Хеммингс, Дэвид
Поделись знанием:
Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
| Дэвид Хеммингс | |
| David Hemmings | |
| Имя при рождении: |
Дэвид Эдвард Лесли Хеммингс |
|---|---|
| Дата рождения: | |
| Место рождения: | |
| Дата смерти: | |
| Место смерти: | |
| Гражданство: | |
| Профессия: | |
Дэвид Хеммингс (англ. David Hemmings , 18 ноября 1941, Гилфорд, Суррей, Великобритания — 3 декабря 2003, Бухарест, Румыния) — британский актёр, режиссёр и продюсер.[1] Наибольшую известность приобрёл после исполнения главной роли в фильме Микеланджело Антониони «Фотоувеличение».
Содержание
Личная жизнь
Дэвид Хеммингс был женат четыре раза: на Генисте Оуври (1960-1967), Гэйл Ханникат (1968-1975), Пруденс де Кейсмбрут (1976-1997) и Люси Уильямс (умерла в 2002 году). Дэвид Хеммингс скончался от сердечного приступа во время съёмок фильма «Проклятые».[2]
Избранная фильмография
В качестве актёра кино
| Год | Русское название | Оригинальное название | Роль | |
|---|---|---|---|---|
| 1957 | ф | Святая Иоанна | Saint Joan | ... |
| 1960 | ф | Потопить «Бисмарк» | Sink the Bismarck! | ... |
| 1966 | ф | Фотоувеличение | Blow-up | Томас |
| 1966 | ф | Глаз Дьявола | Eye of the Devil | Кристиан де Керей |
| 1967 | ф | Камелот | Camelot | Мордред |
| 1968 | ф | Барбарелла | Barbarella | Дилдано |
| 1968 | ф | Атака лёгкой кавалерии | - | Нолан |
| 1975 | ф | Кроваво-красное | Profondo Rosso | Маркус Дейли |
| 1978 | ф | Кровные узы | Les Liens De Sang / Blood Relatives | Армстронг |
| 1979 | ф | Прекрасный жиголо, бедный жиголо | Just a Gigolo | ... |
| 1979 | ф | Убийство по приказу | Murder By Decree | Инспектор Фоксборо |
| 1979 | ф | Жажда | Thirst | доктор Фрейзер |
| 1984 | с | Воздушный волк | Airwolf | Чарльз Генри Моффет |
| 1989 | ф | Радуга | The Rainbow | Дядя Генри |
| 2000 | ф | Гладиатор | Gladiator | Кассий |
| 2001 | ф | Последние желания | Last Orders | Ленни |
| 2001 | ф | Костолом | Mean Machine | Начальник тюрьмы |
| 2001 | ф | Шпионские игры | Spy Game | Гарри Данкан |
| 2002 | ф | Эквилибриум | Equilibrium | Проктор |
| 2002 | ф | Банды Нью-Йорка | Gangs of New York | Джон Ф. Шермерхорн |
| 2003 | ф | Лига выдающихся джентльменов | The League of Extraordinary Gentlemen | Найджел |
| 2004 | ф | Проклятые | Blessed | Эрл Сидней |
В качестве режиссёра и продюсера
| Год | Русское название | Оригинальное название | Роль | |
|---|---|---|---|---|
| 1971 | ф | Мелоди | Melody | продюсер |
| 1973 | ф | Четырнадцать | The 14 | режиссёр |
| 1977 | ф | Исчезновение | The Disappearance | продюсер |
| 1978 | ф | Прекрасный жиголо, бедный жиголо | Schöner Gigolo, armer Gigolo | режиссёр |
| 1981 | ф | Выживший | The Survivor | режиссёр |
| 1981 | ф | К сокровищам авиакатастрофы | Race for the Yankee Zephyr | режиссёр, продюсер |
| 1982 | ф | Охота на индюшек | Turkey Shoot | продюсер |
Источники
Напишите отзыв о статье "Хеммингс, Дэвид"
Отрывок, характеризующий Хеммингс, Дэвид
Признавать возможность будущего казалось им оскорблением его памяти. Еще осторожнее они обходили в своих разговорах все то, что могло иметь отношение к умершему. Им казалось, что то, что они пережили и перечувствовали, не могло быть выражено словами. Им казалось, что всякое упоминание словами о подробностях его жизни нарушало величие и святыню совершившегося в их глазах таинства.Беспрестанные воздержания речи, постоянное старательное обхождение всего того, что могло навести на слово о нем: эти остановки с разных сторон на границе того, чего нельзя было говорить, еще чище и яснее выставляли перед их воображением то, что они чувствовали.
Но чистая, полная печаль так же невозможна, как чистая и полная радость. Княжна Марья, по своему положению одной независимой хозяйки своей судьбы, опекунши и воспитательницы племянника, первая была вызвана жизнью из того мира печали, в котором она жила первые две недели. Она получила письма от родных, на которые надо было отвечать; комната, в которую поместили Николеньку, была сыра, и он стал кашлять. Алпатыч приехал в Ярославль с отчетами о делах и с предложениями и советами переехать в Москву в Вздвиженский дом, который остался цел и требовал только небольших починок. Жизнь не останавливалась, и надо было жить. Как ни тяжело было княжне Марье выйти из того мира уединенного созерцания, в котором она жила до сих пор, как ни жалко и как будто совестно было покинуть Наташу одну, – заботы жизни требовали ее участия, и она невольно отдалась им. Она поверяла счеты с Алпатычем, советовалась с Десалем о племяннике и делала распоряжения и приготовления для своего переезда в Москву.
Наташа оставалась одна и с тех пор, как княжна Марья стала заниматься приготовлениями к отъезду, избегала и ее.
Княжна Марья предложила графине отпустить с собой Наташу в Москву, и мать и отец радостно согласились на это предложение, с каждым днем замечая упадок физических сил дочери и полагая для нее полезным и перемену места, и помощь московских врачей.
– Я никуда не поеду, – отвечала Наташа, когда ей сделали это предложение, – только, пожалуйста, оставьте меня, – сказала она и выбежала из комнаты, с трудом удерживая слезы не столько горя, сколько досады и озлобления.
После того как она почувствовала себя покинутой княжной Марьей и одинокой в своем горе, Наташа большую часть времени, одна в своей комнате, сидела с ногами в углу дивана, и, что нибудь разрывая или переминая своими тонкими, напряженными пальцами, упорным, неподвижным взглядом смотрела на то, на чем останавливались глаза. Уединение это изнуряло, мучило ее; но оно было для нее необходимо. Как только кто нибудь входил к ней, она быстро вставала, изменяла положение и выражение взгляда и бралась за книгу или шитье, очевидно с нетерпением ожидая ухода того, кто помешал ей.
Ей все казалось, что она вот вот сейчас поймет, проникнет то, на что с страшным, непосильным ей вопросом устремлен был ее душевный взгляд.
В конце декабря, в черном шерстяном платье, с небрежно связанной пучком косой, худая и бледная, Наташа сидела с ногами в углу дивана, напряженно комкая и распуская концы пояса, и смотрела на угол двери.
Она смотрела туда, куда ушел он, на ту сторону жизни. И та сторона жизни, о которой она прежде никогда не думала, которая прежде ей казалась такою далекою, невероятною, теперь была ей ближе и роднее, понятнее, чем эта сторона жизни, в которой все было или пустота и разрушение, или страдание и оскорбление.
