Хвостов, Алексей Яковлевич

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Алексей Яковлевич Хвостов
Дата рождения

13 марта 1902(1902-03-13)

Место рождения

село Среднее, ныне Алексинский район, Тульская область

Дата смерти

28 февраля 1981(1981-02-28) (78 лет)

Место смерти

Москва

Принадлежность

СССР СССР

Род войск

Пехота

Годы службы

19171955 годы

Звание

<imagemap>: неверное или отсутствующее изображение

Командовал

151-й кавалерийский полк
8-й стрелковый полк
205-я стрелковая дивизия
18-й кавалерийский корпус
5-й стрелковый корпус
51-я стрелковая дивизия
115-я гвардейская стрелковая дивизия
140-я стрелковая бригада
7-я гвардейская стрелковая бригада
75-я стрелковая дивизия

Сражения/войны

Первая мировая война
Гражданская война в России
Советско-польская война
Польский поход РККА
Советско-финская война
Великая Отечественная война
Советско-японская война

Награды и премии

Алексей Яковлевич Хвостов (13 марта 1902 года, село Среднее, ныне Алексинский район, Тульская область — 28 февраля 1981 года, Москва) — советский военный деятель, Генерал-майор (1944 год).





Начальная биография

Алексей Яковлевич Хвостов родился 13 марта 1902 года в селе Среднее ныне Алексинского района Тульской области.

Военная служба

Гражданская война

В ноябре 1917 года вступил красногвардейцем в 1-ю боевую дружину при цементном заводе в Подольске.

В августе 1919 года призван в РККА и направлен красноармейцем в 28-й стрелковый полк, дислоцированный в Тамбов, а в апреле 1920 года переведён в 84-й Донецкий батальон по охране железной дороги. С июля 1920 года проходил службу в 52-м кавалерийском полку (20-я кавалерийская дивизия), затем в 123-м кавалерийском полку (21-я кавалерийская дивизия), а в сентябре — в 52-м кавалерийском полку (9-я Крымская кавалерийская дивизия), в составе которых принимал участие в боевых действиях на Южном и Юго-Западном фронтах.

Межвоенное время

После окончания войны Хвостов продолжил служить в 52-м кавалерийском полку (9-я Крымская кавалерийская дивизия) красноармейцем, а затем старшиной, командиром взвода и помощником командира эскадрона.

В августе 1925 года был направлен на учёбу в Крымскую кавалерийскую школу, которая в 1927 году была преобразована в Борисоглебскую, а затем в Борисоглебско-Ленинградская, после окончания которой в сентябре 1928 года был назначен на должность командира взвода в 32-м кавалерийском полку (6-я Чонгарская кавалерийская дивизия, Белорусский военный округ). В декабре 1929 года вернулся в 52-й кавалерийский полк (9-я Крымская кавалерийская дивизия, Украинский военный округ), где исполнял должность командира взвода и эскадрона.

В мае 1935 года Хвостов был направлен на учёбу в Военную академию имени М. В. Фрунзе, после окончания которой в августе 1938 года назначен начальником 1-й части штаба дивизии, в августе 1939 года — на должность командира 151-го кавалерийского полка (31-я кавалерийская дивизия, 1-я Отдельная Краснознамённая армия), а в марте 1941 года — на должность офицера для особых поручений при командующем войсками Дальневосточного фронта.

Великая Отечественная война

С началом войны Хвостов находился на прежней должности.

В августе 1941 года был назначен на должность командира 8-го стрелкового полка по охране штаба Дальневосточного фронта, в октябре — на должность командира 205-й стрелковой дивизии, находившейся в резерве этого же фронта, в апреля 1942 года — на должность 18-го кавалерийского, а затем 5-го стрелкового корпусов в составе 1-й Краснознамённой армии этого же фронта, которые выполняли задачи по обороне дальневосточной границы СССР и готовили кадры для действующей армии.

В июне 1943 года Хвостов был направлен в распоряжение Главного управления кадров НКО и затем был назначен на должность командира 51-й стрелковой дивизии, которая принимала участие в боевых действиях во время Смоленской, Витебско-Оршанской, Полоцкой, Шяуляйской, Рижской, Мемельской и Кёнигсбергской наступательных операций, а также при освобождении Витебска, Полоцка, Зарайска и Кёнигсберга. За отличия при освобождении Витебска дивизия получила почётное наименование «Витебская».

Послевоенная карьера

После окончания войны генерал-майор Хвостов находился на прежней должности.

В январе 1946 года был назначен на должность командира 115-й гвардейской стрелковой дивизии (Киевский военный округ). в июле — на должность командира 140-й, а затем — на должность командира 7-й гвардейской стрелковых бригад в составе этого же округа.

В апреле 1950 года был зачислен слушателем высших академических курсов при Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова, но в июле приказ о зачислении был отменён и Хвостов был назначен на должность заместителя командира 17-я пулемётно-артиллерийской дивизии (Закавказский военный округ), а в ноябре 1951 года — на должность командира 75-й стрелковой дивизии.

В декабре 1953 года был повторно направлен на учёбу на высшие академические курсы при Высшей военной академии имени К. Е. Ворошилова, после окончания которых в декабре 1954 года был назначен на должность помощника командующего по боевой подготовке 5-й армии (Дальневосточный военный округ).

Генерал-майор Алексей Яковлевич Хвостов в июле 1955 года вышел в отставку. Умер 28 февраля 1981 года в Москве.

Награды

Память

Напишите отзыв о статье "Хвостов, Алексей Яковлевич"

Литература

Коллектив авторов. Великая Отечественная: Комкоры. Военный биографический словарь / Под общей редакцией М. Г. Вожакина. — М.; Жуковский: Кучково поле, 2006. — Т. 1. — С. 605—606. — ISBN 5-901679-08-3.

Отрывок, характеризующий Хвостов, Алексей Яковлевич

– Прекрасно! отлично! – кричала Наташа. – Еще другой куплет, – говорила она, не замечая Николая.
«У них всё то же» – подумал Николай, заглядывая в гостиную, где он увидал Веру и мать с старушкой.
– А! вот и Николенька! – Наташа подбежала к нему.
– Папенька дома? – спросил он.
– Как я рада, что ты приехал! – не отвечая, сказала Наташа, – нам так весело. Василий Дмитрич остался для меня еще день, ты знаешь?
– Нет, еще не приезжал папа, – сказала Соня.
– Коко, ты приехал, поди ко мне, дружок! – сказал голос графини из гостиной. Николай подошел к матери, поцеловал ее руку и, молча подсев к ее столу, стал смотреть на ее руки, раскладывавшие карты. Из залы всё слышались смех и веселые голоса, уговаривавшие Наташу.
– Ну, хорошо, хорошо, – закричал Денисов, – теперь нечего отговариваться, за вами barcarolla, умоляю вас.
Графиня оглянулась на молчаливого сына.
– Что с тобой? – спросила мать у Николая.
– Ах, ничего, – сказал он, как будто ему уже надоел этот всё один и тот же вопрос.
– Папенька скоро приедет?
– Я думаю.
«У них всё то же. Они ничего не знают! Куда мне деваться?», подумал Николай и пошел опять в залу, где стояли клавикорды.
Соня сидела за клавикордами и играла прелюдию той баркароллы, которую особенно любил Денисов. Наташа собиралась петь. Денисов восторженными глазами смотрел на нее.
Николай стал ходить взад и вперед по комнате.
«И вот охота заставлять ее петь? – что она может петь? И ничего тут нет веселого», думал Николай.
Соня взяла первый аккорд прелюдии.
«Боже мой, я погибший, я бесчестный человек. Пулю в лоб, одно, что остается, а не петь, подумал он. Уйти? но куда же? всё равно, пускай поют!»
Николай мрачно, продолжая ходить по комнате, взглядывал на Денисова и девочек, избегая их взглядов.
«Николенька, что с вами?» – спросил взгляд Сони, устремленный на него. Она тотчас увидала, что что нибудь случилось с ним.
Николай отвернулся от нее. Наташа с своею чуткостью тоже мгновенно заметила состояние своего брата. Она заметила его, но ей самой так было весело в ту минуту, так далека она была от горя, грусти, упреков, что она (как это часто бывает с молодыми людьми) нарочно обманула себя. Нет, мне слишком весело теперь, чтобы портить свое веселье сочувствием чужому горю, почувствовала она, и сказала себе:
«Нет, я верно ошибаюсь, он должен быть весел так же, как и я». Ну, Соня, – сказала она и вышла на самую середину залы, где по ее мнению лучше всего был резонанс. Приподняв голову, опустив безжизненно повисшие руки, как это делают танцовщицы, Наташа, энергическим движением переступая с каблучка на цыпочку, прошлась по середине комнаты и остановилась.
«Вот она я!» как будто говорила она, отвечая на восторженный взгляд Денисова, следившего за ней.
«И чему она радуется! – подумал Николай, глядя на сестру. И как ей не скучно и не совестно!» Наташа взяла первую ноту, горло ее расширилось, грудь выпрямилась, глаза приняли серьезное выражение. Она не думала ни о ком, ни о чем в эту минуту, и из в улыбку сложенного рта полились звуки, те звуки, которые может производить в те же промежутки времени и в те же интервалы всякий, но которые тысячу раз оставляют вас холодным, в тысячу первый раз заставляют вас содрогаться и плакать.
Наташа в эту зиму в первый раз начала серьезно петь и в особенности оттого, что Денисов восторгался ее пением. Она пела теперь не по детски, уж не было в ее пеньи этой комической, ребяческой старательности, которая была в ней прежде; но она пела еще не хорошо, как говорили все знатоки судьи, которые ее слушали. «Не обработан, но прекрасный голос, надо обработать», говорили все. Но говорили это обыкновенно уже гораздо после того, как замолкал ее голос. В то же время, когда звучал этот необработанный голос с неправильными придыханиями и с усилиями переходов, даже знатоки судьи ничего не говорили, и только наслаждались этим необработанным голосом и только желали еще раз услыхать его. В голосе ее была та девственная нетронутость, то незнание своих сил и та необработанная еще бархатность, которые так соединялись с недостатками искусства пенья, что, казалось, нельзя было ничего изменить в этом голосе, не испортив его.
«Что ж это такое? – подумал Николай, услыхав ее голос и широко раскрывая глаза. – Что с ней сделалось? Как она поет нынче?» – подумал он. И вдруг весь мир для него сосредоточился в ожидании следующей ноты, следующей фразы, и всё в мире сделалось разделенным на три темпа: «Oh mio crudele affetto… [О моя жестокая любовь…] Раз, два, три… раз, два… три… раз… Oh mio crudele affetto… Раз, два, три… раз. Эх, жизнь наша дурацкая! – думал Николай. Всё это, и несчастье, и деньги, и Долохов, и злоба, и честь – всё это вздор… а вот оно настоящее… Hy, Наташа, ну, голубчик! ну матушка!… как она этот si возьмет? взяла! слава Богу!» – и он, сам не замечая того, что он поет, чтобы усилить этот si, взял втору в терцию высокой ноты. «Боже мой! как хорошо! Неужели это я взял? как счастливо!» подумал он.
О! как задрожала эта терция, и как тронулось что то лучшее, что было в душе Ростова. И это что то было независимо от всего в мире, и выше всего в мире. Какие тут проигрыши, и Долоховы, и честное слово!… Всё вздор! Можно зарезать, украсть и всё таки быть счастливым…


Давно уже Ростов не испытывал такого наслаждения от музыки, как в этот день. Но как только Наташа кончила свою баркароллу, действительность опять вспомнилась ему. Он, ничего не сказав, вышел и пошел вниз в свою комнату. Через четверть часа старый граф, веселый и довольный, приехал из клуба. Николай, услыхав его приезд, пошел к нему.
– Ну что, повеселился? – сказал Илья Андреич, радостно и гордо улыбаясь на своего сына. Николай хотел сказать, что «да», но не мог: он чуть было не зарыдал. Граф раскуривал трубку и не заметил состояния сына.
«Эх, неизбежно!» – подумал Николай в первый и последний раз. И вдруг самым небрежным тоном, таким, что он сам себе гадок казался, как будто он просил экипажа съездить в город, он сказал отцу.
– Папа, а я к вам за делом пришел. Я было и забыл. Мне денег нужно.
– Вот как, – сказал отец, находившийся в особенно веселом духе. – Я тебе говорил, что не достанет. Много ли?
– Очень много, – краснея и с глупой, небрежной улыбкой, которую он долго потом не мог себе простить, сказал Николай. – Я немного проиграл, т. е. много даже, очень много, 43 тысячи.
– Что? Кому?… Шутишь! – крикнул граф, вдруг апоплексически краснея шеей и затылком, как краснеют старые люди.
– Я обещал заплатить завтра, – сказал Николай.
– Ну!… – сказал старый граф, разводя руками и бессильно опустился на диван.
– Что же делать! С кем это не случалось! – сказал сын развязным, смелым тоном, тогда как в душе своей он считал себя негодяем, подлецом, который целой жизнью не мог искупить своего преступления. Ему хотелось бы целовать руки своего отца, на коленях просить его прощения, а он небрежным и даже грубым тоном говорил, что это со всяким случается.
Граф Илья Андреич опустил глаза, услыхав эти слова сына и заторопился, отыскивая что то.
– Да, да, – проговорил он, – трудно, я боюсь, трудно достать…с кем не бывало! да, с кем не бывало… – И граф мельком взглянул в лицо сыну и пошел вон из комнаты… Николай готовился на отпор, но никак не ожидал этого.