Хепбёрн-Джонстон, Чарлз

Сэр Чарлз Хепбёрн-Джонстон (англ. Charles Hepburn-Johnston; 11 марта 1912, Лондон — 23 апреля 1986, там же) — британский дипломат, поэт и переводчик.

Окончил Оксфордский университет. В 1936—1971 гг. состоял на дипломатической службе. Третий секретарь посольства Великобритании в Японии (1939—1940), с началом Второй мировой войны был интернирован, однако в 1942 г. освобождён и назначен в британское посольство в Египте: второй секретарь в 1942—1945 гг., первый секретарь в 1945—1948 гг.; в 1948—1951 гг. первый секретарь посольства в Испании. В 1951—1953 гг. советник отдела Японии и Тихоокеанского региона, затем отдела Китая и Кореи в МИД Великобритании. В 1956—1959 гг. посол Великобритании в Иордании. В 1960—1963 гг. губернатор Адена, в 1963 г., после объявления британских колоний в Южной Аравии протекторатами, Верховный комиссар Великобритании в Адене и Протекторате Южной Аравии. В 1963—1965 гг. второй заместитель министра иностранных дел Великобритании (англ. Deputy Under Secretary of State for Foreign Office). В 1965—1971 гг. Верховный комиссар Великобритании в Австралии. В 1971 г. вышел в отставку. Командор (1953), рыцарь-командор (1959) и наконец рыцарь Большого креста (1971) Ордена Святого Михаила и Святого Георгия; кроме того, в 1960 г. был произведён в рыцари Ордена Святого Иоанна Иерусалимского.

Одновременно с дипломатической работой на протяжении всей жизни писал и публиковал стихи, а также работал над переводами с русского языка. Связь Хепбёрна-Джонстона с русской культурой объясняется его браком: в 1944 г. он женился на княжне [archive.is/20130116125958/www.adenairways.com/images/charles-johnston1.jpg Наталии Константиновне Багратион-Мухранской] (1914—1984), внучке великого князя Константина Константиновича (по матери) и четвероюродной сестре Леониды Георгиевны Багратион-Мухранской (по отцу). Первый перевод Хепбёрн-Джонстон выполнил совместно с женой: это были «Записки охотника» (англ. A Sportsman's Notebook) Ивана Тургенева, изданные в 1950 г. (перевод был подписан «Чарлз и Наташа Хепбёрн») и с тех пор неоднократно переиздававшиеся.

Чарлз Хепбёрн-Джонстон опубликовал две книги стихов, «К Леагру и другие стихотворения» (англ. For Leagros and other poems, 1940) и «В сторону Мозамбика и другие стихотворения» (англ. Towards Mozambique and other poems, 1947) под именем Чарлз Хепбёрн; известно, что вопросы публикации второго из этих сборников он обсуждал с Лоуренсом Дарреллом, своим сослуживцем по британскому посольству в Египте. Затем, после длительной паузы, последовали книги, изданные под именем Чарлз Джонстон: «Устье в Шотландии» (англ. Estuary in Scotland, 1974), «Стихи и путешествия» (англ. Poems and journeys, 1979), «Реки и фейерверки» (англ. Rivers and fireworks, 1980), «Разговор о последнем поэте» (англ. Talk about the last poet, 1981), «Шуазель и Талейран» (англ. Choiseul and Talleyrand, 1982), «Ирландские огни» (англ. The Irish lights, 1983), «Избранные стихотворения» (англ. Selected poems, 1985).

Из стихотворных переводов Джонстона наибольший резонанс вызвал перевод «Евгения Онегина» размером подлинника с сохранением рифмовки, то есть онегинской строфой; этот перевод вышел в 1977 г. Среди прочего, под влиянием джонстоновского перевода свой роман в стихах онегинской строфой «Золотые ворота» написал индийский поэт Викрам Сет. Двумя изданиями — в Англии (1983) и в США (1984) — вышла книга переводов Джонстона из Пушкина и Лермонтова под общим названием «Повествовательные поэмы» (англ. Narrative Poems), включающая пушкинских «Графа Нулина», «Моцарта и Сальери» и «Медного всадника» и лермонтовских «Мцыри» (англ. The Novice) и «Тамбовскую казначейшу». Джонстоном был также опубликован перевод лермонтовского «Демона». Незадолго до смерти он начал работу над переводом поэмы Николая Некрасова «Мороз, Красный нос».

Кроме того, Джонстон опубликовал три книги записок. Первая, «Вид со Стимер-Пойнта» (англ. The view from Steamer Point; 1960), охватывает период его работы в Адене (Стимер-Пойнт (араб. Ат-Тавахи) — название района в Адене), вторая, «Мо и другие оригиналы» (англ. Mo and other originals; 1971) — египетский период (сокращённым Мо Джонстон называет своего дворецкого Мохаммеда Абуди), третья, «Берег Иордана» (англ. The brink of Jordan; 1972) — период работы в Иордании.

Ссылки

• [www.kcl.ac.uk/lhcma/cats/johnston/jo40-0.shtml Бумаги Ч. Джонстона в Liddell Hart Centre for Military Archives]  (англ.)
• [lib.ru/LITRA/PUSHKIN/ENGLISH/onegin_j.txt A.S.Pushkin. Eugene Onegin (tr.Ch.Johnston)]
• Аденский период [www.adenairways.com/johnston.htm]

Отрывок, характеризующий Хепбёрн-Джонстон, Чарлз

Вилларский ехал в Москву, и они условились ехать вместе.
Пьер испытывал во все время своего выздоровления в Орле чувство радости, свободы, жизни; но когда он, во время своего путешествия, очутился на вольном свете, увидал сотни новых лиц, чувство это еще более усилилось. Он все время путешествия испытывал радость школьника на вакации. Все лица: ямщик, смотритель, мужики на дороге или в деревне – все имели для него новый смысл. Присутствие и замечания Вилларского, постоянно жаловавшегося на бедность, отсталость от Европы, невежество России, только возвышали радость Пьера. Там, где Вилларский видел мертвенность, Пьер видел необычайную могучую силу жизненности, ту силу, которая в снегу, на этом пространстве, поддерживала жизнь этого целого, особенного и единого народа. Он не противоречил Вилларскому и, как будто соглашаясь с ним (так как притворное согласие было кратчайшее средство обойти рассуждения, из которых ничего не могло выйти), радостно улыбался, слушая его.


Так же, как трудно объяснить, для чего, куда спешат муравьи из раскиданной кочки, одни прочь из кочки, таща соринки, яйца и мертвые тела, другие назад в кочку – для чего они сталкиваются, догоняют друг друга, дерутся, – так же трудно было бы объяснить причины, заставлявшие русских людей после выхода французов толпиться в том месте, которое прежде называлось Москвою. Но так же, как, глядя на рассыпанных вокруг разоренной кочки муравьев, несмотря на полное уничтожение кочки, видно по цепкости, энергии, по бесчисленности копышущихся насекомых, что разорено все, кроме чего то неразрушимого, невещественного, составляющего всю силу кочки, – так же и Москва, в октябре месяце, несмотря на то, что не было ни начальства, ни церквей, ни святынь, ни богатств, ни домов, была та же Москва, какою она была в августе. Все было разрушено, кроме чего то невещественного, но могущественного и неразрушимого.
Побуждения людей, стремящихся со всех сторон в Москву после ее очищения от врага, были самые разнообразные, личные, и в первое время большей частью – дикие, животные. Одно только побуждение было общее всем – это стремление туда, в то место, которое прежде называлось Москвой, для приложения там своей деятельности.
Через неделю в Москве уже было пятнадцать тысяч жителей, через две было двадцать пять тысяч и т. д. Все возвышаясь и возвышаясь, число это к осени 1813 года дошло до цифры, превосходящей население 12 го года.
Первые русские люди, которые вступили в Москву, были казаки отряда Винцингероде, мужики из соседних деревень и бежавшие из Москвы и скрывавшиеся в ее окрестностях жители. Вступившие в разоренную Москву русские, застав ее разграбленною, стали тоже грабить. Они продолжали то, что делали французы. Обозы мужиков приезжали в Москву с тем, чтобы увозить по деревням все, что было брошено по разоренным московским домам и улицам. Казаки увозили, что могли, в свои ставки; хозяева домов забирали все то, что они находили и других домах, и переносили к себе под предлогом, что это была их собственность.
Но за первыми грабителями приезжали другие, третьи, и грабеж с каждым днем, по мере увеличения грабителей, становился труднее и труднее и принимал более определенные формы.
Французы застали Москву хотя и пустою, но со всеми формами органически правильно жившего города, с его различными отправлениями торговли, ремесел, роскоши, государственного управления, религии. Формы эти были безжизненны, но они еще существовали. Были ряды, лавки, магазины, лабазы, базары – большинство с товарами; были фабрики, ремесленные заведения; были дворцы, богатые дома, наполненные предметами роскоши; были больницы, остроги, присутственные места, церкви, соборы. Чем долее оставались французы, тем более уничтожались эти формы городской жизни, и под конец все слилось в одно нераздельное, безжизненное поле грабежа.
Грабеж французов, чем больше он продолжался, тем больше разрушал богатства Москвы и силы грабителей. Грабеж русских, с которого началось занятие русскими столицы, чем дольше он продолжался, чем больше было в нем участников, тем быстрее восстановлял он богатство Москвы и правильную жизнь города.
Кроме грабителей, народ самый разнообразный, влекомый – кто любопытством, кто долгом службы, кто расчетом, – домовладельцы, духовенство, высшие и низшие чиновники, торговцы, ремесленники, мужики – с разных сторон, как кровь к сердцу, – приливали к Москве.
Через неделю уже мужики, приезжавшие с пустыми подводами, для того чтоб увозить вещи, были останавливаемы начальством и принуждаемы к тому, чтобы вывозить мертвые тела из города. Другие мужики, прослышав про неудачу товарищей, приезжали в город с хлебом, овсом, сеном, сбивая цену друг другу до цены ниже прежней. Артели плотников, надеясь на дорогие заработки, каждый день входили в Москву, и со всех сторон рубились новые, чинились погорелые дома. Купцы в балаганах открывали торговлю. Харчевни, постоялые дворы устраивались в обгорелых домах. Духовенство возобновило службу во многих не погоревших церквах. Жертвователи приносили разграбленные церковные вещи. Чиновники прилаживали свои столы с сукном и шкафы с бумагами в маленьких комнатах. Высшее начальство и полиция распоряжались раздачею оставшегося после французов добра. Хозяева тех домов, в которых было много оставлено свезенных из других домов вещей, жаловались на несправедливость своза всех вещей в Грановитую палату; другие настаивали на том, что французы из разных домов свезли вещи в одно место, и оттого несправедливо отдавать хозяину дома те вещи, которые у него найдены. Бранили полицию; подкупали ее; писали вдесятеро сметы на погоревшие казенные вещи; требовали вспомоществований. Граф Растопчин писал свои прокламации.