Хеджхог

Хеджхог
Бомбомёт «Хеджхог» на борту эсминца «Уэсткотт»
Тип:	бомбомёт
Страна:	Великобритания Великобритания
История службы
Годы эксплуатации:	1942–?
На вооружении:	Великобритания Великобритания
Войны и конфликты:	Вторая мировая война
История производства
Конструктор:	Directorate of Miscellaneous Weapons Development
Разработан:	1942
Варианты:	МБУ-200 (для СССР)
Характеристики
Масса, кг:	13000
Снаряд:	29,5-кг глубинная бомба
Калибр, мм:	177,8
Противооткатное устройство:	отката нет
Лафет:	нет
Угол поворота:	25-30°
Начальная скорость снаряда, м/с	6,7-7,2
Максимальная дальность, м:	200-250
Изображения на Викискладе?:	Хеджхог

ХеджхогХеджхог

Бомбомёт «Хеджхог» (англ. Hedgehog — ёж), в советской классификации многоствольная бомбомётная установка Mk 10 «Хеджхог» — британский противолодочный бомбомёт, использовавшийся в годы Второй мировой войны почти на всех кораблях КВМС Великобритании, а также на некоторых кораблях Военно-морского флота СССР.

История разработки

В начале 1930-х годов в Англии началась разработка нового противолодочного оружия, которое действовало бы гораздо эффективнее глубинных бомб и морских мин: испытания гидролокаторов показывали, что контакт с подводными лодками пропадал на расстоянии от 90 до 140 м от корабля, а среднее время подготовки к атаке и сбросу глубинных бомб на нужную глубину составляло от 18 до 46 секунд. Флоту необходимо было противолодочное оружие, которое могло поражать подводную лодку, находящуюся перед кораблём, а не за ним. Ввиду дефицита бюджета королевского флота разработки прекратились в 1934 году и возобновились лишь после начала войны.

Внешний вид

«Хеджхог» представлял собой специальную платформу с 24 неподвижными штоками (6 рядов по 4 штока в каждом). Штоки были расположены таким образом, что напоминали иголки ощетинившегося ежа, и именно отсюда и пошло название оружия. Масса платформы составляла 13 т, при помощи электромоторов она могла поворачиваться на 25-30 градусов в стороны от диаметральной плоскости корабля, а в последних модификациях даже имела стабилизацию по крену. Для защиты от волн установка имела специальный кожух. Бомбомётная установка размещалась сзади носового орудия или на его месте. Необходимость демонтажа части артиллерийского вооружения или перестройки корабля и была основным препятствием для использования «Хеджхогов» на эсминцах Великобритании и США.

Процедура стрельбы

На каждый шток надевалась глубинная бомба массой в 29,5 кг (19,5 кг торпекса составляла взрывающаяся часть) с контактным взрывателем. Бомба погружалась со скоростью в 6,7-7,2 м/с. Электрически инициируемый пороховой выбрасывающий заряд обеспечивал миномётное выстреливание бомбы на расстояние до 200-250 м. Бомбы выстреливались попарно с интервалом 0,1-0,2 секунды с целью уменьшения силы отдачи. Залп осуществлялся за 1,5-2 секунды, а перезарядка занимала до 3 минут.

Траектория полёта бомб была такова, что залпом из «Хеджхога» покрывался эллипс с осями от 37 до 41 м: точный размер зависел от скорости корабля. Попадание в подводную лодку хотя бы одной контактной бомбы приводило к подрыву всего залпа и становилось смертельным для подлодки.

Плюсы и минусы

Теоретически мощными достоинствами «Хеджхога», помимо возможности обстрела подлодки вперёд по курсу корабля, были возможность поддерживания постоянного контакта с подводной лодкой, отсутствие демаскирующих атаку взрывов глубинных бомб и стопроцентную гарантию уничтожения цели в случае попадания. Однако на практике у бомбомёта выявился ряд недостатков:

1. Контакт с подлодкой пропадал, если она находилась на глубине более 122 м, а немецкие подводники могли уходить на глубину и до 200 м, что фактически превращало «Хеджхог» в бесполезную игрушку.
2. Для атаки необходимы были как достаточное количество времени (на бомбах были сложные системы предохранителей), так и невысокая скорость хода примерно в 6-7 узлов.
3. Качество зарядов оставляло желать лучшего: из-за отсыревания на Северном флоте ВМФ СССР происходили периодические отказы оборудования; иногда бомбы и вовсе сталкивались друг с другом, что приводило к преждевременному подрыву залпа и заставляло моряков ошибочно думать, что цель уничтожена. На небольшой глубине бомбы могли взорваться, ударившись о каменистое дно. Иногда взрывались не все бомбы, что могло спасти подводную лодку от гибели. Так, 5 сентября 1944 в Карском море советский тральщик Т-116 атаковал немецкую подлодку U-362 при помощи МБУ «Хеджхог», однако в первом залпе взорвалось всего от 8 до 10 снарядов, второй упал мимо цели, а в третьем сдетонировало только 4 снаряда. Впрочем, их оказалось достаточно для уничтожения подлодки.

Использование бомбомёта

Бомбомёт «Хеджхог» появился на вооружении британского ВМФ в 1941 году, в течение следующего года более 100 британских кораблей было оснащено этим бомбомётом, также он ставился на американские корабли. В конце 1943 года тральщики типа «AM», оснащённые «Хеджхогом», поступили на вооружение ВМФ СССР, а к концу Второй мировой войны в советском флоте был 71 корабль с таким бомбомётом.

Практическое задействование бомбомёта в бою часто не приносило желаемых результатов ввиду отсутствия опыта обращения с оружием и многочисленных ошибок при стрельбе. В итоге только в ноябре 1942 года залпом «Хеджхога» была уничтожена первая немецкая субмарина, а недостатки удалось устранить лишь к началу 1944 года. Тем самым глубинные бомбы так и остались до конца войны главным видом противолодочного оружия.

В советском флоте бомбомёт «Хеджхог» получил довольно высокую оценку: в боях многоствольные бомбомётные установки «Хеджхог» и реактивный «Маустрэп» (англ. Mousetrap (weapon)) (букв. «Мышеловка») показали довольно высокие тактико-технические данные и стали эффективным средством борьбы с подводными лодками Германии, несмотря на недостатки в матчасти. В 1949 году в СССР начала производиться лицензионная копия «Хеджхога» под именем МБУ-200, а в 1956 году доработки советских инженеров позволили создать новый бомбомёт МБУ-600 с соответствующей дальностью стрельбы в 600-650 м: в качестве бомб использовались бомбы Б-30 и Б-30М с массами взрывчатых веществ в 13 и 14,4 кг соответственно, контактным взрывателем КВМ и скоростью погружения 7 м/с.

Ссылки

• [www.wunderwaffe.narod.ru/Articles/LL/02.htm М. Морозов Противолодочное оружие Ленд-Лиза. История мировых войн. Многоствольные бомбометные установки]

Отрывок, характеризующий Хеджхог

Невозможно это было, во первых, потому что, так как из опыта видно, что движение колонн на пяти верстах в одном сражении никогда не совпадает с планами, то вероятность того, чтобы Чичагов, Кутузов и Витгенштейн сошлись вовремя в назначенное место, была столь ничтожна, что она равнялась невозможности, как то и думал Кутузов, еще при получении плана сказавший, что диверсии на большие расстояния не приносят желаемых результатов.
Во вторых, невозможно было потому, что, для того чтобы парализировать ту силу инерции, с которой двигалось назад войско Наполеона, надо было без сравнения большие войска, чем те, которые имели русские.
В третьих, невозможно это было потому, что военное слово отрезать не имеет никакого смысла. Отрезать можно кусок хлеба, но не армию. Отрезать армию – перегородить ей дорогу – никак нельзя, ибо места кругом всегда много, где можно обойти, и есть ночь, во время которой ничего не видно, в чем могли бы убедиться военные ученые хоть из примеров Красного и Березины. Взять же в плен никак нельзя без того, чтобы тот, кого берут в плен, на это не согласился, как нельзя поймать ласточку, хотя и можно взять ее, когда она сядет на руку. Взять в плен можно того, кто сдается, как немцы, по правилам стратегии и тактики. Но французские войска совершенно справедливо не находили этого удобным, так как одинаковая голодная и холодная смерть ожидала их на бегстве и в плену.
В четвертых же, и главное, это было невозможно потому, что никогда, с тех пор как существует мир, не было войны при тех страшных условиях, при которых она происходила в 1812 году, и русские войска в преследовании французов напрягли все свои силы и не могли сделать большего, не уничтожившись сами.
В движении русской армии от Тарутина до Красного выбыло пятьдесят тысяч больными и отсталыми, то есть число, равное населению большого губернского города. Половина людей выбыла из армии без сражений.
И об этом то периоде кампании, когда войска без сапог и шуб, с неполным провиантом, без водки, по месяцам ночуют в снегу и при пятнадцати градусах мороза; когда дня только семь и восемь часов, а остальное ночь, во время которой не может быть влияния дисциплины; когда, не так как в сраженье, на несколько часов только люди вводятся в область смерти, где уже нет дисциплины, а когда люди по месяцам живут, всякую минуту борясь с смертью от голода и холода; когда в месяц погибает половина армии, – об этом то периоде кампании нам рассказывают историки, как Милорадович должен был сделать фланговый марш туда то, а Тормасов туда то и как Чичагов должен был передвинуться туда то (передвинуться выше колена в снегу), и как тот опрокинул и отрезал, и т. д., и т. д.
Русские, умиравшие наполовину, сделали все, что можно сделать и должно было сделать для достижения достойной народа цели, и не виноваты в том, что другие русские люди, сидевшие в теплых комнатах, предполагали сделать то, что было невозможно.
Все это странное, непонятное теперь противоречие факта с описанием истории происходит только оттого, что историки, писавшие об этом событии, писали историю прекрасных чувств и слов разных генералов, а не историю событий.
Для них кажутся очень занимательны слова Милорадовича, награды, которые получил тот и этот генерал, и их предположения; а вопрос о тех пятидесяти тысячах, которые остались по госпиталям и могилам, даже не интересует их, потому что не подлежит их изучению.
А между тем стоит только отвернуться от изучения рапортов и генеральных планов, а вникнуть в движение тех сотен тысяч людей, принимавших прямое, непосредственное участие в событии, и все, казавшиеся прежде неразрешимыми, вопросы вдруг с необыкновенной легкостью и простотой получают несомненное разрешение.
Цель отрезывания Наполеона с армией никогда не существовала, кроме как в воображении десятка людей. Она не могла существовать, потому что она была бессмысленна, и достижение ее было невозможно.
Цель народа была одна: очистить свою землю от нашествия. Цель эта достигалась, во первых, сама собою, так как французы бежали, и потому следовало только не останавливать это движение. Во вторых, цель эта достигалась действиями народной войны, уничтожавшей французов, и, в третьих, тем, что большая русская армия шла следом за французами, готовая употребить силу в случае остановки движения французов.
Русская армия должна была действовать, как кнут на бегущее животное. И опытный погонщик знал, что самое выгодное держать кнут поднятым, угрожая им, а не по голове стегать бегущее животное.



Когда человек видит умирающее животное, ужас охватывает его: то, что есть он сам, – сущность его, в его глазах очевидно уничтожается – перестает быть. Но когда умирающее есть человек, и человек любимый – ощущаемый, тогда, кроме ужаса перед уничтожением жизни, чувствуется разрыв и духовная рана, которая, так же как и рана физическая, иногда убивает, иногда залечивается, но всегда болит и боится внешнего раздражающего прикосновения.
После смерти князя Андрея Наташа и княжна Марья одинаково чувствовали это. Они, нравственно согнувшись и зажмурившись от грозного, нависшего над ними облака смерти, не смели взглянуть в лицо жизни. Они осторожно берегли свои открытые раны от оскорбительных, болезненных прикосновений. Все: быстро проехавший экипаж по улице, напоминание об обеде, вопрос девушки о платье, которое надо приготовить; еще хуже, слово неискреннего, слабого участия болезненно раздражало рану, казалось оскорблением и нарушало ту необходимую тишину, в которой они обе старались прислушиваться к незамолкшему еще в их воображении страшному, строгому хору, и мешало вглядываться в те таинственные бесконечные дали, которые на мгновение открылись перед ними.
Только вдвоем им было не оскорбительно и не больно. Они мало говорили между собой. Ежели они говорили, то о самых незначительных предметах. И та и другая одинаково избегали упоминания о чем нибудь, имеющем отношение к будущему.
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.