Ха-Эш (дивизия)
Поделись знанием:
Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
| עוצבת האש 98-я дивизия «Ха-Эш» | |
 Эмблема дивизии | |
| Годы существования |
с 1974 |
|---|---|
| Страна | |
| Подчинение | |
| Прозвища |
«Ха-Эш» |
| Командиры | |
| Действующий командир |
бригадный генерал |
98-я диви́зия «Ха-Эш» (ивр. אוגדה 98, עוצבת האש) — особая резервная дивизия в составе Центрального военного округа Армии обороны Израиля.
В прошлом была известна также как Дивизия Главного офицера пехотных и десантных войск (ивр. אוגדת הקחצ"ר угда́т hа-кахца́р) под номером 96.
Содержание
Состав
В состав дивизии входят, помимо прочего:
- 35-я регулярная десантная бригадa «Цанхани́м» (ивр. חטיבת הצנחנים), включающая, помимо прочего:
- — 101-й отборный пехотный батальон «Пе́тен» (ивр. פתן, дословно: «Аспид» или «Кобра»);
- — 202-й отборный пехотный батальон «Це́фа» (ивр. צפע, дословно: «Гадюка»);
- — 890-й отборный пехотный батальон «Эф’э́» (ивр. אפעה, дословно: «Эфа»);
- — 5135-й рекогносцировочный батальон (ивр. גדס"ר гадса́р) «Сара́ф» (ивр. שרף, дословно: «Земляная гадюка»), в состав которого входят:
- — Тренировочная база бригады (ивр. בא"ח צנחנים бах Цанхани́м) «Шфифо́н» (ивр. שפיפון, дословно: «Рогатая гадюка»);
- — Рота связи бригадного подчинения (ивр. פלחי"ק пальхи́к) «Хана́к» (ивр. חנק, дословно: «Удавчик»).
- 55-я резервная десантная бригадa «Ход ха-Хани́т» (ивр. חטיבת חוד החנית , дословно: «Остриё копья»)
- 551-я резервная бригада специального назначения «Хице́й ха-Эш» (ивр. חטיבת חצי האש, дословно: «Огненные стрелы»). В состав входит 3 специальных пропротивотанковых(699, 697 и 7008)и один рекогнозцировочный( 6551)- батальоны , комплектуемые резервистами из подразделения «Маглан» и роты «Орев Цанханим», и специальный инженерный батальон, комплектуемый резервистами (з роты «Пальхан Цанханим» и «Сайерет Яэль» а так же выходцы из 669, "Дувдеван ( 217) " и других регулярных спец подразделений.
- 212-й особый батальон «Маглан» (ивр. מגלן , дословно: «Ибис»)
- Резервная артиллерийская бригада «Каду́р ха-Эш» (ивр. אגד כדור האש, дословно: «Огненный шар»)
- Резервный батальон связи дивизионного подчинения (ивр. גדחי"ק гадхи́к)
- Резервная дивизионная часть тылового обеспечения (ивр. אגד לוגיסטי אוגדתי) «Сакна́й» (ивр. שקנאי, дословно: «Пеликан»)
История
Дивизия (под номером 96) была основана в 1974 году вследствие уроков Войны Судного дня. В соответствии с идеей основания дивизии должность командира дивизии возлагалась на Главного офицера пехотных и десантных войск (ивр. קחצ"ר); данная практика сохранилась при первых четырёх командирах дивизии. Прообразом дивизии стал дивизионный тактический штаб «Коах Села» под командованием бригадного генерала Иммануэля Шакеда, созданный ещё в ходе войны с целью управления пехотными и десантными спецоперациями армии[1].
Участие в Первой ливанской войне
В ходе Первой ливанский войны на дивизию под командованием бригадного генерала Амоса Ярона была возложена задача отрезать силам палестинской бригады «Кастель» доступ к Бейруту. С 6 по 7 июля 1982 года силы дивизии совершили высадку морского десанта в устье реки Авали в южном Ливане. Часть сил дивизии продвинулись на север в район города Дамур, в то время как остальные силы дивизии завершили окружение города Сайда.
С 9 по 10 июля силы дивизии подступили к южным районам Бейрута и в течение дальнейших двух месяцев поддерживали осаду города. После убийства президента Ливана Башира Жмайеля 14 сентября силы дивизии захватили южный сектор Бейрута, окружив, помимо прочего, палестинские лагеря беженцев Сабра и Шатила. Вследствие резни, совершённой союзными ливанскими отрядами в окружённых лагерях с 16 по 18 сентября, действия комдива Ярона подверглись по окончании войны критике Комиссии Кахана, определившей, что Ярон не предпринял должных мер для проверки сведений, поступавших из лагерей, и передачи информации своему командованию[2].
Участие во Второй ливанской войне
Деятельность дивизии во время во время Второй ливанской войны — в тот период под командованием бригадного генерала Эяля Айзенберга — вызвала критику со стороны правительственной проверочной комиссии во главе с отставным судьёй Элияху Виноградом («Комиссия Винограда»), занимавшейся проверкой действий политического и военного эшелона во время войны: в отчёте комиссии было указано, что дивизия не смогла выполнить до конца возложенные на неё задачи, и значительная часть её оперативных планов не была реализована[3].
Критика в отношении действий дивизии была высказана и вследствие инцидента в ливанской деревне Дебел, в ходе которого девять солдат дивизии, разместившихся в доме на окраине деревни, погибли от огня противотанковых ракет, выпущенных по дому[4].
Командиры дивизии
| Имя | Период | Комментарий |
| Дан Шомрон | 1974 — 1976 | В дальнейшем генерал-лейтенант (рав-алуф), 13-й Начальник Генштаба армии |
| Ури Симхони | 1976 — 1978 | В дальнейшем генерал-майор (алуф); командовал дивизией в ходе операции «Литани» |
| Матан Вильнаи | 1978 — 1981 | В дальнейшем генерал-майор (алуф) |
| Амос Ярон | 1981 — 1983 | В дальнейшем генерал-майор (алуф); командовал дивизией в ходе Первой ливанской войны |
| Шмуэль Арад | 1984 — 1986 | В дальнейшем генерал-майор (алуф) |
| Шай Авиталь | 1992 — 1994 | В дальнейшем генерал-майор (алуф) |
| Ири Коэн | ||
| Моше Каплински | 1997 — 1999 | В дальнейшем генерал-майор (алуф) |
| Ицхак Гершон | 1999 — 2001 | В дальнейшем генерал-майор (алуф) |
| Таль Руссо | 2001 — 2003 | В дальнейшем генерал-майор (алуф) |
| Авив Кохави | 2003 — 2004 | В дальнейшем генерал-майор (алуф) |
| Йоси Хайман | 2004 — 2005 | |
| Эяль Айзенберг | 2005 — 2008 | В дальнейшем генерал-майор (алуф); командовал дивизией в ходе Второй ливанской войны |
| Рони Нума | 2008 — 2011 | В дальнейшем генерал-майор (алуф) |
| Аарон Халива | 2011 — 2013 | В дальнейшем генерал-майор (алуф) |
| Амир Барам | октябрь 2013 — июль 2015[5] | |
| Ури Гордин | с июля 2015[6] |
Напишите отзыв о статье "Ха-Эш (дивизия)"
Примечания
- ↑ איתן הבר וזאב שיף לקסיקון מלחמת יום הכיפורים הוצאת דביר זמורה-ביתן (2003) 371 (Эйтан Хабер и Зеэв Шифф, «Словарь терминов Войны Судного дня», книга издательства «Двир Змора-Битан», 2003, с. 371). (иврит)
- ↑ [www.mfa.gov.il/MFA/Foreign%20Relations/Israels%20Foreign%20Relations%20since%201947/1982-1984/104%20Report%20of%20the%20Commission%20of%20Inquiry%20into%20the%20e Отчёт комиссии], на сайте Министерства иностранных дел Израиля. (англ.)
- ↑ [www.vaadatwino.gov.il/pdf/%D7%93%D7%95%D7%97%20%D7%A1%D7%95%D7%A4%D7%99.pdf Отчёт комиссии], с. 320—321, 384—386. (иврит) При этом указывалось, что низкий уровень боевой подготовки и снабжения дивизии был отмечен и в довоенные годы (с. 279—280).
- ↑ אמיר בוחבוט הקצין הבא שיתמודד מול חמאס בעזה מעריב-אן-אר-ג'י, 7.11.08 (Амир Бухбут, «[www.nrg.co.il/online/1/ART1/808/503.html Следующий офицер, который будет бороться с „Хамасом“ в секторе Газа]», «Маарив-NRG» (7.11.08)) (иврит) ; אמיר בוחבוט למפקד אוגדת עזה יש עדיין הרבה מה להוכיח מעריב-אן-אר-ג'י, 3.1.09 (Хен Кутс-Бар, «[www.nrg.co.il/online/1/ART1/834/353.html Командир дивизии сектора Газа ещё способен доказать многое]», «Маарив-NRG» (3.1.09)) (иврит) ; Josh Brannon, «What happened at the 'house of death'?» (Джош Браннон, «[www.jpost.com/Israel/Article.aspx?id=39737 Что случилось в „Доме смерти“?]»), The Jerusalem Post (1.11.06). (англ.)
- ↑ [www.idf.il/1133-19708-he/Dover.aspx Сообщение о смене командиров дивизии], на сайте Армии обороны Израиля (10.10.13). (иврит)
- ↑ [www.idf.il/1153-22387-he/Dover.aspx Сообщение о церемонии смены комдивов], на сайте Армии обороны Израиля (2.7.15). (иврит)
| ||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||||
Отрывок, характеризующий Ха-Эш (дивизия)
Она смотрела туда, где она знала, что был он; но она не могла его видеть иначе, как таким, каким он был здесь. Она видела его опять таким же, каким он был в Мытищах, у Троицы, в Ярославле.Она видела его лицо, слышала его голос и повторяла его слова и свои слова, сказанные ему, и иногда придумывала за себя и за него новые слова, которые тогда могли бы быть сказаны.
Вот он лежит на кресле в своей бархатной шубке, облокотив голову на худую, бледную руку. Грудь его страшно низка и плечи подняты. Губы твердо сжаты, глаза блестят, и на бледном лбу вспрыгивает и исчезает морщина. Одна нога его чуть заметно быстро дрожит. Наташа знает, что он борется с мучительной болью. «Что такое эта боль? Зачем боль? Что он чувствует? Как у него болит!» – думает Наташа. Он заметил ее вниманье, поднял глаза и, не улыбаясь, стал говорить.
«Одно ужасно, – сказал он, – это связать себя навеки с страдающим человеком. Это вечное мученье». И он испытующим взглядом – Наташа видела теперь этот взгляд – посмотрел на нее. Наташа, как и всегда, ответила тогда прежде, чем успела подумать о том, что она отвечает; она сказала: «Это не может так продолжаться, этого не будет, вы будете здоровы – совсем».
Она теперь сначала видела его и переживала теперь все то, что она чувствовала тогда. Она вспомнила продолжительный, грустный, строгий взгляд его при этих словах и поняла значение упрека и отчаяния этого продолжительного взгляда.
«Я согласилась, – говорила себе теперь Наташа, – что было бы ужасно, если б он остался всегда страдающим. Я сказала это тогда так только потому, что для него это было бы ужасно, а он понял это иначе. Он подумал, что это для меня ужасно бы было. Он тогда еще хотел жить – боялся смерти. И я так грубо, глупо сказала ему. Я не думала этого. Я думала совсем другое. Если бы я сказала то, что думала, я бы сказала: пускай бы он умирал, все время умирал бы перед моими глазами, я была бы счастлива в сравнении с тем, что я теперь. Теперь… Ничего, никого нет. Знал ли он это? Нет. Не знал и никогда не узнает. И теперь никогда, никогда уже нельзя поправить этого». И опять он говорил ей те же слова, но теперь в воображении своем Наташа отвечала ему иначе. Она останавливала его и говорила: «Ужасно для вас, но не для меня. Вы знайте, что мне без вас нет ничего в жизни, и страдать с вами для меня лучшее счастие». И он брал ее руку и жал ее так, как он жал ее в тот страшный вечер, за четыре дня перед смертью. И в воображении своем она говорила ему еще другие нежные, любовные речи, которые она могла бы сказать тогда, которые она говорила теперь. «Я люблю тебя… тебя… люблю, люблю…» – говорила она, судорожно сжимая руки, стискивая зубы с ожесточенным усилием.
И сладкое горе охватывало ее, и слезы уже выступали в глаза, но вдруг она спрашивала себя: кому она говорит это? Где он и кто он теперь? И опять все застилалось сухим, жестким недоумением, и опять, напряженно сдвинув брови, она вглядывалась туда, где он был. И вот, вот, ей казалось, она проникает тайну… Но в ту минуту, как уж ей открывалось, казалось, непонятное, громкий стук ручки замка двери болезненно поразил ее слух. Быстро и неосторожно, с испуганным, незанятым ею выражением лица, в комнату вошла горничная Дуняша.
– Пожалуйте к папаше, скорее, – сказала Дуняша с особенным и оживленным выражением. – Несчастье, о Петре Ильиче… письмо, – всхлипнув, проговорила она.
Кроме общего чувства отчуждения от всех людей, Наташа в это время испытывала особенное чувство отчуждения от лиц своей семьи. Все свои: отец, мать, Соня, были ей так близки, привычны, так будничны, что все их слова, чувства казались ей оскорблением того мира, в котором она жила последнее время, и она не только была равнодушна, но враждебно смотрела на них. Она слышала слова Дуняши о Петре Ильиче, о несчастии, но не поняла их.
«Какое там у них несчастие, какое может быть несчастие? У них все свое старое, привычное и покойное», – мысленно сказала себе Наташа.
Когда она вошла в залу, отец быстро выходил из комнаты графини. Лицо его было сморщено и мокро от слез. Он, видимо, выбежал из той комнаты, чтобы дать волю давившим его рыданиям. Увидав Наташу, он отчаянно взмахнул руками и разразился болезненно судорожными всхлипываниями, исказившими его круглое, мягкое лицо.
– Пе… Петя… Поди, поди, она… она… зовет… – И он, рыдая, как дитя, быстро семеня ослабевшими ногами, подошел к стулу и упал почти на него, закрыв лицо руками.
Вдруг как электрический ток пробежал по всему существу Наташи. Что то страшно больно ударило ее в сердце. Она почувствовала страшную боль; ей показалось, что что то отрывается в ней и что она умирает. Но вслед за болью она почувствовала мгновенно освобождение от запрета жизни, лежавшего на ней. Увидав отца и услыхав из за двери страшный, грубый крик матери, она мгновенно забыла себя и свое горе. Она подбежала к отцу, но он, бессильно махая рукой, указывал на дверь матери. Княжна Марья, бледная, с дрожащей нижней челюстью, вышла из двери и взяла Наташу за руку, говоря ей что то. Наташа не видела, не слышала ее. Она быстрыми шагами вошла в дверь, остановилась на мгновение, как бы в борьбе с самой собой, и подбежала к матери.
Графиня лежала на кресле, странно неловко вытягиваясь, и билась головой об стену. Соня и девушки держали ее за руки.
– Наташу, Наташу!.. – кричала графиня. – Неправда, неправда… Он лжет… Наташу! – кричала она, отталкивая от себя окружающих. – Подите прочь все, неправда! Убили!.. ха ха ха ха!.. неправда!
Наташа стала коленом на кресло, нагнулась над матерью, обняла ее, с неожиданной силой подняла, повернула к себе ее лицо и прижалась к ней.
– Маменька!.. голубчик!.. Я тут, друг мой. Маменька, – шептала она ей, не замолкая ни на секунду.
Она не выпускала матери, нежно боролась с ней, требовала подушки, воды, расстегивала и разрывала платье на матери.
– Друг мой, голубушка… маменька, душенька, – не переставая шептала она, целуя ее голову, руки, лицо и чувствуя, как неудержимо, ручьями, щекоча ей нос и щеки, текли ее слезы.
Графиня сжала руку дочери, закрыла глаза и затихла на мгновение. Вдруг она с непривычной быстротой поднялась, бессмысленно оглянулась и, увидав Наташу, стала из всех сил сжимать ее голову. Потом она повернула к себе ее морщившееся от боли лицо и долго вглядывалась в него.
– Наташа, ты меня любишь, – сказала она тихим, доверчивым шепотом. – Наташа, ты не обманешь меня? Ты мне скажешь всю правду?
Наташа смотрела на нее налитыми слезами глазами, и в лице ее была только мольба о прощении и любви.
– Друг мой, маменька, – повторяла она, напрягая все силы своей любви на то, чтобы как нибудь снять с нее на себя излишек давившего ее горя.
И опять в бессильной борьбе с действительностью мать, отказываясь верить в то, что она могла жить, когда был убит цветущий жизнью ее любимый мальчик, спасалась от действительности в мире безумия.
Наташа не помнила, как прошел этот день, ночь, следующий день, следующая ночь. Она не спала и не отходила от матери. Любовь Наташи, упорная, терпеливая, не как объяснение, не как утешение, а как призыв к жизни, всякую секунду как будто со всех сторон обнимала графиню. На третью ночь графиня затихла на несколько минут, и Наташа закрыла глаза, облокотив голову на ручку кресла. Кровать скрипнула. Наташа открыла глаза. Графиня сидела на кровати и тихо говорила.
– Как я рада, что ты приехал. Ты устал, хочешь чаю? – Наташа подошла к ней. – Ты похорошел и возмужал, – продолжала графиня, взяв дочь за руку.
– Маменька, что вы говорите!..
– Наташа, его нет, нет больше! – И, обняв дочь, в первый раз графиня начала плакать.
Княжна Марья отложила свой отъезд. Соня, граф старались заменить Наташу, но не могли. Они видели, что она одна могла удерживать мать от безумного отчаяния. Три недели Наташа безвыходно жила при матери, спала на кресле в ее комнате, поила, кормила ее и не переставая говорила с ней, – говорила, потому что один нежный, ласкающий голос ее успокоивал графиню.
Душевная рана матери не могла залечиться. Смерть Пети оторвала половину ее жизни. Через месяц после известия о смерти Пети, заставшего ее свежей и бодрой пятидесятилетней женщиной, она вышла из своей комнаты полумертвой и не принимающею участия в жизни – старухой. Но та же рана, которая наполовину убила графиню, эта новая рана вызвала Наташу к жизни.
