Ормизд I
| Ормизд I Ормизд-Ардашир пехл. ʾwhrmzd-ʾrthštr; парф ʾhwrmzdʾrthštr;<tr><td colspan="2" style="text-align: center; border-top: solid darkgray 1px;">  </td></tr>
<tr><td colspan="2" style="text-align: center;">Изображение Ормизда I на серебряной драхме</td></tr> | ||
| ||
|---|---|---|
| 272 — 273 | ||
| Предшественник: | Шапур I | |
| Преемник: | Бахрам I | |
| Род: | Сасаниды | |
| Отец: | Шапур I | |
Ормизд I (Ормизд-Ардашир) — царь царей (шахиншах) Ирана, правил приблизительно в 272 — 273 годах. Из династии Сасанидов, сын Шапура I. Ормизд носил имя в честь зороастрийского бога Ормазда. В среднеперсидских и манихейских текстах этого шаха называют Ōhrmazd nēw (Ормизд Смелый).
Содержание
Биография
Легенда связанная с рождением Ормизда
В соответствии с легендой, переданной арабским историком ат-Табари, Ормизд был сыном одной из дочерей царя Михрака, которого убил Ардашир. Поскольку звездочеты предсказали Ардаширу, что один из потомков Михрака придёт к власти, он велел разыскать и перебить всю его семью. Но мать Ормизда, умная, красивая и сильная женщина, бежала в пустынную местность, где укрылась среди пастухов. Однажды Шапур, охотясь, встретил её и поражённый её красотой женился на ней. Так родился Ормизд. Ардашир, в конце концов, узнал об этом, но только обрадовался и сказал, что лишь теперь понял, что имели в виду звездочеты, говоря, что потомку Михрака суждено прийти к власти — они имели в виду Ормизда, который, безусловно, принадлежал к роду Михрака; так что теперь, наконец, не о чём было беспокоиться.[1]
Участие Ормизда в войнах отца с римлянами и назначение наследником престола
Ормизд-Ардашир при Шапуре I был сначала наместником Хорасана, а затем, после завоевания Армении в середине III века, носил титул «великого царя армян», будучи наместником провинции Армения Сасанидской империи[2]. Известны монеты Ормизда-Ардашира, где он изображён с регалиями шахиншаха, но титул на монетах выбит «царь армян». Принимал деятельное участие в военных компаниях отца против Рима. Как царь армян, возможно, участвовал в военных походах в Киликию и Каппадокию. Его имя упоминается в «Истории Августов» — о том как Ормизд (там он назван Одомастом) во время войны с римлянами возвёл на престол Сирии некого Кириада.[3]
После смерти Шапура I на престол Ирана могли претендовать трое его сыновей: Ормизд-Ардашир, Бахрам и Нарсе. Наследником стал Ормизд-Ардашир, которого своим преемником избрал перед смертью сам отец. Традиционно считается, что Ормизд был старшим сыном покойного царя и, действительно, в надписи Шапура I на «Каабе Зороастра» (здание в Накше-Рустам) посвящённой основанию «Храма славы», имя Ормизда-Ардашира, царя армян, стоит впереди имён других царских сыновей — Шапура, царя Месены (видимо, умер раньше отца) и Нарсе, царя Индии, Сакастана и Турана. Однако в списке видных деятелей Ираншахра, в который были включены, как члены царской семьи, так и высшие сановники, имя Ормизда следует за своими братьями Бахрамом, царём Гиляна и Шапуром, но предшествует имени Нарсе. По мнению некоторых исследователей, имена в первом списке перечислены согласно заслугам в войне с римлянами, а во втором — согласно старшинству по возрасту. Если это так, то Ормизд был не старшим сыном, а всего лишь третьим. Видимо, в связи с этим и понадобилось официальное назначение Ормизда-Ардашира преемником, проведённое отцом, о чём упоминают древние историки.[4]
Позднее предание, переданное ат-Табари, гласит:
«Когда Шапур принял власть после смерти Ардашира, он назначил Ормизда наместником Хорасана. Там он повёл себя независимо, подчинил царей соседних народов и выказывал гордую мощь как правитель. Из-за этого люди оклеветали его перед Шапуром и внушили тому, что Ормизд не явится по вызову отца, и что он мечтает захватить корону. Когда Ормизд услышал об этом, то, говорят, он тайно и без свидетелей отсек свою руку, положил на неё снадобье для сохранности, завернул в драгоценную ткань, положил в ларец и послал Шапуру. Ормизд написал ему, что узнал о клевете и отсёк себе руку, дабы рассеять все подозрения — ведь по закону их государства калека не мог стать царём. Получив письмо, Шапур чуть не умер от горя, и ответил сыну письмом, в котором говорил о своей скорби из-за свершившегося, просил прощения и объявлял, что даже если Ормизд искалечит всё своё тело, одну конечность за другой, то и тогда наследство не отойдет ни к кому другому. Так он провозгласил своего сына царём.»[5]
Но это, вероятно, всего лишь легенда — на Востоке увечный не наследовал престола, и если бы всё было так, Ормизд не стал бы шахом.
Самостоятельное правление
О его кратком правлении почти не известно ничего достоверного. Как и его дед Ардашир I и отец Шапур I он продолжил политику укрепления личной власти царя в своей стране и возвышению Ираншахра в международной политике, что нашло отражение в словах автора «Книги деяний»: «А после того как Ормизд пришёл к власти он сумел Ираншахр объединить в одно государство, а правителей различных областей он заставил подчиниться своей власти. Он требовал дань и подать от Рума (Рима) и Индии и сделал Ираншахр ещё краше, сильнее и славнее.»[6] Ормизд I, как и его отец, именовал себя «царём Ирана и не-Ирана», и первым из Сасанидов он чеканил этот титул на монетах. Ат-Табари так характеризует этого царя: «Внешне он походил на Ардашира, но не был равен ему в проницательности и искусстве правления; однако, как считают, превзошёл самого себя храбростью, отвагой и статью.»[7]
Как и его отец, Ормизд отличался большой веротерпимостью. На реверсах монет Ормизда изображались не только традиционный Ормазд, но также Михр и Анахита. Известно, что царь давал аудиенцию пророку Мани, в результате которой он возобновил охранное письмо, выданное тому отцом и разрешил поехать проповедовать в Вавилонию. Однако, из надписи Картира на «Каабе Зороастра» известно также, что Ормизд покровительствовал и Картиру, верховному жрецу зороастризма и главному противнику Мани: «Мне Хормизд, царь царей, вручил кулах и камар (головной убор и пояс — инвеститурные знаки титула) и дал мне более высокое место и власть, и меня при дворе, в каждом шахре, каждом месте, во всем государстве, в отношении богоугодных деяний сделал более авторитетным и могущественным, и дал мне имя: “Картир, мобед Ахурамазды”.»[8]
Его правление длилось год и десять дней (есть и другие данные о продолжительности его царствования — 1 год и 10 месяцев, 1 год и 6 месяцев и даже 3 года и 3 месяца)[9][10][11]. У шаха были сыновья — Хормиздак и Варахран, — известные по одной из надписей, но иных следов в истории Сасанидского Ирана они не оставили.[12]
Напишите отзыв о статье "Ормизд I"
Примечания
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/rus5/Tabari/per1.phtml?id=1374 Мухаммад ат-Табари. Истории пророков и царей. N43—N45]
- ↑ Надпись Шапура I на «Каабе Зороастра» в Накше-Рустаме
- ↑ [ancientrome.ru/antlitr/sha/poll30tr.htm Авторы жизнеописаний августов. XXV. Требеллий Поллион. Тридцать тиранов, II Кириад]
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/rus5/Tabari/per1.phtml?id=1374 Мухаммад ат-Табари. Истории пророков и царей. N42]
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/rus5/Tabari/per1.phtml?id=1374 Мухаммад ат-Табари. Истории пророков и царей. N45]
- ↑ Книга деяний. XVIII, 21—22
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/rus5/Tabari/per1.phtml?id=1374 Мухаммад ат-Табари. Истории пророков и царей. N43]
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/Dokumenty/Persien/III/Aufschrift_Kaaba_zoroastr/text.phtml?id=7513 Надпись Картира на «Каабе Зороастра» в Накше-Рустаме, 4]
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/rus5/Tabari/per1.phtml?id=1374 Мухаммад ат-Табари. Истории пророков и царей. N46]
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/rus17/Agat_Mirin_2/text4.phtml?id=12487 Агафий Миринейский. О царствовании Юстиниана. Книга IV, 24]
- ↑ [www.vostlit.info/Texts/rus17/Biruni_2/text5.phtml?id=15764 Аль-Бируни Памятники минувших поколений. Часть 5. 121—129]
- ↑ Дашков С. Б. Цари царей — Сасаниды. — С. 71—72.
Ссылки
- [www.iranica.com/articles/hormozd-i Энциклопедия Ираника: Ормизд I]
Литература
- Дашков С. Б. Цари царей — Сасаниды. История Ирана III — VII вв. в легендах, исторических хрониках и современных исследованиях. — М.: СМИ-АЗИЯ, 2008. — 352 с. — 4000 экз. — ISBN 978-5-91660-001-8.
- Marie-Louise Chaumont, «Les Grands Rois sassanides d’Arménie (III siecle)», dans Archeologia Iranica, Mélanges en l’honneur de R. Ghirshman, Leiden, E. J. Brill, 1970, рр. 6-93.
| Правители раннесредневекового Ирана (Сасаниды¹) |
|---|
|
Сасан •
Папак •
Ардашир Папакан •
Шапур I •
Ормизд I •
Бахрам I •
Бахрам II •
Бахрам III •
Нарсе •
Ормизд II •
Шапур II •
Арташир II •
Шапур III •
Бахрам IV •
Йездигерд I •
Бахрам V •
Йездигерд II •
Ормизд III •
Пероз •
Балаш •
Кавад I •
Замасп •
Хосров I Ануширван •
Ормизд IV •
Бахрам VI •
Хосров II Парвиз •
Кавад II •
Арташир III •
Шахрвараз •
Борандохт •
Азармедохт •
Йездигерд III
|
Отрывок, характеризующий Ормизд I
– Ну, однако! Этот, говорят, командир всей гвардии императора Александра, – сказал первый, указывая на раненого русского офицера в белом кавалергардском мундире.Болконский узнал князя Репнина, которого он встречал в петербургском свете. Рядом с ним стоял другой, 19 летний мальчик, тоже раненый кавалергардский офицер.
Бонапарте, подъехав галопом, остановил лошадь.
– Кто старший? – сказал он, увидав пленных.
Назвали полковника, князя Репнина.
– Вы командир кавалергардского полка императора Александра? – спросил Наполеон.
– Я командовал эскадроном, – отвечал Репнин.
– Ваш полк честно исполнил долг свой, – сказал Наполеон.
– Похвала великого полководца есть лучшая награда cолдату, – сказал Репнин.
– С удовольствием отдаю ее вам, – сказал Наполеон. – Кто этот молодой человек подле вас?
Князь Репнин назвал поручика Сухтелена.
Посмотрев на него, Наполеон сказал, улыбаясь:
– II est venu bien jeune se frotter a nous. [Молод же явился он состязаться с нами.]
– Молодость не мешает быть храбрым, – проговорил обрывающимся голосом Сухтелен.
– Прекрасный ответ, – сказал Наполеон. – Молодой человек, вы далеко пойдете!
Князь Андрей, для полноты трофея пленников выставленный также вперед, на глаза императору, не мог не привлечь его внимания. Наполеон, видимо, вспомнил, что он видел его на поле и, обращаясь к нему, употребил то самое наименование молодого человека – jeune homme, под которым Болконский в первый раз отразился в его памяти.
– Et vous, jeune homme? Ну, а вы, молодой человек? – обратился он к нему, – как вы себя чувствуете, mon brave?
Несмотря на то, что за пять минут перед этим князь Андрей мог сказать несколько слов солдатам, переносившим его, он теперь, прямо устремив свои глаза на Наполеона, молчал… Ему так ничтожны казались в эту минуту все интересы, занимавшие Наполеона, так мелочен казался ему сам герой его, с этим мелким тщеславием и радостью победы, в сравнении с тем высоким, справедливым и добрым небом, которое он видел и понял, – что он не мог отвечать ему.
Да и всё казалось так бесполезно и ничтожно в сравнении с тем строгим и величественным строем мысли, который вызывали в нем ослабление сил от истекшей крови, страдание и близкое ожидание смерти. Глядя в глаза Наполеону, князь Андрей думал о ничтожности величия, о ничтожности жизни, которой никто не мог понять значения, и о еще большем ничтожестве смерти, смысл которой никто не мог понять и объяснить из живущих.
Император, не дождавшись ответа, отвернулся и, отъезжая, обратился к одному из начальников:
– Пусть позаботятся об этих господах и свезут их в мой бивуак; пускай мой доктор Ларрей осмотрит их раны. До свидания, князь Репнин, – и он, тронув лошадь, галопом поехал дальше.
На лице его было сиянье самодовольства и счастия.
Солдаты, принесшие князя Андрея и снявшие с него попавшийся им золотой образок, навешенный на брата княжною Марьею, увидав ласковость, с которою обращался император с пленными, поспешили возвратить образок.
Князь Андрей не видал, кто и как надел его опять, но на груди его сверх мундира вдруг очутился образок на мелкой золотой цепочке.
«Хорошо бы это было, – подумал князь Андрей, взглянув на этот образок, который с таким чувством и благоговением навесила на него сестра, – хорошо бы это было, ежели бы всё было так ясно и просто, как оно кажется княжне Марье. Как хорошо бы было знать, где искать помощи в этой жизни и чего ждать после нее, там, за гробом! Как бы счастлив и спокоен я был, ежели бы мог сказать теперь: Господи, помилуй меня!… Но кому я скажу это! Или сила – неопределенная, непостижимая, к которой я не только не могу обращаться, но которой не могу выразить словами, – великое всё или ничего, – говорил он сам себе, – или это тот Бог, который вот здесь зашит, в этой ладонке, княжной Марьей? Ничего, ничего нет верного, кроме ничтожества всего того, что мне понятно, и величия чего то непонятного, но важнейшего!»
Носилки тронулись. При каждом толчке он опять чувствовал невыносимую боль; лихорадочное состояние усилилось, и он начинал бредить. Те мечтания об отце, жене, сестре и будущем сыне и нежность, которую он испытывал в ночь накануне сражения, фигура маленького, ничтожного Наполеона и над всем этим высокое небо, составляли главное основание его горячечных представлений.
Тихая жизнь и спокойное семейное счастие в Лысых Горах представлялись ему. Он уже наслаждался этим счастием, когда вдруг являлся маленький Напoлеон с своим безучастным, ограниченным и счастливым от несчастия других взглядом, и начинались сомнения, муки, и только небо обещало успокоение. К утру все мечтания смешались и слились в хаос и мрак беспамятства и забвения, которые гораздо вероятнее, по мнению самого Ларрея, доктора Наполеона, должны были разрешиться смертью, чем выздоровлением.
– C'est un sujet nerveux et bilieux, – сказал Ларрей, – il n'en rechappera pas. [Это человек нервный и желчный, он не выздоровеет.]
Князь Андрей, в числе других безнадежных раненых, был сдан на попечение жителей.
В начале 1806 года Николай Ростов вернулся в отпуск. Денисов ехал тоже домой в Воронеж, и Ростов уговорил его ехать с собой до Москвы и остановиться у них в доме. На предпоследней станции, встретив товарища, Денисов выпил с ним три бутылки вина и подъезжая к Москве, несмотря на ухабы дороги, не просыпался, лежа на дне перекладных саней, подле Ростова, который, по мере приближения к Москве, приходил все более и более в нетерпение.
«Скоро ли? Скоро ли? О, эти несносные улицы, лавки, калачи, фонари, извозчики!» думал Ростов, когда уже они записали свои отпуски на заставе и въехали в Москву.
– Денисов, приехали! Спит! – говорил он, всем телом подаваясь вперед, как будто он этим положением надеялся ускорить движение саней. Денисов не откликался.
– Вот он угол перекресток, где Захар извозчик стоит; вот он и Захар, и всё та же лошадь. Вот и лавочка, где пряники покупали. Скоро ли? Ну!
– К какому дому то? – спросил ямщик.
– Да вон на конце, к большому, как ты не видишь! Это наш дом, – говорил Ростов, – ведь это наш дом! Денисов! Денисов! Сейчас приедем.
Денисов поднял голову, откашлялся и ничего не ответил.
– Дмитрий, – обратился Ростов к лакею на облучке. – Ведь это у нас огонь?
– Так точно с и у папеньки в кабинете светится.
– Еще не ложились? А? как ты думаешь? Смотри же не забудь, тотчас достань мне новую венгерку, – прибавил Ростов, ощупывая новые усы. – Ну же пошел, – кричал он ямщику. – Да проснись же, Вася, – обращался он к Денисову, который опять опустил голову. – Да ну же, пошел, три целковых на водку, пошел! – закричал Ростов, когда уже сани были за три дома от подъезда. Ему казалось, что лошади не двигаются. Наконец сани взяли вправо к подъезду; над головой своей Ростов увидал знакомый карниз с отбитой штукатуркой, крыльцо, тротуарный столб. Он на ходу выскочил из саней и побежал в сени. Дом также стоял неподвижно, нерадушно, как будто ему дела не было до того, кто приехал в него. В сенях никого не было. «Боже мой! все ли благополучно?» подумал Ростов, с замиранием сердца останавливаясь на минуту и тотчас пускаясь бежать дальше по сеням и знакомым, покривившимся ступеням. Всё та же дверная ручка замка, за нечистоту которой сердилась графиня, также слабо отворялась. В передней горела одна сальная свеча.
Старик Михайла спал на ларе. Прокофий, выездной лакей, тот, который был так силен, что за задок поднимал карету, сидел и вязал из покромок лапти. Он взглянул на отворившуюся дверь, и равнодушное, сонное выражение его вдруг преобразилось в восторженно испуганное.
– Батюшки, светы! Граф молодой! – вскрикнул он, узнав молодого барина. – Что ж это? Голубчик мой! – И Прокофий, трясясь от волненья, бросился к двери в гостиную, вероятно для того, чтобы объявить, но видно опять раздумал, вернулся назад и припал к плечу молодого барина.
– Здоровы? – спросил Ростов, выдергивая у него свою руку.
