Херсон (фема)

Поделись знанием:
Перейти к: навигация, поиск

Фема Херсонес (греч. θέμα Χερσῶνος), первоначально именовавшаяся Климата (τὰ Κλίματα) — византийская фема, располагавшаяся в Южном Крыму.

Фема появилась в начале 830-х годов, и являлась центром черноморской торговли. Несмотря на захват Херсонеса в 989 году киевским князем Владимиром Святославовичем, фема продолжила своё существование вплоть до распада Византийской империи в 1204 году. После этого она перешла под власть правителей Трапезунда.





История

Основание

Регион давно находился под властью римлян, а потом и византийцев, но в начале VIII столетия был захвачен хазарами. Власть ромеев была восстановлена только при Феофиле (пр. 829—842). Датой основания фемы считаются 833/834 годы,[1][2][3] но недавние исследования считают более вероятной датой 839 год. Тогда состоялась византийская миссия для строительства столицы Хазарского каганата — города Саркел, и главный архитектор — Петроний Каматир мог стать и первым стратигом фемы в 840/841 годах.[4] Новое административное образование получило имя Климата, «регионы/округи», но из-за популярности города Херсонес, в 860 году стала так именоваться уже официально.[1][4][5]

Фема играла важную роль в отношениях с Хазарским каганатом, печенегами и славянами. Вооружённые силы Херсонеса были весьма незначительны, и по мирным договорам с русскими (945 и 971 годов), последние обязывались защищать фему от волжских булгар.[6]

XI—XII века

Херсонес оставался торговым центром Чёрного моря в IX-XI веках, несмотря на захват и разрушение города Владимиром Святославовичем в 988/989 годах.[1][2] Столица фемы была быстро восстановлена, а в начале XI столетия под защиту укреплений попал и городской порт.

В 1016 году войско ромеев и славян разбило мятежного полководца и стратига Херсонеса Георгия Цуло, и после этого под власть фемы попал весь восточный Крым, что отразилось в упоминании в 1059 году «стратига Херсонеса и Сидагиоса». Однако к концу века регион попал под власть половцев.[7] О судьбе Херсонеса в XII столетии нет никаких упоминаний, и это является свидетельством мирного периода в истории города. Когда участники четвёртого крестового похода захватили Константинополь, Византия распалась на ряд государств, и фема признала власть Трапезундской империи.[2][7]

Административное устройство

В Херсонесской феме были те же официальные титулы, что и в других образованиях: в ней были турмахи и налоговые чиновники.[8] Города имели существенную правовую автономию, к примеру Херсонес управлялся местными архонтами[1][2][4], также он чеканил собственные монеты. Эта традиция была продолжена при императоре Михаиле III (пр. 842—867), и долгие годы местный чеканный двор являлся единственным конкурентом константинопольского.[1][8].

Напишите отзыв о статье "Херсон (фема)"

Примечания

  1. 1 2 3 4 5 Nesbitt & Oikonomides 1991, pp. 182–183.
  2. 1 2 3 4 Kazhdan 1991, pp. 418–419.
  3. Pertusi 1952, pp. 182–183.
  4. 1 2 3 Papageorgiou 2008, [blacksea.ehw.gr/forms/fLemmaBodyExtended.aspx?lemmaid=11973&boithimata_State=&kefalaia_State=#chapter_1 Chapter 1]
  5. Kazhdan 1991, С. 1133.
  6. Papageorgiou 2008, [blacksea.ehw.gr/forms/fLemmaBodyExtended.aspx?lemmaid=11973&boithimata_State=&kefalaia_State=#chapter_3 Chapter 3]
  7. 1 2 Papageorgiou 2008, [blacksea.ehw.gr/forms/fLemmaBodyExtended.aspx?lemmaid=11973&boithimata_State=&kefalaia_State=#chapter_4 Chapter 4]
  8. 1 2 Papageorgiou 2008, [blacksea.ehw.gr/forms/fLemmaBodyExtended.aspx?lemmaid=11973&boithimata_State=&kefalaia_State=#chapter_2 Chapter 2]

Литература

  • [books.google.com/books?id=Q3u5RAAACAAJ The Oxford Dictionary of Byzantium]. — New York, New York and Oxford, United Kingdom: Oxford University Press, 1991. — ISBN 978-0-19-504652-6.
  • [books.google.com/books?id=cUJmAAAAMAAJ Catalogue of Byzantine Seals at Dumbarton Oaks and in the Fogg Museum of Art, Volume 1: Italy, North of the Balkans, North of the Black Sea]. — Washington, District of Columbia: Dumbarton Oaks Research Library and Collection, 1991. — ISBN 0-88402-194-7.
  • Papageorgiou, Angeliki [www.ehw.gr/l.aspx?id=11973 Theme of Cherson (Klimata)]. Encyclopaedia of the Hellenic World, Black Sea. Foundation of the Hellenic World (2008). Проверено 17 марта 2012. [www.webcitation.org/67wb6xXPX Архивировано из первоисточника 26 мая 2012].
  • Pertusi A. Constantino Porfirogenito: De Thematibus. — Rome, Italy: Biblioteca Apostolica Vaticana, 1952.

Отрывок, характеризующий Херсон (фема)

«Как это просто и ясно, – подумал Пьер. – Как я мог не знать этого прежде».
– В середине бог, и каждая капля стремится расшириться, чтобы в наибольших размерах отражать его. И растет, сливается, и сжимается, и уничтожается на поверхности, уходит в глубину и опять всплывает. Вот он, Каратаев, вот разлился и исчез. – Vous avez compris, mon enfant, [Понимаешь ты.] – сказал учитель.
– Vous avez compris, sacre nom, [Понимаешь ты, черт тебя дери.] – закричал голос, и Пьер проснулся.
Он приподнялся и сел. У костра, присев на корточках, сидел француз, только что оттолкнувший русского солдата, и жарил надетое на шомпол мясо. Жилистые, засученные, обросшие волосами, красные руки с короткими пальцами ловко поворачивали шомпол. Коричневое мрачное лицо с насупленными бровями ясно виднелось в свете угольев.
– Ca lui est bien egal, – проворчал он, быстро обращаясь к солдату, стоявшему за ним. – …brigand. Va! [Ему все равно… разбойник, право!]
И солдат, вертя шомпол, мрачно взглянул на Пьера. Пьер отвернулся, вглядываясь в тени. Один русский солдат пленный, тот, которого оттолкнул француз, сидел у костра и трепал по чем то рукой. Вглядевшись ближе, Пьер узнал лиловую собачонку, которая, виляя хвостом, сидела подле солдата.
– А, пришла? – сказал Пьер. – А, Пла… – начал он и не договорил. В его воображении вдруг, одновременно, связываясь между собой, возникло воспоминание о взгляде, которым смотрел на него Платон, сидя под деревом, о выстреле, слышанном на том месте, о вое собаки, о преступных лицах двух французов, пробежавших мимо его, о снятом дымящемся ружье, об отсутствии Каратаева на этом привале, и он готов уже был понять, что Каратаев убит, но в то же самое мгновенье в его душе, взявшись бог знает откуда, возникло воспоминание о вечере, проведенном им с красавицей полькой, летом, на балконе своего киевского дома. И все таки не связав воспоминаний нынешнего дня и не сделав о них вывода, Пьер закрыл глаза, и картина летней природы смешалась с воспоминанием о купанье, о жидком колеблющемся шаре, и он опустился куда то в воду, так что вода сошлась над его головой.
Перед восходом солнца его разбудили громкие частые выстрелы и крики. Мимо Пьера пробежали французы.
– Les cosaques! [Казаки!] – прокричал один из них, и через минуту толпа русских лиц окружила Пьера.
Долго не мог понять Пьер того, что с ним было. Со всех сторон он слышал вопли радости товарищей.
– Братцы! Родимые мои, голубчики! – плача, кричали старые солдаты, обнимая казаков и гусар. Гусары и казаки окружали пленных и торопливо предлагали кто платья, кто сапоги, кто хлеба. Пьер рыдал, сидя посреди их, и не мог выговорить ни слова; он обнял первого подошедшего к нему солдата и, плача, целовал его.
Долохов стоял у ворот разваленного дома, пропуская мимо себя толпу обезоруженных французов. Французы, взволнованные всем происшедшим, громко говорили между собой; но когда они проходили мимо Долохова, который слегка хлестал себя по сапогам нагайкой и глядел на них своим холодным, стеклянным, ничего доброго не обещающим взглядом, говор их замолкал. С другой стороны стоял казак Долохова и считал пленных, отмечая сотни чертой мела на воротах.
– Сколько? – спросил Долохов у казака, считавшего пленных.
– На вторую сотню, – отвечал казак.
– Filez, filez, [Проходи, проходи.] – приговаривал Долохов, выучившись этому выражению у французов, и, встречаясь глазами с проходившими пленными, взгляд его вспыхивал жестоким блеском.
Денисов, с мрачным лицом, сняв папаху, шел позади казаков, несших к вырытой в саду яме тело Пети Ростова.


С 28 го октября, когда начались морозы, бегство французов получило только более трагический характер замерзающих и изжаривающихся насмерть у костров людей и продолжающих в шубах и колясках ехать с награбленным добром императора, королей и герцогов; но в сущности своей процесс бегства и разложения французской армии со времени выступления из Москвы нисколько не изменился.
От Москвы до Вязьмы из семидесятитрехтысячной французской армии, не считая гвардии (которая во всю войну ничего не делала, кроме грабежа), из семидесяти трех тысяч осталось тридцать шесть тысяч (из этого числа не более пяти тысяч выбыло в сражениях). Вот первый член прогрессии, которым математически верно определяются последующие.
Французская армия в той же пропорции таяла и уничтожалась от Москвы до Вязьмы, от Вязьмы до Смоленска, от Смоленска до Березины, от Березины до Вильны, независимо от большей или меньшей степени холода, преследования, заграждения пути и всех других условий, взятых отдельно. После Вязьмы войска французские вместо трех колонн сбились в одну кучу и так шли до конца. Бертье писал своему государю (известно, как отдаленно от истины позволяют себе начальники описывать положение армии). Он писал: