Хеленукты

Хеленукты — неофициальная арт-группа, существовавшая в Ленинграде с 1966 по 1972 годы. В неё входили: Николай Аксельрод (авторская подпись — А. Ник.), Дмитрий Макринов (авторская подпись — Дм. М.), Александр Миронов, Виктор Немтинов (авторская подпись — ВНЕ), Алексей Хвостенко, Владимир Эрль.

Название

Первоначально сообщество предполагало самоназвание «абсурдисты», однако вследствие тривиальности и избитости термина принят он не был. Следующий вариант, предложенный Владимиром Эрлем, оказался также отклонен и оставлен группой в тайне, но затем это русское слово путём нескольких лингвистических действий и, по выражению самого В. Эрля, «хитроумного анаграммирования» было преобразовано в новое слово, «хеленуктизм», обозначившее художественное движение своих участников. Члены группы стали именоваться хеленукты.

Творчество

Творческие эксперименты хеленуктов — характерный образец ленинградского андеграундного искусства второй половины 1960-х — начала 1970-х годов. Находясь вне официального литературного процесса в СССР и в мировоззренческой оппозиции к его социальной ангажированности, хеленукты ориентировались на идеологию и эстетику абсурда, при этом, как и многие другие неофициальные художники той поры свою деятельность с политикой не связывали и в диссидентском движении участия не принимали. Творчество хеленуктов, основу которого составляло коллективное сочинительство, было направлено на дальнейшее развитие авангардных тенденций начала XX века. Возврат к художественному материалу авангарда и модерна был обусловлен стремлением продолжить культурную традицию, прерванную после 1920-х годов.

Примечательно, что работы обэриутов, концептуально наиболее близких для членов кружка, были им недоступны.

«Хеленукты, к сожалению, с опозданием смогли ознакомиться с произведениями Хармса и Введенского; доступными к 1966 году стали только „Стихотворения и поэмы“ Заболоцкого <…>. Хеленукты, так сказать, во многом „изобретали велосипед“, идя более или менее от тех же истоков, что и чинари (обэриуты). С другой стороны, Хеленукты — в отличие от чинарей — были более ориентированы на англо- и немецкоязычный авангард („новую венскую школу“, „лирику модерн“, театр абсурда и т. д.)»..

Явные предшественники хеленуктов — Велимир Хлебников, Алексей Кручёных, Константин Вагинов, Гийом Аполлинер, дадаисты. С Алексеем Кручёных Владимир Эрль и Александр Миронов были знакомы лично.

Тексты хеленуктов пронизывают ирония, гротеск, пародийность. Для них характерны эпатаж и провокативность. В середине сентября 1966 года Макринов и Эрль сочинили манифест группы под названием «Вступительная статейка Хеленуктов». Уже в этом, являющемся одновременно и программным произведении, и пародии на таковое, отчётлив вектор движения хеленуктов:

«Сим торжественно объявляем, что мы <…> Хеленуктами сделались.

Хеленукты всё умеют: что ни захочут, всё сделают <…>

Мы можем:

а) стишки сочинять;

б) прозу выдумывать;

в) пиэссы разыгрывать;

г) нарисовать там чего-нибудь;

д) гулять;

е) смеяться; <…>

ч) на веревочке узелок завязать; <…>

ъ) лобзиком выпиливать;

ы) сеять просо;

ь) запоминать;

э) бросать в воду камешки;

ю) говорить не по-русски;

я) гладить Епифана

Эка!»..

Сфера интересов хеленуктов охватывала литературные изыскания, театрализованные представления, но ими не ограничивалась. Хеленукты тяготели к синкретизму. По воспоминаниям Владимира Эрля:

«Кроме собственно литературы Хеленукты занимались рисованием, производили нечто вроде хэппенингов или перформансов. В 1972—1974 годах Дм. М. отправил мне целую серию писем (около шестидесяти), которые можно смело считать предтечей мэйл-арта. Предвосхищен был также и „ирфаеризм“ Сергея Сигея и Б. Констриктора <…>. Некоторые произведения Хеленуктов (в основном прозаические) предугадывают, на мой взгляд, и некоторые характерные особенности развитого концептуализма…»..

К широкой известности, публичности хеленукты не стремились. Их деятельность можно охарактеризовать как приватные творческие эксперименты в узком кругу единомышленников. Свои литературные произведения они распространяли скромным тиражом в машинописных копиях среди знакомых.

Вслед за дадаистами хеленукты активно использовали для создания своих произведений технику коллажа. Коллажи составлялись из цитат советских и русских поэтов, публицистических отрывков из прессы.

Наиболее разработанной формой литературной механики было сочинение текстов на слова произведений классической поэзии. Хеленукты знали о том, что дадаисты сумели упростить творческий процесс с помощью алеаторического метода шляпы. В шляпу складывались вырезанные из газет и журналов слова, затем вынимались наугад, составляя строки поэтического произведения. Хеленукты преобразовали метод. Пришедшие в голову или выбранные из готового текста слова записывались и нумеровались. Далее предлагалась случайная последовательность цифр, согласно которой слова образовывали строки. Таким образом — на слова стихотворений А. Ахматовой Л. Аронзоном и В. Эрлем был написан один из фрагментов поэтического цикла «Часы». Венцом ленинградской литературной механики 1960-80-х можно считать документальную повесть Владимира Эрля «В поисках за утраченным Хейфом». Это текст составлен из писем знакомых, газетных и журнальных публикаций и самых неожиданных письменных источников. Это наиболее внушительный Хеленуктический коллаж, который также является виртуозной машинописной партитурой, геометриозованным графическим рисунком..

Некоторые тексты хеленукты писали в эпистолярном жанре. Наряду с образцами высокого авангардистского искусства ими широко была востребована профанная культура, в частности — графоманские тексты, творчество душевнобольных. В жанровом отношении оригинальным нововведением хеленуктов являлось изобретение так называемых «документальных драмагедий» — драм, слагаемых путём записи художественного диспута, письменной фиксацией реплик участников разговора.

В 1972 году группа как целое прекратила своё существование.

Дальнейшее развитие идеи «хеленуктизма» нашли в позднем творчестве Владимира Эрля.

Литература

• Савицкий Станислав. О Хеленуктах. 1998.
• [ethesis.helsinki.fi/julkaisut/hum/slavi/vk/savitsky/andegrau.pdf Савицкий Станислав. Андеграунд, История и мифы ленинградской неофициальной литературы. Москва, 2002.]
• [www.dissercat.com/content/absurdizm-kak-khudozhestvennaya-ideologiya-na-materiale-neofitsialnogo-iskusstva-leningrada- Савицкий С. Авангардизм как художественная идеология (на материале неофициального искусства Ленинграда второй половины 1960-х годов). Автореферат диссертации. СПб, 1999.]
• [www.vavilon.ru/metatext/lestnica/helenukt.html Эрль В. с соавторами. Хеленуктизм (Книга Хеленуктизм): Стихи, драмагедии, полемика. — СПб.: Призма—15, 1993. — [80] с. — ISBN 5-7201-0006-9]
• [www.vavilon.ru/metatext/lestnica/helenukt.html#1 Вступительная статейка Хеленуктов (манифест группы)]
• [magazines.russ.ru/nlo/2003/62/erl.html Эрль В. Рисунки русских писателей. Вечно живое наследие: о Хеленуктах. НЛО, 2003, № 62.]
• [kkk-bluelagoon.ru/tom4a/makrinov.htm Макринов Дмитрий в Антологии новейшей русской поэзии «У голубой лагуны», том 4-А]
• [kkk-bluelagoon.ru/tom4a/erl1.htm Эрль Владимир в Антологии новейшей русской поэзии «У голубой лагуны», том 4-А]
• [kkk-bluelagoon.ru/tom4a/nemtinov.htm Немтинов Виктор в Антологии новейшей русской поэзии «У голубой лагуны», том 4-А]
• [kkk-bluelagoon.ru/tom4a/mironov.htm Миронов Александр в Антологии новейшей русской поэзии «У голубой лагуны», том 4-А]
• [kkk-bluelagoon.ru/tom4a/anik.htm А. Ник (Аксельрод Николай) в Антологии новейшей русской поэзии «У голубой лагуны», том 4-А]

Отрывок, характеризующий Хеленукты

Страшный вид поля сражения, покрытого трупами и ранеными, в соединении с тяжестью головы и с известиями об убитых и раненых двадцати знакомых генералах и с сознанием бессильности своей прежде сильной руки произвели неожиданное впечатление на Наполеона, который обыкновенно любил рассматривать убитых и раненых, испытывая тем свою душевную силу (как он думал). В этот день ужасный вид поля сражения победил ту душевную силу, в которой он полагал свою заслугу и величие. Он поспешно уехал с поля сражения и возвратился к Шевардинскому кургану. Желтый, опухлый, тяжелый, с мутными глазами, красным носом и охриплым голосом, он сидел на складном стуле, невольно прислушиваясь к звукам пальбы и не поднимая глаз. Он с болезненной тоской ожидал конца того дела, которого он считал себя причиной, но которого он не мог остановить. Личное человеческое чувство на короткое мгновение взяло верх над тем искусственным призраком жизни, которому он служил так долго. Он на себя переносил те страдания и ту смерть, которые он видел на поле сражения. Тяжесть головы и груди напоминала ему о возможности и для себя страданий и смерти. Он в эту минуту не хотел для себя ни Москвы, ни победы, ни славы. (Какой нужно было ему еще славы?) Одно, чего он желал теперь, – отдыха, спокойствия и свободы. Но когда он был на Семеновской высоте, начальник артиллерии предложил ему выставить несколько батарей на эти высоты, для того чтобы усилить огонь по столпившимся перед Князьковым русским войскам. Наполеон согласился и приказал привезти ему известие о том, какое действие произведут эти батареи.
Адъютант приехал сказать, что по приказанию императора двести орудий направлены на русских, но что русские все так же стоят.
– Наш огонь рядами вырывает их, а они стоят, – сказал адъютант.
– Ils en veulent encore!.. [Им еще хочется!..] – сказал Наполеон охриплым голосом.
– Sire? [Государь?] – повторил не расслушавший адъютант.
– Ils en veulent encore, – нахмурившись, прохрипел Наполеон осиплым голосом, – donnez leur en. [Еще хочется, ну и задайте им.]
И без его приказания делалось то, чего он хотел, и он распорядился только потому, что думал, что от него ждали приказания. И он опять перенесся в свой прежний искусственный мир призраков какого то величия, и опять (как та лошадь, ходящая на покатом колесе привода, воображает себе, что она что то делает для себя) он покорно стал исполнять ту жестокую, печальную и тяжелую, нечеловеческую роль, которая ему была предназначена.
И не на один только этот час и день были помрачены ум и совесть этого человека, тяжеле всех других участников этого дела носившего на себе всю тяжесть совершавшегося; но и никогда, до конца жизни, не мог понимать он ни добра, ни красоты, ни истины, ни значения своих поступков, которые были слишком противоположны добру и правде, слишком далеки от всего человеческого, для того чтобы он мог понимать их значение. Он не мог отречься от своих поступков, восхваляемых половиной света, и потому должен был отречься от правды и добра и всего человеческого.
Не в один только этот день, объезжая поле сражения, уложенное мертвыми и изувеченными людьми (как он думал, по его воле), он, глядя на этих людей, считал, сколько приходится русских на одного француза, и, обманывая себя, находил причины радоваться, что на одного француза приходилось пять русских. Не в один только этот день он писал в письме в Париж, что le champ de bataille a ete superbe [поле сражения было великолепно], потому что на нем было пятьдесят тысяч трупов; но и на острове Св. Елены, в тиши уединения, где он говорил, что он намерен был посвятить свои досуги изложению великих дел, которые он сделал, он писал:
«La guerre de Russie eut du etre la plus populaire des temps modernes: c'etait celle du bon sens et des vrais interets, celle du repos et de la securite de tous; elle etait purement pacifique et conservatrice.
C'etait pour la grande cause, la fin des hasards elle commencement de la securite. Un nouvel horizon, de nouveaux travaux allaient se derouler, tout plein du bien etre et de la prosperite de tous. Le systeme europeen se trouvait fonde; il n'etait plus question que de l'organiser.
Satisfait sur ces grands points et tranquille partout, j'aurais eu aussi mon congres et ma sainte alliance. Ce sont des idees qu'on m'a volees. Dans cette reunion de grands souverains, nous eussions traites de nos interets en famille et compte de clerc a maitre avec les peuples.
L'Europe n'eut bientot fait de la sorte veritablement qu'un meme peuple, et chacun, en voyageant partout, se fut trouve toujours dans la patrie commune. Il eut demande toutes les rivieres navigables pour tous, la communaute des mers, et que les grandes armees permanentes fussent reduites desormais a la seule garde des souverains.
De retour en France, au sein de la patrie, grande, forte, magnifique, tranquille, glorieuse, j'eusse proclame ses limites immuables; toute guerre future, purement defensive; tout agrandissement nouveau antinational. J'eusse associe mon fils a l'Empire; ma dictature eut fini, et son regne constitutionnel eut commence…
Paris eut ete la capitale du monde, et les Francais l'envie des nations!..
Mes loisirs ensuite et mes vieux jours eussent ete consacres, en compagnie de l'imperatrice et durant l'apprentissage royal de mon fils, a visiter lentement et en vrai couple campagnard, avec nos propres chevaux, tous les recoins de l'Empire, recevant les plaintes, redressant les torts, semant de toutes parts et partout les monuments et les bienfaits.
Русская война должна бы была быть самая популярная в новейшие времена: это была война здравого смысла и настоящих выгод, война спокойствия и безопасности всех; она была чисто миролюбивая и консервативная.
Это было для великой цели, для конца случайностей и для начала спокойствия. Новый горизонт, новые труды открывались бы, полные благосостояния и благоденствия всех. Система европейская была бы основана, вопрос заключался бы уже только в ее учреждении.
Удовлетворенный в этих великих вопросах и везде спокойный, я бы тоже имел свой конгресс и свой священный союз. Это мысли, которые у меня украли. В этом собрании великих государей мы обсуживали бы наши интересы семейно и считались бы с народами, как писец с хозяином.
Европа действительно скоро составила бы таким образом один и тот же народ, и всякий, путешествуя где бы то ни было, находился бы всегда в общей родине.
Я бы выговорил, чтобы все реки были судоходны для всех, чтобы море было общее, чтобы постоянные, большие армии были уменьшены единственно до гвардии государей и т.д.
Возвратясь во Францию, на родину, великую, сильную, великолепную, спокойную, славную, я провозгласил бы границы ее неизменными; всякую будущую войну защитительной; всякое новое распространение – антинациональным; я присоединил бы своего сына к правлению империей; мое диктаторство кончилось бы, в началось бы его конституционное правление…
Париж был бы столицей мира и французы предметом зависти всех наций!..
Потом мои досуги и последние дни были бы посвящены, с помощью императрицы и во время царственного воспитывания моего сына, на то, чтобы мало помалу посещать, как настоящая деревенская чета, на собственных лошадях, все уголки государства, принимая жалобы, устраняя несправедливости, рассевая во все стороны и везде здания и благодеяния.]
Он, предназначенный провидением на печальную, несвободную роль палача народов, уверял себя, что цель его поступков была благо народов и что он мог руководить судьбами миллионов и путем власти делать благодеяния!
«Des 400000 hommes qui passerent la Vistule, – писал он дальше о русской войне, – la moitie etait Autrichiens, Prussiens, Saxons, Polonais, Bavarois, Wurtembergeois, Mecklembourgeois, Espagnols, Italiens, Napolitains. L'armee imperiale, proprement dite, etait pour un tiers composee de Hollandais, Belges, habitants des bords du Rhin, Piemontais, Suisses, Genevois, Toscans, Romains, habitants de la 32 e division militaire, Breme, Hambourg, etc.; elle comptait a peine 140000 hommes parlant francais. L'expedition do Russie couta moins de 50000 hommes a la France actuelle; l'armee russe dans la retraite de Wilna a Moscou, dans les differentes batailles, a perdu quatre fois plus que l'armee francaise; l'incendie de Moscou a coute la vie a 100000 Russes, morts de froid et de misere dans les bois; enfin dans sa marche de Moscou a l'Oder, l'armee russe fut aussi atteinte par, l'intemperie de la saison; elle ne comptait a son arrivee a Wilna que 50000 hommes, et a Kalisch moins de 18000».