Хэнкок, Херби
| Херби Хэнкок Herbie Hancock | |
 | |
| Основная информация | |
|---|---|
| Дата рождения | |
| Место рождения | |
| Страна | |
| Жанры | |
| [www.herbiehancock.com/ Официальный сайт] | |
Хе́рберт Дже́ффри «Хе́рби» Хэ́нкок (англ. Herbert Jeffrey «Herbie» Hancock, 12 апреля 1940, Чикаго, Иллинойс, США) — американский джазовый пианист и композитор, обладатель 14 премий Грэмми[1] один из наиболее влиятельных джазовых музыкантов XX века[2].
Содержание
Биография
Херберт Хэнкок родился 12 апреля 1940 в Чикаго, штат Иллинойс, США. Херби был пианистом-вундеркиндом, он начал обучаться музыке в семилетнем возрасте и уже тогда начал проявлять себя талантливым музыкантом, сыграв в 11 лет Концерт для фортепиано № 5 Моцарта с Чикагским симфоническим оркестром. Хэнкок начал играть джаз в средней школе, первоначально под влиянием Оскара Питерсона и Билла Эванса. Он также имел страсть к электронике и науке и получил два образования: в области музыки и электротехники в колледже Grinnell.
В 1960 Херби был замечен трубачом Дональдом Бёрдом. После двух лет сессионной работы с Бердом, а также Филом Вудзом[en] и Оливером Нельсоном, он подписал контракт с Blue Note Records в качестве сольного исполнителя. Дебютный альбом Хэнкока Takin Off (1963) имел мгновенный успех благодаря хиту Watermelon Man.
В 1962 году Майлз Дэвис пригласил Херби Хэнкока присоединиться к The Miles Davis Quintet. За пять лет работы с Дэвисом Херби и его коллеги Уэйн Шортер (тенор-саксофон), Рон Картер (контрабас) и Тони Уильямс (барабаны) записали много произведений, которые позже были отнесены к классике джаза, в том числе «ESP», «Nefertiti» и «Sorcerer». Позже Херби выступал на «новаторских» «In A Silent Way» и «Bitches Brew» Майлза Дэвиса, которые возвестили о рождении джаз-фьюжн.
Сольная карьера Херби расцвела на Blue Note, с классических альбомов, включая «Maiden Voyage», «Empyrean Isles» и «Speak Like a Child». В 1966 он написал партитуру «Blow Up» к фильму Микеланджело Антониони, что привело Хэнкока к успешной карьере в кино и телевизионной музыке.
После ухода Дэвиса Херби Хэнкок собрал новую группу под названием The Headhunters (Охотники за головами), а в 1973 году записал альбом «Head Hunters». С хитом Chameleon он стал первым джазовым платиновым альбомом.
Творчество
Музыка Хэнкока сочетает в себе элементы рока и соула наряду с вольными элементами джаза. Джазовые импровизации музыканта включают в себя уникальную смесь джаза, блюза и современной классической музыки. Некоторое время проработав в группе Майлза Дэвиса, Хэнкок смог переопределить роль джазовой ритм-группы и стал одним из первых архитекторов жанра пост-бибоп. Позднее он выступил одним из первых джазменов, совместившим синтезаторы и фанк. Несмотря на свою экспериментальность, его музыка мелодична и доступна для массового слушателя, благодаря чему музыканту удалось снискать популярность у слушателей поп-музыки.
Наиболее известными соло-работами Хэнкока являются музыкальные произведения «Cantaloupe Island», «Watermelon Man», «Maiden Voyage» и «Chameleon», а также синглы «I Thought It Was You» и «Rockit».
Признание
В 1986 году за звуковую дорожку к фильму «Около полуночи» получил премию «Оскар» за лучшую музыку.
В 2008 году за выпущенный в 2007 году трибьют-альбом River: The Joni Letters, посвящённый Джони Митчелл, стал лауреатом премии «Грэмми» в самой престижной номинации — «альбом года».
Мировоззрение
Последователь буддийского движения Сока Гаккай[3][4].
Общественная деятельность
Хэнкок выступает Послом Доброй воли ЮНЕСКО[5], а также председателем Джазового института им. Телониуса Монка (en:Thelonious Monk Institute of Jazz). Выступил инициатором провозглашения Международного дня джаза, отмечаемого 30 апреля (начиная с 2012 года).
Дискография
|
| ||
Напишите отзыв о статье "Хэнкок, Херби"
Примечания
- ↑ [www.grammy.com/nominees/search?artist=Herbie+Hancock&title=&year=All&genre=All Past Winners Search | GRAMMY.com]
- ↑ [www.time.com/time/specials/2007/article/0,28804,1733748_1733752_1736249,00.html Herbie Hancock - The 2008 TIME 100]. [www.webcitation.org/66fdr8JSd Архивировано из первоисточника 4 апреля 2012].
- ↑ [www.beliefnet.com/Faiths/Buddhism/2007/10/Herbie-Fully-Buddhist.aspx Beliefnet Presents: Herbie Hancock on Buddhism, Buddhist, Jazz, Music- Beliefnet.com]
- ↑ Burk, Greg. [articles.latimes.com/2008/feb/24/entertainment/ca-hancock24 He's still full of surprises], The Los Angeles Times (February 24, 2008).
- ↑ [www.unesco.org/new/ru/goodwill-ambassadors/news-single-view/news/unesco_director_general_irina_bokova_and_unesco_goodwill_ambassador_herbie_hancock_announce_fourth_annual_international_jazz_day/ Генеральный директор ЮНЕСКО Ирина Бокова и Посол Доброй воли ЮНЕСКО Херби Хэнкок объявили о проведении 4-го ежегодного празднования Международного дня джаза]
Ссылки
-
На Викискладе есть медиафайлы по теме Херби Хэнкок - [www.herbiehancock.com/ Официальный сайт Херби Хэнкока] (англ.)
- [www.myspace.com/herbiehancock Херби Хэнкок на MySpace]
- [www.agharta.net/hancock.html Херби Хэнкок — гений чистой простоты] (рус.)
- [sevjazz.info/index.php?option=com_content&view=article&id=413:2012-04-11-18-22-26&catid=48:jazz-stars Звёзды джаза. Хэнкок Херби] (рус.)
Отрывок, характеризующий Хэнкок, Херби
– А!.. Чудесный, бесподобный народ! – сказал Кутузов и, закрыв глаза, покачал головой. – Бесподобный народ! – повторил он со вздохом.– Хотите пороху понюхать? – сказал он Пьеру. – Да, приятный запах. Имею честь быть обожателем супруги вашей, здорова она? Мой привал к вашим услугам. – И, как это часто бывает с старыми людьми, Кутузов стал рассеянно оглядываться, как будто забыв все, что ему нужно было сказать или сделать.
Очевидно, вспомнив то, что он искал, он подманил к себе Андрея Сергеича Кайсарова, брата своего адъютанта.
– Как, как, как стихи то Марина, как стихи, как? Что на Геракова написал: «Будешь в корпусе учитель… Скажи, скажи, – заговорил Кутузов, очевидно, собираясь посмеяться. Кайсаров прочел… Кутузов, улыбаясь, кивал головой в такт стихов.
Когда Пьер отошел от Кутузова, Долохов, подвинувшись к нему, взял его за руку.
– Очень рад встретить вас здесь, граф, – сказал он ему громко и не стесняясь присутствием посторонних, с особенной решительностью и торжественностью. – Накануне дня, в который бог знает кому из нас суждено остаться в живых, я рад случаю сказать вам, что я жалею о тех недоразумениях, которые были между нами, и желал бы, чтобы вы не имели против меня ничего. Прошу вас простить меня.
Пьер, улыбаясь, глядел на Долохова, не зная, что сказать ему. Долохов со слезами, выступившими ему на глаза, обнял и поцеловал Пьера.
Борис что то сказал своему генералу, и граф Бенигсен обратился к Пьеру и предложил ехать с собою вместе по линии.
– Вам это будет интересно, – сказал он.
– Да, очень интересно, – сказал Пьер.
Через полчаса Кутузов уехал в Татаринову, и Бенигсен со свитой, в числе которой был и Пьер, поехал по линии.
Бенигсен от Горок спустился по большой дороге к мосту, на который Пьеру указывал офицер с кургана как на центр позиции и у которого на берегу лежали ряды скошенной, пахнувшей сеном травы. Через мост они проехали в село Бородино, оттуда повернули влево и мимо огромного количества войск и пушек выехали к высокому кургану, на котором копали землю ополченцы. Это был редут, еще не имевший названия, потом получивший название редута Раевского, или курганной батареи.
Пьер не обратил особенного внимания на этот редут. Он не знал, что это место будет для него памятнее всех мест Бородинского поля. Потом они поехали через овраг к Семеновскому, в котором солдаты растаскивали последние бревна изб и овинов. Потом под гору и на гору они проехали вперед через поломанную, выбитую, как градом, рожь, по вновь проложенной артиллерией по колчам пашни дороге на флеши [род укрепления. (Примеч. Л.Н. Толстого.) ], тоже тогда еще копаемые.
Бенигсен остановился на флешах и стал смотреть вперед на (бывший еще вчера нашим) Шевардинский редут, на котором виднелось несколько всадников. Офицеры говорили, что там был Наполеон или Мюрат. И все жадно смотрели на эту кучку всадников. Пьер тоже смотрел туда, стараясь угадать, который из этих чуть видневшихся людей был Наполеон. Наконец всадники съехали с кургана и скрылись.
Бенигсен обратился к подошедшему к нему генералу и стал пояснять все положение наших войск. Пьер слушал слова Бенигсена, напрягая все свои умственные силы к тому, чтоб понять сущность предстоящего сражения, но с огорчением чувствовал, что умственные способности его для этого были недостаточны. Он ничего не понимал. Бенигсен перестал говорить, и заметив фигуру прислушивавшегося Пьера, сказал вдруг, обращаясь к нему:
– Вам, я думаю, неинтересно?
– Ах, напротив, очень интересно, – повторил Пьер не совсем правдиво.
С флеш они поехали еще левее дорогою, вьющеюся по частому, невысокому березовому лесу. В середине этого
леса выскочил перед ними на дорогу коричневый с белыми ногами заяц и, испуганный топотом большого количества лошадей, так растерялся, что долго прыгал по дороге впереди их, возбуждая общее внимание и смех, и, только когда в несколько голосов крикнули на него, бросился в сторону и скрылся в чаще. Проехав версты две по лесу, они выехали на поляну, на которой стояли войска корпуса Тучкова, долженствовавшего защищать левый фланг.
Здесь, на крайнем левом фланге, Бенигсен много и горячо говорил и сделал, как казалось Пьеру, важное в военном отношении распоряжение. Впереди расположения войск Тучкова находилось возвышение. Это возвышение не было занято войсками. Бенигсен громко критиковал эту ошибку, говоря, что было безумно оставить незанятою командующую местностью высоту и поставить войска под нею. Некоторые генералы выражали то же мнение. Один в особенности с воинской горячностью говорил о том, что их поставили тут на убой. Бенигсен приказал своим именем передвинуть войска на высоту.
Распоряжение это на левом фланге еще более заставило Пьера усумниться в его способности понять военное дело. Слушая Бенигсена и генералов, осуждавших положение войск под горою, Пьер вполне понимал их и разделял их мнение; но именно вследствие этого он не мог понять, каким образом мог тот, кто поставил их тут под горою, сделать такую очевидную и грубую ошибку.
Пьер не знал того, что войска эти были поставлены не для защиты позиции, как думал Бенигсен, а были поставлены в скрытое место для засады, то есть для того, чтобы быть незамеченными и вдруг ударить на подвигавшегося неприятеля. Бенигсен не знал этого и передвинул войска вперед по особенным соображениям, не сказав об этом главнокомандующему.
Князь Андрей в этот ясный августовский вечер 25 го числа лежал, облокотившись на руку, в разломанном сарае деревни Князькова, на краю расположения своего полка. В отверстие сломанной стены он смотрел на шедшую вдоль по забору полосу тридцатилетних берез с обрубленными нижними сучьями, на пашню с разбитыми на ней копнами овса и на кустарник, по которому виднелись дымы костров – солдатских кухонь.
Как ни тесна и никому не нужна и ни тяжка теперь казалась князю Андрею его жизнь, он так же, как и семь лет тому назад в Аустерлице накануне сражения, чувствовал себя взволнованным и раздраженным.
Приказания на завтрашнее сражение были отданы и получены им. Делать ему было больше нечего. Но мысли самые простые, ясные и потому страшные мысли не оставляли его в покое. Он знал, что завтрашнее сражение должно было быть самое страшное изо всех тех, в которых он участвовал, и возможность смерти в первый раз в его жизни, без всякого отношения к житейскому, без соображений о том, как она подействует на других, а только по отношению к нему самому, к его душе, с живостью, почти с достоверностью, просто и ужасно, представилась ему. И с высоты этого представления все, что прежде мучило и занимало его, вдруг осветилось холодным белым светом, без теней, без перспективы, без различия очертаний. Вся жизнь представилась ему волшебным фонарем, в который он долго смотрел сквозь стекло и при искусственном освещении. Теперь он увидал вдруг, без стекла, при ярком дневном свете, эти дурно намалеванные картины. «Да, да, вот они те волновавшие и восхищавшие и мучившие меня ложные образы, – говорил он себе, перебирая в своем воображении главные картины своего волшебного фонаря жизни, глядя теперь на них при этом холодном белом свете дня – ясной мысли о смерти. – Вот они, эти грубо намалеванные фигуры, которые представлялись чем то прекрасным и таинственным. Слава, общественное благо, любовь к женщине, самое отечество – как велики казались мне эти картины, какого глубокого смысла казались они исполненными! И все это так просто, бледно и грубо при холодном белом свете того утра, которое, я чувствую, поднимается для меня». Три главные горя его жизни в особенности останавливали его внимание. Его любовь к женщине, смерть его отца и французское нашествие, захватившее половину России. «Любовь!.. Эта девочка, мне казавшаяся преисполненною таинственных сил. Как же я любил ее! я делал поэтические планы о любви, о счастии с нею. О милый мальчик! – с злостью вслух проговорил он. – Как же! я верил в какую то идеальную любовь, которая должна была мне сохранить ее верность за целый год моего отсутствия! Как нежный голубок басни, она должна была зачахнуть в разлуке со мной. А все это гораздо проще… Все это ужасно просто, гадко!
