала она, утирая слезы.
«Да, может быть, я и люблю бедную девушку, говорил сам себе Николай, что ж, мне пожертвовать чувством и честью для состояния? Удивляюсь, как маменька могла мне сказать это. Оттого что Соня бедна, то я и не могу любить ее, думал он, – не могу отвечать на ее верную, преданную любовь. А уж наверное с ней я буду счастливее, чем с какой нибудь куклой Жюли. Пожертвовать своим чувством я всегда могу для блага своих родных, говорил он сам себе, но приказывать своему чувству я не могу. Ежели я люблю Соню, то чувство мое сильнее и выше всего для меня».
