Хевеши, Мария Акошевна
Поделись знанием:
– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
| Мария Акошевна Хевеши | |
| Дата рождения: | |
|---|---|
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Страна: | |
| Направление: | |
| Оказавшие влияние: | |
á
|
Для термина этой статьи надо поставить правильное ударение.
|
Мария Акошевна Хевеши (4 октября 1928, Москва — 19 апреля 2005, Москва) — советский и российский философ венгерского происхождения. Специалист по венгерской и марксистской философии.
Содержание
Биография
Отец — венгерский революционер Хевеши Акош Вильгельмович; брат — Хевеши Акош Акошевич, прославленный штурман СССР Второй Мировой Войны. В 1951 году окончила отделение психологии, философии и языка (впоследствии философский факультет) МГУ, затем аспирантуру Института философии АН СССР.
С 1959 года до последнего дня работала в Институте философии Академии Наук в Секторе истории политических учений, затем заведующей аспирантурой. Являлась крупнейшим специалист в области венгерской философской мысли. Особое внимание уделяла взглядам Дьёрдя Лукача. Автор более 80 крупных публикаций по социально-политическим проблемам современности. Умерла после неудачной операции на сердце, сделанной ей в Москве.
Научные заслуги
Последняя работа М. А. Хевеши — «Толковый словарь идеологических и политических терминов советского периода» — одна из первых попыток собрать термины и выражениями, которые имели широкое распространение в официальной идеологии советского периода. По сути дела, это словарь советского языка, словарь понятий тоталитаризма. В 2002 году по приглашению Центра Российских и восточноевропейских исследований (CREES) Университета Торонто посетила Канаду, где выступила с лекцией[1] по этой проблеме.
Публикации
Диссертации
- Кандидатская: Мировоззрение венгерских революционных демократов.
- Докторская: Философия «практики» 20-х годов и современность.
Монографии
- Хевеши М. А. Толковый словарь идеологических и политических терминов советского периода. — Изд. 2-е, доп. — М.: Международные отношения, 2004. — 192 с. — ISBN 5-7133-1147-3. — УДК 32.001(038). — ББК 65 0Я2 Х35.
- Хевеши М. А. Мировоззрение венгерских революционных демократов. — М.: Издательство Академии наук, 1962.
- Хевеши М. А. «Из истории критики философских догм II Интернационала». — М.: Наука, 1977.
- Хевеши М. А. «Левизна» в философии. — Будапешт: Издательство Кошут, 1979. (на венгерском языке)
- Хевеши М. А. «Философия в Венгрии». — М.: Издательство Института философии. 1976.
- Хевеши М. А. [www.gumer.info/bogoslov_Buks/Philos/Hevesh/index.php Толпа, массы, политика]. — М.: Издательство Института философии, 2001.
- Хевеши М. А. [leftdv.narod.ru/basik/new_left_bunt.html Антикапиталистический бунт «новых левых»]
Статьи
- Хевеши М. А. Анархизм и нигилизм как умонастроение // Социс. — 1998. — № 2.
- Хевеши М. А. Политика и психология масс // Вопросы философии. — 1999. — № 12.
- Хевеши М. А. Фашизм как психопатология // Архетип. — 1996. — № 1. — ж. Акад. Гуманит. Исследований.
- Хевеши. М. А. Дьердь Лукач и его критика сталинизма // Социально-политические науки. — 1991. — № 11.
- Хевеши М. А. Массовое общество и его истолкование в XX веке // Социс. — 2001. — № 7.
- Хевеши М. А. Социально-политические стереотипы, иллюзии, мифы и их воздействие на политическое сознание // Философские науки. — 2001. — № 2.
- Хевеши М. А. Дьёрдь Лукач // «История философии: Запад — Россия — Восток». — М.: Наука, 1999. — Т. 4.
- Хевеши М. А. Альтернативность и процесс исторического развития // Сб. «Пути социального прогресса». — М.: Изд-во Института философии, 1991.
Напишите отзыв о статье "Хевеши, Мария Акошевна"
Примечания
- ↑ [www.russianforyou.com/library/dict-sov-lang-intro-in-toronto.htm HugeDomains.com - RussianForYou.com is for sale (Russian For You)]
Ссылки
- [philosophy.ru/lib/soc/ Хевеши М. А. на сайте истории философии]
К:Википедия:Статьи без изображений (тип: не указан)
Отрывок, характеризующий Хевеши, Мария Акошевна
– Как он, братец ты мой, глянет на ноги мне… ну! думаю…– А другой то австрияк, с ним был, словно мелом вымазан. Как мука, белый. Я чай, как амуницию чистят!
– Что, Федешоу!… сказывал он, что ли, когда стражения начнутся, ты ближе стоял? Говорили всё, в Брунове сам Бунапарте стоит.
– Бунапарте стоит! ишь врет, дура! Чего не знает! Теперь пруссак бунтует. Австрияк его, значит, усмиряет. Как он замирится, тогда и с Бунапартом война откроется. А то, говорит, в Брунове Бунапарте стоит! То то и видно, что дурак. Ты слушай больше.
– Вишь черти квартирьеры! Пятая рота, гляди, уже в деревню заворачивает, они кашу сварят, а мы еще до места не дойдем.
– Дай сухарика то, чорт.
– А табаку то вчера дал? То то, брат. Ну, на, Бог с тобой.
– Хоть бы привал сделали, а то еще верст пять пропрем не емши.
– То то любо было, как немцы нам коляски подавали. Едешь, знай: важно!
– А здесь, братец, народ вовсе оголтелый пошел. Там всё как будто поляк был, всё русской короны; а нынче, брат, сплошной немец пошел.
– Песенники вперед! – послышался крик капитана.
И перед роту с разных рядов выбежало человек двадцать. Барабанщик запевало обернулся лицом к песенникам, и, махнув рукой, затянул протяжную солдатскую песню, начинавшуюся: «Не заря ли, солнышко занималося…» и кончавшуюся словами: «То то, братцы, будет слава нам с Каменскиим отцом…» Песня эта была сложена в Турции и пелась теперь в Австрии, только с тем изменением, что на место «Каменскиим отцом» вставляли слова: «Кутузовым отцом».
Оторвав по солдатски эти последние слова и махнув руками, как будто он бросал что то на землю, барабанщик, сухой и красивый солдат лет сорока, строго оглянул солдат песенников и зажмурился. Потом, убедившись, что все глаза устремлены на него, он как будто осторожно приподнял обеими руками какую то невидимую, драгоценную вещь над головой, подержал ее так несколько секунд и вдруг отчаянно бросил ее:
Ах, вы, сени мои, сени!
«Сени новые мои…», подхватили двадцать голосов, и ложечник, несмотря на тяжесть амуниции, резво выскочил вперед и пошел задом перед ротой, пошевеливая плечами и угрожая кому то ложками. Солдаты, в такт песни размахивая руками, шли просторным шагом, невольно попадая в ногу. Сзади роты послышались звуки колес, похрускиванье рессор и топот лошадей.
Кутузов со свитой возвращался в город. Главнокомандующий дал знак, чтобы люди продолжали итти вольно, и на его лице и на всех лицах его свиты выразилось удовольствие при звуках песни, при виде пляшущего солдата и весело и бойко идущих солдат роты. Во втором ряду, с правого фланга, с которого коляска обгоняла роты, невольно бросался в глаза голубоглазый солдат, Долохов, который особенно бойко и грациозно шел в такт песни и глядел на лица проезжающих с таким выражением, как будто он жалел всех, кто не шел в это время с ротой. Гусарский корнет из свиты Кутузова, передразнивавший полкового командира, отстал от коляски и подъехал к Долохову.
Гусарский корнет Жерков одно время в Петербурге принадлежал к тому буйному обществу, которым руководил Долохов. За границей Жерков встретил Долохова солдатом, но не счел нужным узнать его. Теперь, после разговора Кутузова с разжалованным, он с радостью старого друга обратился к нему:
– Друг сердечный, ты как? – сказал он при звуках песни, ровняя шаг своей лошади с шагом роты.
– Я как? – отвечал холодно Долохов, – как видишь.
Бойкая песня придавала особенное значение тону развязной веселости, с которой говорил Жерков, и умышленной холодности ответов Долохова.
– Ну, как ладишь с начальством? – спросил Жерков.
– Ничего, хорошие люди. Ты как в штаб затесался?
– Прикомандирован, дежурю.
Они помолчали.
«Выпускала сокола да из правого рукава», говорила песня, невольно возбуждая бодрое, веселое чувство. Разговор их, вероятно, был бы другой, ежели бы они говорили не при звуках песни.
– Что правда, австрийцев побили? – спросил Долохов.
– А чорт их знает, говорят.
– Я рад, – отвечал Долохов коротко и ясно, как того требовала песня.
– Что ж, приходи к нам когда вечерком, фараон заложишь, – сказал Жерков.
– Или у вас денег много завелось?
– Приходи.
– Нельзя. Зарок дал. Не пью и не играю, пока не произведут.
– Да что ж, до первого дела…
– Там видно будет.
Опять они помолчали.
