Хелмненское воеводство

Хелмненское воеводство
польск. Województwo chełmińskie
лат. Palatinatus Culmensis

Герб
Страна	Речь Посполитая
Статус	Воеводство
Входит в	Корона Королевства Польского
Включает	Бродницкий, Грудзёндзский, Ковальский, Новомястский, Радзинский, Торунский и Хелмненский поветы
Административный центр	Хелмно
Крупнейшие города	Торунь, Хелмно, Бродница, Грудзёндз, Ковалево, Радзынь, Нове-Място-Любавске
Дата образования	1466—1793
Воевода	(список)
Число сенаторов	3
Официальные языки	польский, латинский
Площадь	4654 км²

Хелмненское воеводство (лат. Palatinatus Culmensis, польск. Województwo chełmińskie) — административно-территориальная единица Королевства Польского и Речи Посполитой. Существовало в 1466—1793 годах.

Хелмненское воеводство было создано в 1466 году после Тринадцатилетней войны между Польским королевством и Тевтонским орденом (1454—1466). Входило в состав Великопольской провинции и принадлежало к региону Королевская Пруссия. Центр воеводства — город Хелмно. Возглавлялось хелминскими воеводами. Сеймик воеводства собирался в городе Ковалево.

Хелмненское воеводство имело 3 сенаторов в сенате Речи Посполитой, делилось на две земли (Хелминскую и Михаловскую) и состояло из 7 поветов. Площадь воеводства — 4654 км². В 1793 года после Второго раздела Речи Посполитой Хелмненское воеводство было ликвидировано и присоединено к Прусскому королевству. Территория воеводства вошла в состав провинции Западная Пруссия.

Административное деление

Бродницкий повет — Бродница (Михаловская земля)

Грудзёндзский повет — Грудзёндз (Хелминская земля)

Ковальский повет — Ковалево (Хелминская земля)

Новомястский повят — Нове-Място-Любавске (Михаловская земля)

Радзинский повет — Радзынь (Хелминская земля)

Торунский повет — Торунь (Хелминская земля)

Хелмненский повет — Хелмно (Хелминская земля)

Источники

• Gloger, Zygmunt. Województwo Chełmińskie // Geografia historyczna ziem dawnej Polski. — Kraków, 1903.

Отрывок, характеризующий Хелмненское воеводство

– Еще как! – сказал он. – У меня бывало, что всё хорошо, все веселы, а мне придет в голову, что всё это уж надоело и что умирать всем надо. Я раз в полку не пошел на гулянье, а там играла музыка… и так мне вдруг скучно стало…
– Ах, я это знаю. Знаю, знаю, – подхватила Наташа. – Я еще маленькая была, так со мной это бывало. Помнишь, раз меня за сливы наказали и вы все танцовали, а я сидела в классной и рыдала, никогда не забуду: мне и грустно было и жалко было всех, и себя, и всех всех жалко. И, главное, я не виновата была, – сказала Наташа, – ты помнишь?
– Помню, – сказал Николай. – Я помню, что я к тебе пришел потом и мне хотелось тебя утешить и, знаешь, совестно было. Ужасно мы смешные были. У меня тогда была игрушка болванчик и я его тебе отдать хотел. Ты помнишь?
– А помнишь ты, – сказала Наташа с задумчивой улыбкой, как давно, давно, мы еще совсем маленькие были, дяденька нас позвал в кабинет, еще в старом доме, а темно было – мы это пришли и вдруг там стоит…
– Арап, – докончил Николай с радостной улыбкой, – как же не помнить? Я и теперь не знаю, что это был арап, или мы во сне видели, или нам рассказывали.
– Он серый был, помнишь, и белые зубы – стоит и смотрит на нас…
– Вы помните, Соня? – спросил Николай…
– Да, да я тоже помню что то, – робко отвечала Соня…
– Я ведь спрашивала про этого арапа у папа и у мама, – сказала Наташа. – Они говорят, что никакого арапа не было. А ведь вот ты помнишь!
– Как же, как теперь помню его зубы.
– Как это странно, точно во сне было. Я это люблю.
– А помнишь, как мы катали яйца в зале и вдруг две старухи, и стали по ковру вертеться. Это было, или нет? Помнишь, как хорошо было?
– Да. А помнишь, как папенька в синей шубе на крыльце выстрелил из ружья. – Они перебирали улыбаясь с наслаждением воспоминания, не грустного старческого, а поэтического юношеского воспоминания, те впечатления из самого дальнего прошедшего, где сновидение сливается с действительностью, и тихо смеялись, радуясь чему то.
Соня, как и всегда, отстала от них, хотя воспоминания их были общие.
Соня не помнила многого из того, что они вспоминали, а и то, что она помнила, не возбуждало в ней того поэтического чувства, которое они испытывали. Она только наслаждалась их радостью, стараясь подделаться под нее.
Она приняла участие только в том, когда они вспоминали первый приезд Сони. Соня рассказала, как она боялась Николая, потому что у него на курточке были снурки, и ей няня сказала, что и ее в снурки зашьют.
– А я помню: мне сказали, что ты под капустою родилась, – сказала Наташа, – и помню, что я тогда не смела не поверить, но знала, что это не правда, и так мне неловко было.
Во время этого разговора из задней двери диванной высунулась голова горничной. – Барышня, петуха принесли, – шопотом сказала девушка.
– Не надо, Поля, вели отнести, – сказала Наташа.
В середине разговоров, шедших в диванной, Диммлер вошел в комнату и подошел к арфе, стоявшей в углу. Он снял сукно, и арфа издала фальшивый звук.
– Эдуард Карлыч, сыграйте пожалуста мой любимый Nocturiene мосье Фильда, – сказал голос старой графини из гостиной.
Диммлер взял аккорд и, обратясь к Наташе, Николаю и Соне, сказал: – Молодежь, как смирно сидит!
– Да мы философствуем, – сказала Наташа, на минуту оглянувшись, и продолжала разговор. Разговор шел теперь о сновидениях.
Диммлер начал играть. Наташа неслышно, на цыпочках, подошла к столу, взяла свечу, вынесла ее и, вернувшись, тихо села на свое место. В комнате, особенно на диване, на котором они сидели, было темно, но в большие окна падал на пол серебряный свет полного месяца.