Хвольсон, Даниил Авраамович

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Даниил Авраамович Хвольсон
Иосиф Абрамович Хвольсон
Дата рождения:

21 ноября 1819(1819-11-21)

Место рождения:

Вильна

Дата смерти:

23 марта 1911(1911-03-23) (91 год)

Место смерти:

Санкт-Петербург

Страна:

Российская империя

Научная сфера:

история

Учёное звание:

член-корреспондент Императорской РАН

Известные ученики:

Илья Ильич Казас[1]

Известен как:

востоковед и семитолог

Подпись:

Дании́л Авраа́мович Хво́льсон (Ио́сиф Абра́мович; 21 ноября 1819, Вильна — 23 марта 1911, Санкт-Петербург) — русский востоковед (семитолог, гебраист), историк, лингвист, член-корреспондент Императорской РАН по разряду восточных языков (избран 5 декабря 1858).

Работы по истории Востока и народов Восточной Европы, по истории христианства, по истории письменности (арабской, еврейской), древнееврейскому языку, ассириологии. Один из редакторов научного перевода Библии на русский язык.





Биография

Даниил Абрамович Хвольсон родился в Вильне в бедной еврейской семье. Получил религиозное еврейское образование в хедере и йешиве у рабби Израиля Гюнцбурга, изучал Танах, Талмуд и комментаторов Талмуда. Самостоятельно выучил немецкий, французский и русский языки.

В дальнейшем под влиянием идей Хаскалы решил продолжить образование и уехал в 22 года в Германию. Прослушал курс в университете Бреслау. Получил степень доктора философии от Лейпцигского университета за диссертацию: «Die Ssabier und der Ssabismus».

Вернулся в Россию. Результатом его изысканий явился обширный труд, изданный в Санкт-Петербурге в 1856 под тем же заглавием. Принял православие и с 1855 года занимал кафедру еврейской, сирийской и халдейской словесности на Восточном факультете Санкт-Петербургского Университета.

Хвольсону приписывается фраза:

Лучше быть профессором в Петербурге, чем меламедом в Вильне.

С 1858 по 1883 гг. — профессор Санкт-Петербургской духовной академии. Преподавал еврейский язык и библейскую археологию с 1858 по 1884 года в Санкт-Петербургской римско-католической академии.

Семья

  • Сын — Орест Данилович Хвольсон (1852—1934), физик, женат на Матильде Васильевне Хвольсон (1854—1929)[2].
  • Сын — Владимир Данилович Хвольсон (1862—1931), юрист, был женат на детской писательнице Анне Борисовне Хвольсон.
    • Внуки — Вера Орестовна Хвольсон (1890—1942), с 1904 года была замужем за старшим лейтенантом Российского императорского флота Василием Васильевичем Вахтиным (1877—1917); Константин Владимирович Хвольсон (1898—1969), военный историк; княгиня Любовь Владимировна Чавчавадзе (1893—1984), жена князя Михаила Николаевича Чавчавадзе (1898—1965); графиня Феофания Владимировна Беннигсен (Бенигсен, 1887—1969), жена графа Адама Павловича Беннигсена, их сын — историк-востоковед и советолог Александр Адамович Беннигсен (1913—1988, женат на баронессе Елене Петровне Бильдерлинг, 1917—1996), внучка — политолог Мария Александровна Беннигсен-Броксоп (1944—2012).

Научная деятельность и труды

Работы Хвольсона свидетельствуют о глубоком и всестороннем изучении всей области семитских литератур. Он ввёл в научный оборот многие неизвестные до того времени рукописи и памятники:

  • «Ueber die Ueberreste der altbabylonischen Literatur in arabischen Uebersetzungen» (в «Memoires des savants etrangers» Императорской Академии Наук, 1858; на русском языке напечатана в «Русском Вестнике», 1859, под заглавием «Новооткрытые памятники древневавилонской литературы»);
  • «Ueber Tammuz und die Menschenverehrung bei den Alten Babyloniern» 1860 (по-русски в приложениях к университетскому акту, 1860);
  • «Achtzehn hebraische Grabschriften aus der Krim» («Мемуары Академии Наук», 1865; то же на русском языке: «18 еврейских надгробных надписей из Крыма», Санкт-Петербург, 1866);
  • [tvereparhia.ru/biblioteka-2/a/1099-abu-ali-akhmed-ben-omar-ibr-dasta/13910-abu-ali-akhmed-ben-omar-ibn-dasta-izvestiya-o-khozarakh-burtasakh-bolgarakh-madyarakh-slavyanakh-i-russakh-1869 «Известия о хазарах, буртасах, мадьярах, славянах и руссах — Абу-Али-Ахмеда-бен Омара-Ибн-Даста, неизвестного доселе арабского писателя начала X века по рукописи Британского музея»] (Санкт-Петербург, 1869);
  • «Новооткрытый памятник маовитского царя Меши» («Христианское Чтение», 1870);
  • «Ein Relief aus Palmyra mit 2 Inschriften» («Бюллетень Императорской Академии Наук», 1875);
  • «Corpus Inscriptionum Hebraicarum, enthaltend Grabschriften aus Krim und andere Grabschriften u. Inschriften in alter hebraischer Quadratschrift, so wie auch Schriftproben aus Handschriften vom IX—XV Jahrhundert» (Санкт-Петербург, 1884; то же на русском языке: «Сборник еврейских надписей», дополнительное издание, Санкт-Петербург, 1884);
  • «Предварительные заметки о найденных в Семиреченской области сирийских надгробных надписях» («Западно-Восточное Отделение Императорского Русского Архивного Общества», 1886);
  • О тех же надписях Хвольсон напечатал два исследования в «Мемуарах Академии Наук» (1886, XXXIV, № 4 и 1890, XXXVII, № 3) и отдельно под заглавием: «Syrisch-Nestorianische Grabinschriften aus Semiretschie» (Санкт-Петербург, 1897).

Кроме того, Хвольсон издал древний еврейский перевод первой книги Маккавеев, заимствованный из рукописного сочинения, составленного около 1180 г., с введением и критическими замечаниями (Берлин, 1897).

По грамматике еврейского языка исследование «Покоящиеся буквы He, Wow и Jod в древнееврейской орфографии» («Христианское Чтение», 1881; первоначально напечатано на немецком языке в Лейдене в 1878 г. в «Трудах 3-го международного конгресса ориенталистов» и на английском языке в Дублине в 1890 г.).

В области экзегетики Нового Завета Хвольсону принадлежат следующие труды: «Последняя пасхальная вечеря Иисуса Христа и день его смерти» («Христианское Чтение», 1873 и 1875); в дополненном виде труд появился под заглавием: «Das letzte Passamahl Christi und der Tag seines Todes» (в «Мемуарах Академии Наук», 1892). Академическое издание содержит в себе основанное на глубоком изучении и тонком анализе источников исследование об отношениях саддукеев и фарисеев к Иисусу Христу и первым христианским общинам.

Вопреки традиционному представлению, Хвольсон доказывает, что лишь стоявшая в последнем до разрушения храма веке у власти партия аристократов-саддукеев могла быть заинтересована в казни Христа, а не народ и не его учителя фарисеи; множество древних текстов свидетельствуют, что в течение первого века между последователями учения Христа и евреями фарисейского толка существовали вполне дружелюбные отношения; вражда между представителями старой и новой религии началась лишь от начала II века, а именно против иудеев-христиан и усилилась со времени восстания Бар-Кохбы.

К области экзегетики принадлежат также:

  • «Ueber das Datum im Evangelium Matthai XXVI, 17 Te de prote ton aksumon (греч.)» («Monatschr fur Gesch. u. Wiss. des Jud.», Бреславль, 1893);
  • «Hat es jemals irgend einen Grund gegeben den Rusttag des judischen Passahfestes als prote ton aksumon (греч.) zu bezeichnen» («Zeitschr. fur Wissensch. Teologie», Лейпциг, 1896);
  • «История ветхозаветного текста» («Христианское Чтение», 1874).

Другие труды:

  • «Характеристика семитических народов» («Русский Вестник», 1872, то же по-немецки «Die Semit. Volker», Б., 1872);
  • «О влиянии географического положения Палестины на судьбу древнего еврейского народа» («Христианское Чтение», 1875 и «Сборник Будущности» 1901);
  • «Еврейские старопечатные книги» (1896);
  • «О некоторых средневековых обвинениях против евреев» (опровержение обвинения евреев в употреблении для религиозных целей христианской крови, 1861; М., Текст, 2010);
  • «Употребляют ли евреи христианскую кровь?» (два издания, 1879);
  • «О мнимой замкнутости евреев» (1880).

Хвольсон состоял в Комитете для перевода Ветхого Завета при Санкт-Петербургской Духовной Академии и перевёл около 2/3 ветхозаветных книг на русский язык (напечатал в «Христианском Чтении»). Для английского библейского общества Хвольсон вместе с П. И. Саваитовым перевёл 3/4 ветхозаветных книг на русский язык.

Напишите отзыв о статье "Хвольсон, Даниил Авраамович"

Примечания

  1. Прохоров Д. А. «Учивший заветам правды, добра и гуманности...» Илья Ильич Казас. Биографический очерк (1832—1912). — Симферополь: АнтиквА, 2008. — с. 21
  2. [www.necropol.org/233-6-hvolson.jpg Могила О. Д. и М. В. Хвольсон на Смоленском православном кладбище в СПб]

Ссылки

  • [ru.rodovid.org/wk/Запись:717298 Хвольсон, Даниил Авраамович] на «Родоводе». Дерево предков и потомков
  • [www.eleven.co.il/article/14485 Хвольсон Даниил] — статья из Электронной еврейской энциклопедии
  • Семён Резник. [www.vestnik.com/issues/1999/1123/koi/reznik.htm Д. А. Хвольсон]
  • [www.jewishencyclopedia.com/articles/4383-chwolson-daniel-abramovich CHWOLSON, DANIEL ABRAMOVICH The unedited full-text of the 1906 Jewish Encyclopedia]
  • Табак Ю. [www.lechaim.ru/ARHIV/210/tabak.htm ОСТАВАЯСЬ СО СВОИМ НАРОДОМ…]. lechaim.ru. Проверено 25 января 2013. [www.webcitation.org/6IEgcBgiG Архивировано из первоисточника 19 июля 2013].

Литература

  • Fück J. Die arabischen Studien in Europe. — Lpz., 1955. — S. 195.

Отрывок, характеризующий Хвольсон, Даниил Авраамович

– Что ж, поешь, коли хочешь, кавардачку! – сказал первый и подал Пьеру, облизав ее, деревянную ложку.
Пьер подсел к огню и стал есть кавардачок, то кушанье, которое было в котелке и которое ему казалось самым вкусным из всех кушаний, которые он когда либо ел. В то время как он жадно, нагнувшись над котелком, забирая большие ложки, пережевывал одну за другой и лицо его было видно в свете огня, солдаты молча смотрели на него.
– Тебе куды надо то? Ты скажи! – спросил опять один из них.
– Мне в Можайск.
– Ты, стало, барин?
– Да.
– А как звать?
– Петр Кириллович.
– Ну, Петр Кириллович, пойдем, мы тебя отведем. В совершенной темноте солдаты вместе с Пьером пошли к Можайску.
Уже петухи пели, когда они дошли до Можайска и стали подниматься на крутую городскую гору. Пьер шел вместе с солдатами, совершенно забыв, что его постоялый двор был внизу под горою и что он уже прошел его. Он бы не вспомнил этого (в таком он находился состоянии потерянности), ежели бы с ним не столкнулся на половине горы его берейтор, ходивший его отыскивать по городу и возвращавшийся назад к своему постоялому двору. Берейтор узнал Пьера по его шляпе, белевшей в темноте.
– Ваше сиятельство, – проговорил он, – а уж мы отчаялись. Что ж вы пешком? Куда же вы, пожалуйте!
– Ах да, – сказал Пьер.
Солдаты приостановились.
– Ну что, нашел своих? – сказал один из них.
– Ну, прощавай! Петр Кириллович, кажись? Прощавай, Петр Кириллович! – сказали другие голоса.
– Прощайте, – сказал Пьер и направился с своим берейтором к постоялому двору.
«Надо дать им!» – подумал Пьер, взявшись за карман. – «Нет, не надо», – сказал ему какой то голос.
В горницах постоялого двора не было места: все были заняты. Пьер прошел на двор и, укрывшись с головой, лег в свою коляску.


Едва Пьер прилег головой на подушку, как он почувствовал, что засыпает; но вдруг с ясностью почти действительности послышались бум, бум, бум выстрелов, послышались стоны, крики, шлепанье снарядов, запахло кровью и порохом, и чувство ужаса, страха смерти охватило его. Он испуганно открыл глаза и поднял голову из под шинели. Все было тихо на дворе. Только в воротах, разговаривая с дворником и шлепая по грязи, шел какой то денщик. Над головой Пьера, под темной изнанкой тесового навеса, встрепенулись голубки от движения, которое он сделал, приподнимаясь. По всему двору был разлит мирный, радостный для Пьера в эту минуту, крепкий запах постоялого двора, запах сена, навоза и дегтя. Между двумя черными навесами виднелось чистое звездное небо.
«Слава богу, что этого нет больше, – подумал Пьер, опять закрываясь с головой. – О, как ужасен страх и как позорно я отдался ему! А они… они все время, до конца были тверды, спокойны… – подумал он. Они в понятии Пьера были солдаты – те, которые были на батарее, и те, которые кормили его, и те, которые молились на икону. Они – эти странные, неведомые ему доселе они, ясно и резко отделялись в его мысли от всех других людей.
«Солдатом быть, просто солдатом! – думал Пьер, засыпая. – Войти в эту общую жизнь всем существом, проникнуться тем, что делает их такими. Но как скинуть с себя все это лишнее, дьявольское, все бремя этого внешнего человека? Одно время я мог быть этим. Я мог бежать от отца, как я хотел. Я мог еще после дуэли с Долоховым быть послан солдатом». И в воображении Пьера мелькнул обед в клубе, на котором он вызвал Долохова, и благодетель в Торжке. И вот Пьеру представляется торжественная столовая ложа. Ложа эта происходит в Английском клубе. И кто то знакомый, близкий, дорогой, сидит в конце стола. Да это он! Это благодетель. «Да ведь он умер? – подумал Пьер. – Да, умер; но я не знал, что он жив. И как мне жаль, что он умер, и как я рад, что он жив опять!» С одной стороны стола сидели Анатоль, Долохов, Несвицкий, Денисов и другие такие же (категория этих людей так же ясно была во сне определена в душе Пьера, как и категория тех людей, которых он называл они), и эти люди, Анатоль, Долохов громко кричали, пели; но из за их крика слышен был голос благодетеля, неумолкаемо говоривший, и звук его слов был так же значителен и непрерывен, как гул поля сраженья, но он был приятен и утешителен. Пьер не понимал того, что говорил благодетель, но он знал (категория мыслей так же ясна была во сне), что благодетель говорил о добре, о возможности быть тем, чем были они. И они со всех сторон, с своими простыми, добрыми, твердыми лицами, окружали благодетеля. Но они хотя и были добры, они не смотрели на Пьера, не знали его. Пьер захотел обратить на себя их внимание и сказать. Он привстал, но в то же мгновенье ноги его похолодели и обнажились.
Ему стало стыдно, и он рукой закрыл свои ноги, с которых действительно свалилась шинель. На мгновение Пьер, поправляя шинель, открыл глаза и увидал те же навесы, столбы, двор, но все это было теперь синевато, светло и подернуто блестками росы или мороза.
«Рассветает, – подумал Пьер. – Но это не то. Мне надо дослушать и понять слова благодетеля». Он опять укрылся шинелью, но ни столовой ложи, ни благодетеля уже не было. Были только мысли, ясно выражаемые словами, мысли, которые кто то говорил или сам передумывал Пьер.
Пьер, вспоминая потом эти мысли, несмотря на то, что они были вызваны впечатлениями этого дня, был убежден, что кто то вне его говорил их ему. Никогда, как ему казалось, он наяву не был в состоянии так думать и выражать свои мысли.
«Война есть наитруднейшее подчинение свободы человека законам бога, – говорил голос. – Простота есть покорность богу; от него не уйдешь. И они просты. Они, не говорят, но делают. Сказанное слово серебряное, а несказанное – золотое. Ничем не может владеть человек, пока он боится смерти. А кто не боится ее, тому принадлежит все. Ежели бы не было страдания, человек не знал бы границ себе, не знал бы себя самого. Самое трудное (продолжал во сне думать или слышать Пьер) состоит в том, чтобы уметь соединять в душе своей значение всего. Все соединить? – сказал себе Пьер. – Нет, не соединить. Нельзя соединять мысли, а сопрягать все эти мысли – вот что нужно! Да, сопрягать надо, сопрягать надо! – с внутренним восторгом повторил себе Пьер, чувствуя, что этими именно, и только этими словами выражается то, что он хочет выразить, и разрешается весь мучащий его вопрос.
– Да, сопрягать надо, пора сопрягать.
– Запрягать надо, пора запрягать, ваше сиятельство! Ваше сиятельство, – повторил какой то голос, – запрягать надо, пора запрягать…
Это был голос берейтора, будившего Пьера. Солнце било прямо в лицо Пьера. Он взглянул на грязный постоялый двор, в середине которого у колодца солдаты поили худых лошадей, из которого в ворота выезжали подводы. Пьер с отвращением отвернулся и, закрыв глаза, поспешно повалился опять на сиденье коляски. «Нет, я не хочу этого, не хочу этого видеть и понимать, я хочу понять то, что открывалось мне во время сна. Еще одна секунда, и я все понял бы. Да что же мне делать? Сопрягать, но как сопрягать всё?» И Пьер с ужасом почувствовал, что все значение того, что он видел и думал во сне, было разрушено.
Берейтор, кучер и дворник рассказывали Пьеру, что приезжал офицер с известием, что французы подвинулись под Можайск и что наши уходят.
Пьер встал и, велев закладывать и догонять себя, пошел пешком через город.
Войска выходили и оставляли около десяти тысяч раненых. Раненые эти виднелись в дворах и в окнах домов и толпились на улицах. На улицах около телег, которые должны были увозить раненых, слышны были крики, ругательства и удары. Пьер отдал догнавшую его коляску знакомому раненому генералу и с ним вместе поехал до Москвы. Доро гой Пьер узнал про смерть своего шурина и про смерть князя Андрея.

Х
30 го числа Пьер вернулся в Москву. Почти у заставы ему встретился адъютант графа Растопчина.
– А мы вас везде ищем, – сказал адъютант. – Графу вас непременно нужно видеть. Он просит вас сейчас же приехать к нему по очень важному делу.
Пьер, не заезжая домой, взял извозчика и поехал к главнокомандующему.
Граф Растопчин только в это утро приехал в город с своей загородной дачи в Сокольниках. Прихожая и приемная в доме графа были полны чиновников, явившихся по требованию его или за приказаниями. Васильчиков и Платов уже виделись с графом и объяснили ему, что защищать Москву невозможно и что она будет сдана. Известия эти хотя и скрывались от жителей, но чиновники, начальники различных управлений знали, что Москва будет в руках неприятеля, так же, как и знал это граф Растопчин; и все они, чтобы сложить с себя ответственность, пришли к главнокомандующему с вопросами, как им поступать с вверенными им частями.
В то время как Пьер входил в приемную, курьер, приезжавший из армии, выходил от графа.
Курьер безнадежно махнул рукой на вопросы, с которыми обратились к нему, и прошел через залу.
Дожидаясь в приемной, Пьер усталыми глазами оглядывал различных, старых и молодых, военных и статских, важных и неважных чиновников, бывших в комнате. Все казались недовольными и беспокойными. Пьер подошел к одной группе чиновников, в которой один был его знакомый. Поздоровавшись с Пьером, они продолжали свой разговор.
– Как выслать да опять вернуть, беды не будет; а в таком положении ни за что нельзя отвечать.