Хейли, Алекс

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск
Алекс Хейли
англ. Alexander Murray Palmer Haley

Алекс Хейли
Имя при рождении:

Александр Мюррей Палмер Хейли

Дата рождения:

11 августа 1921(1921-08-11)

Место рождения:

Итака, Нью-Йорк

Дата смерти:

10 февраля 1992(1992-02-10) (70 лет)

Место смерти:

Сиэтл, Вашингтон

Гражданство:

США

Род деятельности:

писатель, журналист, биограф

Годы творчества:

1960—1992

Язык произведений:

английский

Премии:

Пулитцеровская премия (1977)

Александр Мюррей Палмер Хейли (англ. Alexander Murray Palmer Haley, 11 августа 1921, Итака, Нью-Йорк — 10 февраля 1992, Сиэтл, штат Вашингтон) — американский писатель, лауреат Пулитцеровской премии за 1977 год.





Биография

Хейли родился в 1921 году в Итаке, штат Нью-Йорк в семье преподавателей. С 1939 по 1959 год служил в Береговой охране, после чего работал в журнале Reader's Digest. Хейли выступил в роли литературного негра при написании автобиографии Малкольма Икса, а также брал интервью у известных личностей для журнала Playboy, среди которых были джазовый музыкант Майлз Дэвис и известный активист Мартин Лютер Кинг .

В 1976 году Хейли издал автобиографический роман «Корни» (англ. Roots: The Saga of an American Family), в котором проследил историю своей семьи на две сотни лет назад вплоть до африканских предков. Книга пользовалась большой популярностью: она была переведена на 37 языков, по ней был снят мини-сериал, а в 1977 за эту работу Хейли был удостоен специальной награды Пулитцеровской премии. В последующий годы он работал над вторым романом, касающимся другой ветви его генеалогического древа, который был окончен незадолго до смерти писателя и вышел в свет в 1993 году под названием Alex Haley's Queen: The Story of an American Family.

Обвинения в плагиате

В конце 1970-х писатель Гарольд Курландер обвинил Хейли в использовании в романе «Корни» отрывков из его книги «Африканец». Хейли, полностью отрицавший обвинение, в итоге согласился заплатить Курландеру 650 тысяч долларов отступных[1]. В суд на писателя также подавала Маргарет Уокер, обвинявшая Хейли в нарушении авторских прав за копирование нескольких эпизодов из её романа «Юбилей», однако иск был отклонён. Писатель также подвергался критике со стороны членов Нации ислама, обвинявших его в искажении исторических фактов в своих произведениях.

Библиография

Напишите отзыв о статье "Хейли, Алекс"

Примечания

  1. [www.nytimes.com/1993/03/03/books/book-notes-532593.html Book Notes]. The New York Times (19.03.1995). [www.webcitation.org/66jBjJpuo Архивировано из первоисточника 6 апреля 2012].

Ссылки

  • [www.kirjasto.sci.fi/ahaley.htm Биография Алекса Хейли]  (англ.)

Отрывок, характеризующий Хейли, Алекс

– Что вы это вздумали? А?.. Что ж вы думаете? А?
– Что мне с народом делать? – сказал Дрон. – Взбуровило совсем. Я и то им говорю…
– То то говорю, – сказал Алпатыч. – Пьют? – коротко спросил он.
– Весь взбуровился, Яков Алпатыч: другую бочку привезли.
– Так ты слушай. Я к исправнику поеду, а ты народу повести, и чтоб они это бросили, и чтоб подводы были.
– Слушаю, – отвечал Дрон.
Больше Яков Алпатыч не настаивал. Он долго управлял народом и знал, что главное средство для того, чтобы люди повиновались, состоит в том, чтобы не показывать им сомнения в том, что они могут не повиноваться. Добившись от Дрона покорного «слушаю с», Яков Алпатыч удовлетворился этим, хотя он не только сомневался, но почти был уверен в том, что подводы без помощи воинской команды не будут доставлены.
И действительно, к вечеру подводы не были собраны. На деревне у кабака была опять сходка, и на сходке положено было угнать лошадей в лес и не выдавать подвод. Ничего не говоря об этом княжне, Алпатыч велел сложить с пришедших из Лысых Гор свою собственную кладь и приготовить этих лошадей под кареты княжны, а сам поехал к начальству.

Х
После похорон отца княжна Марья заперлась в своей комнате и никого не впускала к себе. К двери подошла девушка сказать, что Алпатыч пришел спросить приказания об отъезде. (Это было еще до разговора Алпатыча с Дроном.) Княжна Марья приподнялась с дивана, на котором она лежала, и сквозь затворенную дверь проговорила, что она никуда и никогда не поедет и просит, чтобы ее оставили в покое.
Окна комнаты, в которой лежала княжна Марья, были на запад. Она лежала на диване лицом к стене и, перебирая пальцами пуговицы на кожаной подушке, видела только эту подушку, и неясные мысли ее были сосредоточены на одном: она думала о невозвратимости смерти и о той своей душевной мерзости, которой она не знала до сих пор и которая выказалась во время болезни ее отца. Она хотела, но не смела молиться, не смела в том душевном состоянии, в котором она находилась, обращаться к богу. Она долго лежала в этом положении.
Солнце зашло на другую сторону дома и косыми вечерними лучами в открытые окна осветило комнату и часть сафьянной подушки, на которую смотрела княжна Марья. Ход мыслей ее вдруг приостановился. Она бессознательно приподнялась, оправила волоса, встала и подошла к окну, невольно вдыхая в себя прохладу ясного, но ветреного вечера.
«Да, теперь тебе удобно любоваться вечером! Его уж нет, и никто тебе не помешает», – сказала она себе, и, опустившись на стул, она упала головой на подоконник.
Кто то нежным и тихим голосом назвал ее со стороны сада и поцеловал в голову. Она оглянулась. Это была m lle Bourienne, в черном платье и плерезах. Она тихо подошла к княжне Марье, со вздохом поцеловала ее и тотчас же заплакала. Княжна Марья оглянулась на нее. Все прежние столкновения с нею, ревность к ней, вспомнились княжне Марье; вспомнилось и то, как он последнее время изменился к m lle Bourienne, не мог ее видеть, и, стало быть, как несправедливы были те упреки, которые княжна Марья в душе своей делала ей. «Да и мне ли, мне ли, желавшей его смерти, осуждать кого нибудь! – подумала она.
Княжне Марье живо представилось положение m lle Bourienne, в последнее время отдаленной от ее общества, но вместе с тем зависящей от нее и живущей в чужом доме. И ей стало жалко ее. Она кротко вопросительно посмотрела на нее и протянула ей руку. M lle Bourienne тотчас заплакала, стала целовать ее руку и говорить о горе, постигшем княжну, делая себя участницей этого горя. Она говорила о том, что единственное утешение в ее горе есть то, что княжна позволила ей разделить его с нею. Она говорила, что все бывшие недоразумения должны уничтожиться перед великим горем, что она чувствует себя чистой перед всеми и что он оттуда видит ее любовь и благодарность. Княжна слушала ее, не понимая ее слов, но изредка взглядывая на нее и вслушиваясь в звуки ее голоса.