Хедер

Хе́дер (идиш ‏חדר‏‎ хе́йдэр — начальная еврейская школа; восходит к ивр. ‏חֶדֶר‏‎ — комната) — еврейская религиозная начальная школа.

Происхождение

Название хедер впервые упомянуто в XIII веке. В дальнейшем школы такого типа получили широкое распространение в среде ашкеназских евреев. Функционирование хедера в Белоруссии и в Польше в первой половине XVII века описано в книге Н. Ганновера «Иевен мецула» («Пучина бездонная»). Система, установленная в те времена, сохранялась в пределах Российской империи и в некоторых районах Австро-Венгрии вплоть до Первой мировой войны.

Система обучения

В хедере, как и в школах талмуд-тора, учились только мальчики. Однако если талмуд-тора была общинным учреждением для поддержки бедных детей, чьи родители не могли вносить плату за обучение, хедер был частной школой, и его учитель (меламед) получал плату от родителей (для санкционирования такой платы потребовались юридические ухищрения галахических авторитетов, ибо считалось, что обучение законам веры должно осуществляться как мицва, то есть бесплатно).

Обучение проводилось обычно в одной из комнат квартиры учителя. Тем не менее, община контролировала обучение в хедере и устанавливала определённые правила и ограничения частной инициативе меламеда. Согласно школьному статуту Кракова (1511), в хедере не могло обучаться одновременно более 40 учеников. У учителя могли быть специальные помощники (идиш: белферз, единственное число белфер). Однако на практике нагрузка учителя была значительна; в одном классе одновременно могли обучаться ученики трёх возрастных групп. В младшей группе (дардике, с трёх лет) школьники обучались азбуке и чтению еврейских текстов без перевода. В следующей группе (с пяти лет) изучалось Пятикнижие с комментариями Раши и начальные сведения о Талмуде. Старшие ученики (с восьми лет) более углублённо занимались Талмудом.

Светские учебные дисциплины в хедере не изучались. Занятия проходили с раннего утра до семи-восьми часов вечера. Практиковались телесные наказания строптивых учеников, для чего существовал специальный кнут (канчик). Считалось, что преподавание не требовало специальных знаний, и труд учителя ценился невысоко. По окончании хедера юноша мог под руководством раввина или образованных членов общины продолжить изучение Талмуда в училище при синагоге (бейт-мидраш) или поступить в иешиву. Однако для значительной части жителей штетла (см. Местечко) образование ограничивалось учёбой в хедере.

В Новое Время

Со времени Хаскалы хедер подвергался яростной критике со стороны тех, кто получил светское образование; приверженцы Хаскалы (маскилим) особенно возмущались примитивной методикой обучения. Ненависть к сложившейся системе образования ярко выражена в произведениях И. Б. Левинзона, И. Л. Гордона, П. Смоленскина и многих других. Однако в Российской империи только в конце XIX в. смогла реализоваться попытка реформации хедера (так называемый хедер метуккан) на основе идеологии палестинофильства (Ховевей Цион) и, позднее, сионизма. Реформированные хедеры размещались в просторных помещениях, здесь преподавали историю еврейского народа, географию Эрец-Исраэль, грамматику иврита. Несмотря на ожесточённое сопротивление ортодоксально-религиозных кругов, ассимиляторов и властей, школы системы «хедер метуккан» оказали влияние на становление новой системы еврейского образования.

См. также

• Иешива
• Талмуд-тора

Литература

• Краткая еврейская энциклопедия, Изд. О-ва по исследованию еврейских общин. Иерусалим: 1976—2005.

Ссылки

• [www.eleven.co.il/article/14491 Хедер] — статья из Электронной еврейской энциклопедии

Отрывок, характеризующий Хедер

– Comment, M. Pierre, vous trouvez que l'assassinat est grandeur d'ame, [Как, мсье Пьер, вы видите в убийстве величие души,] – сказала маленькая княгиня, улыбаясь и придвигая к себе работу.
– Ah! Oh! – сказали разные голоса.
– Capital! [Превосходно!] – по английски сказал князь Ипполит и принялся бить себя ладонью по коленке.
Виконт только пожал плечами. Пьер торжественно посмотрел поверх очков на слушателей.
– Я потому так говорю, – продолжал он с отчаянностью, – что Бурбоны бежали от революции, предоставив народ анархии; а один Наполеон умел понять революцию, победить ее, и потому для общего блага он не мог остановиться перед жизнью одного человека.
– Не хотите ли перейти к тому столу? – сказала Анна Павловна.
Но Пьер, не отвечая, продолжал свою речь.
– Нет, – говорил он, все более и более одушевляясь, – Наполеон велик, потому что он стал выше революции, подавил ее злоупотребления, удержав всё хорошее – и равенство граждан, и свободу слова и печати – и только потому приобрел власть.
– Да, ежели бы он, взяв власть, не пользуясь ею для убийства, отдал бы ее законному королю, – сказал виконт, – тогда бы я назвал его великим человеком.
– Он бы не мог этого сделать. Народ отдал ему власть только затем, чтоб он избавил его от Бурбонов, и потому, что народ видел в нем великого человека. Революция была великое дело, – продолжал мсье Пьер, выказывая этим отчаянным и вызывающим вводным предложением свою великую молодость и желание всё полнее высказать.
– Революция и цареубийство великое дело?…После этого… да не хотите ли перейти к тому столу? – повторила Анна Павловна.
– Contrat social, [Общественный договор,] – с кроткой улыбкой сказал виконт.
– Я не говорю про цареубийство. Я говорю про идеи.
– Да, идеи грабежа, убийства и цареубийства, – опять перебил иронический голос.
– Это были крайности, разумеется, но не в них всё значение, а значение в правах человека, в эманципации от предрассудков, в равенстве граждан; и все эти идеи Наполеон удержал во всей их силе.
– Свобода и равенство, – презрительно сказал виконт, как будто решившийся, наконец, серьезно доказать этому юноше всю глупость его речей, – всё громкие слова, которые уже давно компрометировались. Кто же не любит свободы и равенства? Еще Спаситель наш проповедывал свободу и равенство. Разве после революции люди стали счастливее? Напротив. Mы хотели свободы, а Бонапарте уничтожил ее.
Князь Андрей с улыбкой посматривал то на Пьера, то на виконта, то на хозяйку. В первую минуту выходки Пьера Анна Павловна ужаснулась, несмотря на свою привычку к свету; но когда она увидела, что, несмотря на произнесенные Пьером святотатственные речи, виконт не выходил из себя, и когда она убедилась, что замять этих речей уже нельзя, она собралась с силами и, присоединившись к виконту, напала на оратора.
– Mais, mon cher m r Pierre, [Но, мой милый Пьер,] – сказала Анна Павловна, – как же вы объясняете великого человека, который мог казнить герцога, наконец, просто человека, без суда и без вины?
– Я бы спросил, – сказал виконт, – как monsieur объясняет 18 брюмера. Разве это не обман? C'est un escamotage, qui ne ressemble nullement a la maniere d'agir d'un grand homme. [Это шулерство, вовсе не похожее на образ действий великого человека.]
– А пленные в Африке, которых он убил? – сказала маленькая княгиня. – Это ужасно! – И она пожала плечами.
– C'est un roturier, vous aurez beau dire, [Это проходимец, что бы вы ни говорили,] – сказал князь Ипполит.
Мсье Пьер не знал, кому отвечать, оглянул всех и улыбнулся. Улыбка у него была не такая, какая у других людей, сливающаяся с неулыбкой. У него, напротив, когда приходила улыбка, то вдруг, мгновенно исчезало серьезное и даже несколько угрюмое лицо и являлось другое – детское, доброе, даже глуповатое и как бы просящее прощения.