Хильбудий

Хильбудий греч. Χιλβούδιος
Магистр армии
530 — 533
Рождение:	VI в.
Смерть:	533(0533) Фракия

Хильбудий (греч. Χιλβούδιος, лат. Chilbudios) — византийский полководец. Занимал должность магистра армии во Фракии в начале 530-х годов. Он, предположительно, был убит в бою в 533 году. Были ошибочные попытки отождествлять его с тезкой (вероятно, самозванцем), упоминаемым в 545—546 годах. Единственным источником информации об этих двух личностях является Прокопий Кесарийский.

Происхождение

По мнению некоторых ученых, Хильбудий был славянином (антом). Американский историк Флорин Курта утверждает, что это мнение неверно и его последователи были введены в заблуждение историей о тёзке антского происхождения, который и выдавал себя за Хильбудия спустя десятилетие.

Богдан Струминский предлагает готское толкование *Hil(i)baudeis / *Hil(i)būdeis, которое в древнем верхне-германском обращается в Hillibodo. Так же есть предположение, что имя могло иметь славянское происхождение и быть тождественно имени Хвалибуд.

Биография

Хильбудий был представителем ближайшего окружения императора Юстиниана I (годы правления: 527—565). Прокопий рассказывает о нём, как об энергичном солдате и человеке, лишенного жадности. Он утверждает, что Хильбудий не стремился накопить богатство для себя.

Хильбудий был назначен магистром армии во Фракии «в четвертый год царствования Юстиниана» (530/531 год). Он был преемником Германа на этом посту. Ему была поставлена задача защищать дунайскую границу от непрекращающихся набегов варваров. Хильбудий занимал должность магистра армии в течение трех лет. Он провёл поход на земли к северу от Дуная. Таким образом, Хильбудий предотвратил вторжение в византийские пределы, приняв бой на вражеской территории. Он был убит в битве со славянами (южными славянами) в 533 году.

Как писал о нём Прокопий Кесарийский:

Хильбудий настолько был страшен варварам, что в течение трех лет, пока он был облечен званием военачальника, не только никто из варваров не осмеливался перейти Истр для войны с римлянами, но сами римляне, неоднократно переходя под начальством Хильбудия в земли по ту сторону реки, избивали и забирали в рабство живущих там варваров.

После того, как Хильбудий погиб, войска варваров вновь хлынули на земли империи через Дунай. Прокопий Кесарийский:

Таким образом, оказалось, что все могущество Римской империи в этом деле совершенно не может равняться доблести одного человека.

В 545/546, один из антов, оказавшихся в плену у склавинов, утверждал, что он и есть Хильбудий. С антами и склавинами, временно находившимися в мире друг с другом, Хильбудий-самозванец перешел в руки другого представителя антов. Византийские пленные, принадлежащие тому же человеку, убедил своего хозяина, что его раб является Хильбудием. Он также пытался убедить хозяина вернуть пленника Юстиниану, что потребовало бы путешествия через византийские области. Когда он оказался среди других антов, самозванец раскрыл свою личность и попытался претендовать на статус вольноотпущенника. Его соплеменники решили, что он будет более полезным в качестве Хильбудия, а не одного из них. Поэтому он был вынужден дальше выдавать себя за Хильбудия.

Примерно в это время, Юстиниан начал переговоры с антами. Он предложил им древний город Туррис «к северу от реки Истра» (Дунай), и его окрестности. Город был построен по указу Траяна, но опустел к тому времени. Антам было разрешено поселиться в этой области, и получать оплату за охрану границ Византийской империи против гуннов, получая таким образом выгодный статус федератов. Анты согласились, но при условии, что псевдо-Хильбудий будет восстановлен в должности. Впоследвие Нарсес захватил Хвалибуда-самозванца и доставил его в Константинополь. Его дальнейшая судьба неизвестна. Вне зависимости от его реальной личности, самозванец, как сообщается, свободно владел латинским языком.

Литература

• Amory Patrick. [books.google.com/books?id=7ndeDi_fwq0C&printsec=frontcover&hl=el&source=gbs_ge_summary_r&cad=0#v=onepage&q&f=false People and Identity in Ostrogothic Italy, 489-554]. — Cambridge University Press, 2003. — ISBN 978-0-521-52635-7.
• Cameron Averil. [books.google.com/?id=Qf8mrHjfZRoC Late Antiquity: Empire and Successors, A.D. 425–600] / Averil Cameron, Bryan Ward-Perkins and Michael Whitby. — Cambridge University Press, 2000. — ISBN 0-521-32591-9.
• Curta, Florin: [books.google.co.uk/books?id=mnSq1VNloGsC&printsec=frontcover&dq=The+Making+of+the+Slavs:+History+and+Archaeology+of+the+Lower+Danube+Region+c.+500-700&hl=en&ei=4-IkTbm4B4Ku8gO_psS4DQ&sa=X&oi=book_result&ct=result&resnum=1&ved=0CCUQ6AEwAA#v=onepage&q=The%20Making%20of%20the%20Slavs%3A%20History%20and%20Archaeology%20of%20the%20Lower%20Danube%20Region%20c.%20500-700&f=false The Making of the Slavs: History and Archaeology of the Lower Danube Region c. 500—700]; Cambridge University Press, 2001, Cambridge&New York; ISBN 978-0-521-03615-3
• Martindale, J. R. Chilbudius 1 // Prosopography of the Later Roman Empire. — Cambridge University Press, 1992. — Vol. III. — P. 286—287. — ISBN 0-521-20160-8 [2001 reprint].
• Strumins'kyj, Bohdan (1979-1980). «Were the Antes Eastern Slavs?». Harvard Ukrainian Studies 3-4: 786–796.

Отрывок, характеризующий Хильбудий

Перед самым обедом граф Илья Андреич представил князю своего сына. Багратион, узнав его, сказал несколько нескладных, неловких слов, как и все слова, которые он говорил в этот день. Граф Илья Андреич радостно и гордо оглядывал всех в то время, как Багратион говорил с его сыном.
Николай Ростов с Денисовым и новым знакомцем Долоховым сели вместе почти на середине стола. Напротив них сел Пьер рядом с князем Несвицким. Граф Илья Андреич сидел напротив Багратиона с другими старшинами и угащивал князя, олицетворяя в себе московское радушие.
Труды его не пропали даром. Обеды его, постный и скоромный, были великолепны, но совершенно спокоен он всё таки не мог быть до конца обеда. Он подмигивал буфетчику, шопотом приказывал лакеям, и не без волнения ожидал каждого, знакомого ему блюда. Всё было прекрасно. На втором блюде, вместе с исполинской стерлядью (увидав которую, Илья Андреич покраснел от радости и застенчивости), уже лакеи стали хлопать пробками и наливать шампанское. После рыбы, которая произвела некоторое впечатление, граф Илья Андреич переглянулся с другими старшинами. – «Много тостов будет, пора начинать!» – шепнул он и взяв бокал в руки – встал. Все замолкли и ожидали, что он скажет.
– Здоровье государя императора! – крикнул он, и в ту же минуту добрые глаза его увлажились слезами радости и восторга. В ту же минуту заиграли: «Гром победы раздавайся».Все встали с своих мест и закричали ура! и Багратион закричал ура! тем же голосом, каким он кричал на Шенграбенском поле. Восторженный голос молодого Ростова был слышен из за всех 300 голосов. Он чуть не плакал. – Здоровье государя императора, – кричал он, – ура! – Выпив залпом свой бокал, он бросил его на пол. Многие последовали его примеру. И долго продолжались громкие крики. Когда замолкли голоса, лакеи подобрали разбитую посуду, и все стали усаживаться, и улыбаясь своему крику переговариваться. Граф Илья Андреич поднялся опять, взглянул на записочку, лежавшую подле его тарелки и провозгласил тост за здоровье героя нашей последней кампании, князя Петра Ивановича Багратиона и опять голубые глаза графа увлажились слезами. Ура! опять закричали голоса 300 гостей, и вместо музыки послышались певчие, певшие кантату сочинения Павла Ивановича Кутузова.
«Тщетны россам все препоны,
Храбрость есть побед залог,
Есть у нас Багратионы,
Будут все враги у ног» и т.д.
Только что кончили певчие, как последовали новые и новые тосты, при которых всё больше и больше расчувствовался граф Илья Андреич, и еще больше билось посуды, и еще больше кричалось. Пили за здоровье Беклешова, Нарышкина, Уварова, Долгорукова, Апраксина, Валуева, за здоровье старшин, за здоровье распорядителя, за здоровье всех членов клуба, за здоровье всех гостей клуба и наконец отдельно за здоровье учредителя обеда графа Ильи Андреича. При этом тосте граф вынул платок и, закрыв им лицо, совершенно расплакался.


Пьер сидел против Долохова и Николая Ростова. Он много и жадно ел и много пил, как и всегда. Но те, которые его знали коротко, видели, что в нем произошла в нынешний день какая то большая перемена. Он молчал всё время обеда и, щурясь и морщась, глядел кругом себя или остановив глаза, с видом совершенной рассеянности, потирал пальцем переносицу. Лицо его было уныло и мрачно. Он, казалось, не видел и не слышал ничего, происходящего вокруг него, и думал о чем то одном, тяжелом и неразрешенном.
Этот неразрешенный, мучивший его вопрос, были намеки княжны в Москве на близость Долохова к его жене и в нынешнее утро полученное им анонимное письмо, в котором было сказано с той подлой шутливостью, которая свойственна всем анонимным письмам, что он плохо видит сквозь свои очки, и что связь его жены с Долоховым есть тайна только для одного него. Пьер решительно не поверил ни намекам княжны, ни письму, но ему страшно было теперь смотреть на Долохова, сидевшего перед ним. Всякий раз, как нечаянно взгляд его встречался с прекрасными, наглыми глазами Долохова, Пьер чувствовал, как что то ужасное, безобразное поднималось в его душе, и он скорее отворачивался. Невольно вспоминая всё прошедшее своей жены и ее отношения с Долоховым, Пьер видел ясно, что то, что сказано было в письме, могло быть правда, могло по крайней мере казаться правдой, ежели бы это касалось не его жены. Пьер вспоминал невольно, как Долохов, которому было возвращено всё после кампании, вернулся в Петербург и приехал к нему. Пользуясь своими кутежными отношениями дружбы с Пьером, Долохов прямо приехал к нему в дом, и Пьер поместил его и дал ему взаймы денег. Пьер вспоминал, как Элен улыбаясь выражала свое неудовольствие за то, что Долохов живет в их доме, и как Долохов цинически хвалил ему красоту его жены, и как он с того времени до приезда в Москву ни на минуту не разлучался с ними.
«Да, он очень красив, думал Пьер, я знаю его. Для него была бы особенная прелесть в том, чтобы осрамить мое имя и посмеяться надо мной, именно потому, что я хлопотал за него и призрел его, помог ему. Я знаю, я понимаю, какую соль это в его глазах должно бы придавать его обману, ежели бы это была правда. Да, ежели бы это была правда; но я не верю, не имею права и не могу верить». Он вспоминал то выражение, которое принимало лицо Долохова, когда на него находили минуты жестокости, как те, в которые он связывал квартального с медведем и пускал его на воду, или когда он вызывал без всякой причины на дуэль человека, или убивал из пистолета лошадь ямщика. Это выражение часто было на лице Долохова, когда он смотрел на него. «Да, он бретёр, думал Пьер, ему ничего не значит убить человека, ему должно казаться, что все боятся его, ему должно быть приятно это. Он должен думать, что и я боюсь его. И действительно я боюсь его», думал Пьер, и опять при этих мыслях он чувствовал, как что то страшное и безобразное поднималось в его душе. Долохов, Денисов и Ростов сидели теперь против Пьера и казались очень веселы. Ростов весело переговаривался с своими двумя приятелями, из которых один был лихой гусар, другой известный бретёр и повеса, и изредка насмешливо поглядывал на Пьера, который на этом обеде поражал своей сосредоточенной, рассеянной, массивной фигурой. Ростов недоброжелательно смотрел на Пьера, во первых, потому, что Пьер в его гусарских глазах был штатский богач, муж красавицы, вообще баба; во вторых, потому, что Пьер в сосредоточенности и рассеянности своего настроения не узнал Ростова и не ответил на его поклон. Когда стали пить здоровье государя, Пьер задумавшись не встал и не взял бокала.